Сергей ЧУРИКОВ

В эксклюзивном интервью «Комсомольской правде» бывший советник экс-президента Воронина рассказал, собирается ли возвращаться в политику, обладал ли реальной властью в годы правления коммунистов и зачем основал библиотеку имени Марка Блока.

- Марк Евгеньевич, я вас знаю много лет, и у меня сложилось впечатление, что для вас большая политика – азартная игра, а не банальное зарабатывание денег и должностей. Это так? Если да, то вы - в игре?

- Азарт – это слишком сильная эмоция. Она проявляется в любом деле, в котором есть хоть толика творчества. Но длится это ощущение недолго. Потому что любое дело состоит из прозы, ежедневной рутины, с которой нужно уметь справляться. Когда азарт оказывается единственным или доминирующим мотивом, то лучше проводить время за карточным столом.

Деньги тоже лучше зарабатывать подальше от политики. В политике деньги можно только украсть. Заработать их тут невозможно. Так называемый «политический заработок» всегда рано или поздно заканчивается конфискацией, разорением и позором. Исключений почти не бывает. По одной банальной причине - власть обладает свойством меняться. И всякая новая власть любит проводить дотошный аудит всего нажитого своими предшественниками. Успешный накопительский опыт Талейрана, сумевшего побывать министром иностранных дел при Директории, Бонапарте и Луи-Филиппе – исключение, а потому известное и знаменитое.

Для меня политика никогда не была игрой. Возможно, внешне складывалось такое впечатление. И я примерно понимаю почему… Любая политика – это всегда изменение общественных отношений. Но это еще и определенные технологии этих изменений. В вопросе поиска новых технологий, упаковывания сложных идей – да, я был, быть может, более непосредственен и эксцентричен, чем это у нас принято. Ну так и идеи были таковы, что требовали особого подхода. Быть красным в XXI веке, содействовать при этом трем парламентским победам и сохранять заоблачный рейтинг партии в оппозиции - все это предполагает некие иные стандарты поведения и мышления. И этими качествами отличались очень-очень многие мои тогдашние товарищи.

А потому я – не в игре. Ни тогда, ни сейчас.

Я никогда не обладал никакой властью

- Два вопроса по работе в ПКРМ. О чем жалеете, чего не сделали, обладая такой властью?

- Хороший вопрос. Чем дальше от времен правления ПКРМ, тем чаще я узнаю про то, что обладал какой-то властью. Нынешняя лысая молодежь по специальным темникам мне любит припоминать целый список грехов: неподписание Меморандума Козака, провал выборов в Кишиневе в 2007 году, подталкивание Воронина к досрочным выборам в 2009 году, отказ от поиска «золотого голоса».

Я никогда не обладал никакой властью. Власть – это способность принимать решения. Таких полномочий у меня не было. С 2002-го по осень 2008 года я был советником президента. Сначала одним из шести, потом одним из девяти, потом одним из двенадцати. Равным среди равных.

Потом был депутатом. И большая часть моего депутатства пришлась на оппозиционный период. На этот же период пришлась доля власти в оппозиционной ПКРМ. В отличие от тех, кто при коммунистах являлся премьерами и вице-премьерами, спикерами, министрами, руководил парламентскими комиссиями. Абсолютное большинство из них как раз обладали властью. И обладают ею до сих пор.

Единственное, что я, возможно, приобрел со временем, - какой-то авторитет. Сначала в глазах президента, а потом, уже в период оппозиции, в глазах моих соратников. И многим известно, что я с этим авторитетом не носился как с писаной торбой. Не копил на черный день. Зачем тебе этот авторитет, если ты делаешь то, с чем не согласен? Если задача, которую перед тобой ставят, поперек твоих принципов? В 2006 году отказался руководить башканской кампанией в Гагаузии. В 2007-м отказался от всякого содействия в кампании по избранию «красной перчатки». Ну и далее по списку, включая попытку сформировать тандем с Демократической партией весной 2013 года.

А потому – ни о чем не жалею. Делал все, что мог. При этом говорю открыто – только то, что нравилось, но изо всех сил. Тогда, когда понял, что уже ничего не могу сделать, сдал депутатский мандат.

- Второй вопрос: не обидно, что те, кто покинул ПКРМ раньше вас, теперь, по сути, у власти?

- Я ПКРМ не покидал. Меня из этой партии выгнали. Трусливо и суетливо. С нарушением Устава и в мое отсутствие. Причем выгнали те, кто сейчас украшает президиумы антикоммунистических формирований. Никаких обид! Моя совесть торжествует.

- Ладно, раз такое дело, задам тогда уже и третий вопрос по ПКРМ. Знаменитая акция протеста, когда лидер коммунистов спел «Вставай, страна огромная» и «День Победы», и всех распустил. Мог ли быть другой сценарий? Какой?

- Те, кто потом болтал о том, что коммунистические радикалы готовили некий кровавый красный майдан, лжесвидетельствуют. И понятно в чью пользу…

Был другой сценарий. Он известен. О нем уже в нескольких интервью напоминал Юрий Мунтян. И этот сценарий не являлся секретом. Напротив, его содержание тогда тиражировалось нами всеми доступными средствами. Вообще, чем меньше секретов у организаторов массовых акций от рядовых участников – тем лучше. Это залог управляемости протеста, исключения провокаций и драматических, силовых развязок.

Все участники марша на Кишинев ехали в столицу для того, чтобы в ней остаться. Не уходить, а оказывать открытое публичное давление на правительство. Мирными средствами непрерывного массового протеста заставить правительство уйти в отставку.

Обычная демократическая технология. И она с очень высокой вероятностью могла сработать. Власть была слаба. Фактически валялась. Протестный ресурс был огромным. Неисчерпаемым. Посмотрите, этого ресурса с лихвой хватило еще на два года активных протестных действий уже новой, потешной оппозиции. Весь этот пар социального недовольства ею был выпущен в свисток.

Когда говорите о Молдове, не путайте страну с государством!

- Признайтесь честно, «серый кардинал» - это ведь вы так троллили журналистов?

- Не признаюсь. Потому, что это не так. «Серый кардинал» – это человек, который влияет незаметно. Исподволь. Не говорит, а нашептывает. Не творит, а притворяется. К любым формам серости, включая носителей кардинальских шапочек и прочего камуфляжа, отношусь подозрительно.

- Всегда интересовало, есть ли предел алчности и нездоровых амбиций «сильных Молдовы сей»? Обогатившись на 10 поколений вперед, они могли бы хоть что-то сделать хорошее для страны. Почему у них нет такого желания? Ведь жизнь кончается внезапно, с собою все не унесешь.

- Это совсем уж философский вопрос. Ответы на него в Экклезиасте, романах Достоевского, Золя и Бальзака. Или в социологических трудах Макса Вебера. По поводу наших правителей можно только добавить, что незнание мировой литературы не освобождает от ответственности. А отвечать им придется.

- Можно ли сказать, что Молдова существует искусственно, учитывая то, что не работает ни одна из ключевых отраслей страны? Сколько еще она сможет просуществовать в таких условиях?

- Когда мы говорим о Молдове, мы часто путаем две вещи – страну и государство, общество и власть.

У нас удивительно органичная, жизнестойкая страна и все еще сильное общество. Вопреки всему тому, что делает с нами власть и государство, мы выживаем. Миллионами нитей неформальных, приятельских, родственных связей, опираясь на испытанные этические нормы хоть какой-то взаимной поддержки, мы находим себе скудный заработок, не остаемся в долгу перед всеми этими мытарями, сборщиками налогов и податей, не становимся зверьем, ослепленным национальной враждой, не верим ни телевизору, ни парламенту, ни суду. Наверное, в Европе нет другой такой страны, где существовала бы столь же непреодолимая пропасть между государством и обществом, между чиновником и обычным человеком.

- И как же так получилось?

- Получилось не случайно. Как известно, в 1991 году наша государственность свалилась нам на голову. На выдохе, на волне развала и распада. Никакой подлинной, настоящей борьбы за молдавскую независимость не было. Ни особого диссидентского движения, ни политической фронды, припадающей к национальным или историческим государственническим корням. Не было никакого особого молдавского проекта, устремленного в далекое будущее. Более того, государственность сразу же началась с измены! Появились, как измена. В том числе измена самой исторической молдавской государственности. Как идея временности полученной независимости, как независимость только от СССР, как этап на пути в Румынию. Естественно, обслуживать такое государство кинулись худшие, самые беспринципные, алчные и жестокие.

Именно с этого момента пути молдавского государства и молдавского общества стали расходиться. Именно с этого момента политики и чиновники, так называемая элита, выступили вроде гильдии продавцов в комиссионном магазине под названием «Республика Молдова». В рекордные сроки они продали все, что тут формировало фундамент экономического выживания и развития – от заводов и фабрик до ферм и кинотеатров.

- И ничего не изменилось в период коммунистического правления?

- В 2001 – 2009 годах общество и государство как будто сблизились, как будто сформировались новые, настоящие государственники. Но все последующие события продемонстрировали, что восьми лет не хватило. Не хватило на понимание того, что невозможно новое молдавское вино заливать в меха 1991 года, что нужно переосновывать страну, приводить ее государственные институты в соответствие с демократическим запросом большинства народа. Что нужно не просто выходить на выборы раз в четыре года, а развивать и использовать инструменты прямого общественного контроля за властью, в том числе референдумы. Обращаться за прямой общественной поддержкой, а не искать одобрительных кивков на Западе и Востоке. Хотя, если честно, то подобных жестов одобрения тогда искали гораздо реже, чем сейчас.

Но именно сейчас, когда государство и все, кто его профессионально обслуживает, стали антагонистом подавляющего большинства общества, возникают предпосылки для приведения в соответствие страны и действующих в ней политических институтов. Когда произойдут перемены? Какими они будут? На этот вопрос ответят те, кто предложит этому обществу ясные и понятные цели. А еще те, кто правильно ответит на вопрос: как выжить большинству?

Страну возродят люди с совестью

- Может ли в Молдове появиться человек, который захочет войти в историю как тот, кто возродил страну?

- Есть один-единственный гарантированный вход в историю - это принести себя в жертву. Иного пропуска в историю не существует. Совсем не обязательно истязать себя плетьми, приковываться к дверям парламента, устраивать самосожжение на площади.

Тем, кто собирается изменить ход истории в той же Молдове, достаточно очень точно и ясно понимать, что политика – будь то в оппозиции или во власти – теперь требует принципиально новых человеческих качеств. И наличие этих качеств является гарантией успеха. Их три. Неподкупность, неподкупность и неподкупность. Когда соберется критическая масса людей, понимающих, что есть вещи, которые не продаются, тогда и случатся перемены. Когда на рынке исчезнут такие товары, как свобода, честь, справедливость, Родина, семья, дети, тогда и случится системный сдвиг. На мой взгляд, молдавское общество в своем большинстве этими вещами не торгует. От того оно живее и полноценнее того государства, которое сидит на наших плечах. Этот нравственный рубеж, новая этика, понимание того, что политика и государственная служба – это самопожертвование, обуза, ответственность и только в последнюю очередь, быть может, почет и слава – и станет нравственной почвой новой, подлинной молдавской государственности. Те, кто сделает самые первые шаги на этом пути, безусловно, войдут в историю. Вне зависимости от того, какова их политическая и геополитическая ориентация.

- В октябре прошлого года, в контексте президентских выборов, вы сказали, что «очень скоро будут востребованы люди с совестью». Есть ли такие люди на горизонте?

- Полным-полно. Многие из них просто не подозревают, что говорят «прозой». И они эту востребованность чувствуют. Особенно на фоне провала всей этой право-левой оппозиции.

- К чему приведет переход от пропорциональной избирательной системы к смешанной?

- Это последняя попытка сохранить сложившееся положение вещей, сделать власть несменяемой. Это всем ясно.

Мой долг, как гражданина, разоблачить фальшивые спарринги между властью и оппозицией

- Библиотека имени Марка Блока, которой вы сегодня руководите – хобби или место для организации «библиотечного путча»? Или это что-то другое? Разъясните, ведь реально непонятно, с чего вдруг?

- То есть, если бы я открыл цех по перегонке спирта, это было бы понятнее? Вы угадали – это место для организации библиотечного путча. Открою секрет. Организация идет полным ходом. Ежедневно вручаются билеты. Читательские. Регулярно проходят дискуссии и публичные лекции. Люди обсуждают темы, которые не интересны для власти. От истории до урбанистики, от книжных новинок до четвертой индустриальной революции. Этих умных, искренних, заинтересованных людей, как выясняется, огромное множество. Говорящих на разных языках. Находящих, при этом, общий язык.

- Учитывая ваш громадный опыт, кому-то из политиков помогаете? Можно без имен.

- Имен и быть не может. Помогать тут некому. Я знаю, что время от времени возникают разного рода догадки по этому поводу. Меня они только огорчают.

- В последнее время ваши комментарии в Фейсбуке стали жестче. Скучаете в тиши читального зала или за державу все чаще становится обидно?

- Злюсь на себя. Довольно часто. За эти, как вы говорите, несдержанные комментарии. Многие справедливо реагируют – мол, если ты такой умный, чего там сидишь в библиотеке и только критикуешь. Но, честно говоря, я считаю своим долгом, как ученого, как гражданина, говорить и писать то, что я думаю. Разоблачать все эти постановочные спарринги между властью и оппозицией, эти договорные кулачные бои. И, конечно же, публиковать статьи о том, какой должна быть та страна, в которой я родился. В этом смысле, надеюсь, что помогаю новому поколению политиков, политиков-героев, которое неизбежно придет на смену поколению предателей.

- Что должно произойти, чтобы Марк Ткачук вернулся в политику? Не верится, что вы об этом не думаете.

- Думаю. Иногда. Но ответа на этот вопрос не знаю.

ПРОДОЛЖИТЕ ФРАЗУ…

Всем лучшим в жизни я обязан… родителям.

Все лучшее, что у меня есть – это… люди, которых я люблю.

Жизнь хороша, когда… живы те, кого ты любишь

Встретившись лицом к лицу с врагом, вы скажете ему…: Наконец-то!

Имея возможность вернуться в прошлое, я бы… постарался там не наследить.