Из историй о даме преклонного возраста

Галия МАВЛЮТОВА, Санкт-Петербург

В одном учреждении однажды случились большие перемены. Ни с того ни с сего назначили нового директора, да не простого, а креативного, хотя предыдущего сняли за ту самую креативность. Уборщица баба Роза, с детства славившаяся любопытством, услышав новость про новое начальство, сразу просунулась в кабинет посмотреть, кто там теперь главный. Просунулась и удивилась — уж больно молод начальник, как бы беды не накликал. Да и было чему удивляться: в крутящемся кресле сидела особь мужского пола лет двадцати от роду по имени Иван Иваныч. Баба Роза хоть и была отъявленной атеисткой, но со страху перекрестилась пять раз кряду и от греха подальше пошла натирать полы.

«Толку от него как от козла молока, намаешься тут с ним!», — думала она, сердито орудуя шваброй.

Но баба Роза жестоко ошибалась. Иван Иваныч не любил подолгу сидеть в кресле — с утра до ночи он метался по учреждению, наводя новые порядки. Хотел было и бабу Розу до ума довести, но она ловко вывернулась, сказав, что, мол, не Иван Иваныч, а она тут наводит порядки. Юный директор от таких слов озадачился, но в подробности вдаваться не стал, оставив вредную бабку на потом.

И завертелась-закрутилась в учреждении новая жизнь. Поминутно сыпались приказы и инструкции, проводились бесконечные совещания под протоколы, бешеные принтеры выплёвывали разномастные рекомендации и разъяснения. Иван Иваныч имел привычку нависать над каждым сотрудником, требуя производственной турбуленции. Это странное слово словно прилипло к учреждению. Витало в коридорах и офисах, шумно взрывалось и тучно опадало на пол, как падают листья поздней осенью под порывами ладожского ветра. Однако сотрудники не бунтовали, покорно склонив головы под гнётом новых веяний.

Наконец, Иван Иваныч добрался до бабы Розы, видимо решив, что настало время включить в турбулентный поток и малоквалифицированную рабочую силу. Не на ту напал.

— Да я и слова такого не знаю! И с чем его едят — не пробовала! Поганое оно! — отрезала баба Роза в ответ на просьбу Иван Иваныча срочно внедрить турбуленцию в мытьё полов. — Я уборщица, чего с меня взять?

— Не уборщица! — поднял кверху указательный палец Иван Иваныч. — Путцфрау!

— Чего-чего это? — испугалась баба Роза.

— Путцфрау, — повторил Иван Иваныч, явно злясь на бестолковую бабку, — отныне ваша должность будет называться именно так. У нас турбуленция!

Баба Роза ощетинилась: мол, не позволю себя оскорблять.

— Ой, снимут тебя с должности, милок, за такие слова! Помяни моё слово — снимут!

— Х-ххэ! — ощерился Иван Иваныч. — Не знаешь ты, бабка, какие у меня связи! Знала бы, по стойке «смирно» сейчас стояла!

— Какие-такие связи? — передразнила баба Роза.

Иван Иваныч мотнул головой и указательный палец, длинный и острый, турбулентно взлетел ввысь. Он извивался сам по себе, как червяк. Баба Роза даже разволновалась, глядя на дёргающийся палец, и, обречённо махнув рукой, побрела мыть полы. С тех пор, едва увидев начальника, новоявленная путцфрау пряталась в кладовке, надеясь, что всеобщая турбуленция обойдёт её стороной.

А учреждение тем временем бурлило, как кипящий котёл. Полы не выдерживали натиска бегающих ног, и в некоторых местах линолеум затёрся до дыр, создавая бабе Розе лишние помехи в уборке помещений. Все стали обращаться к ней исключительно по новому регламенту: дескать, где эта путцфрау, куда пошла путцфрау, почему путцфрау до сих пор не включена в общий процесс турбуленции? Баба Роза терпела молча, надеясь, что бог и высшее руководство всё видят и не дадут в обиду рабочего человека, но бабины Розины молитвы не доходили до бога. Иван Иваныч чувствовал себя в должности превосходно. Все отчёты наверх сдавал в срок и без лишних заморочек.

— Поставь там нулик, Аллочка! И ещё один! — кричал он через стенку новой секретарше с ногами от ушей и декольте до колен. — Не ленись!

— Слушаюсь, Ваничка! — звонко голосила секретарша и ставила нулики во все многостраничные статтаблицы и отчёты.

«Крестики бы тебе поставить, турбулентный ты наш! — сердилась баба Роза, слушая боевую перекличку в отчётный период. — С ноликами у тебя хорошо получается. Ой, не к добру всё это — к войне!»

Между тем, в ожидании грядущих бедствий учреждение за три месяца пришло в полный упадок. Вихревые потоки опали, так и не развившись, учреждение всем штатным расписанием впало в ламинарный анабиоз. Сотрудники окончательно одичали. Одни сидели на диванах, расставив ноги и бездумно вращая белками глаз — другие бродили по коридорам, изредка натыкаясь друг на друга, и в страхе отшатывались, словно нечаянно налетели на покойника. Были и такие, кто осел на корточках вдоль стен, тупо глядя в мёртвую точку. Только Иван Иваныч весело носился по учреждению, напоминая мохнатого шмеля. За прошедший квартальный период все десять пальцев рук молодого начальника превратились в самостоятельные движущиеся существа, неустанно напоминавшие окружающим о высоких связях в поднебесных высях. Пальцы растопырились до такой степени, что даже по улицам Иван Иваныч ходил без перчаток. Не налезали.

Кончилось всё внезапно, как и началось. По истечении третьего месяца пребывания нового директора в должности, ошеломлённая Аллочка впорхнула в кабинет Иван Иваныча и воскликнула, предварительно опустив декольте ниже колен — данную манипуляцию она совершила просто так, на всякий случай.

— Ваничка, что это за хрень пришла? Я не поняла.

— Что там у тебя? — Иван Иваныч милостиво заглянул в глубину Аллочкиного бездонного декольте.

— Вооот, — просипела Аллочка, протягивая служебное письмо на гербовой бумаге.

«Освободить от занимаемой должности в связи с утратой доверия за некорректную постановку нулей в отчётном периоде…»

Иван Иваныч остолбенел, не понимая, что происходит. Его руки тянулись наверх, намекая служебной бумаге, что у него высокие связи и всё схвачено, но в дверь уже входили другие официальные лица.

«Слава тебе, господи! Войны не будет, а то развели тут турбуленцию!» — улыбнулась баба Роза, провожая взглядом разом ссутулившуюся спину Иван Иваныча.

Он уходил не один — следом шустро семенила Аллочка, пытаясь держаться прямо, но всё заваливалась набок. Иван Иваныч шёл, нагнув голову и не глядя по сторонам, он спешил покинуть поле поражения. Пальцы на руках несостоявшегося начальника больше не топырились. Все десять безжизненно повисли вдоль долговязого туловища.