- Каким вам запомнился первый день мира?

- Больше всего мне запомнилась такая картина: над Тирасполем и Бендерами летят десятки российских самолетов АН и ИЛ. Они шли с юга на север, разворачивались над городом и летали по кругу. Все с ужасом смотрели в небо, посчитав, что летчики выбирают точки для бомбардировки.Людив ужасе начали прятаться. Я повел семью в подвал. У соседей через дом вообще был настоящий бункер, таммногие  прятались. Мы в подвале держали воду, еду, кирку, лом, лопату - на тот случай, если нужно будет выбираться из-под завалов. 

Гул не прекращался, и мы стали вылезать и смотреть, а самолеты все кружили, по одному шли на посадку, а за ними появлялись другие, всего, думаю, около двадцати. Это было в середине дня 27 или 28 июля. Когда мы увидели, что они садятся в Тирасполе, то поняли, что это прибывают десантные войска Лебедя. Судя по количеству самолетов, это была достаточно большая вооруженная группа.

На второй-третий день нам сказали, что создана контрольная комиссия, и все руководители предприятий должны представить информацию о потерях. Я лично подписал эту справку, так как исполнял обязанности генерального директора АПФ «Варница». Директор, Константин Петрович Новодережкин, был в отпуске, но, думаю, переживал больше, чем мы. Тем летом многие были в отпусках. На предприятии был неписаный закон: каждый, от уборщицы до директора, имел право на 12 дней с семьей поехать в Коблево, и гендиректор отдыхал только там, тем более, что были все условия: пятиэтажное здание на берегу моря, вся инфраструктура.

- Аграрно-производственная фирма «Варница» была знаменитым предприятием, крупнейшим в своем роде в СССР. Ваши консервы трудно было купить в Кишиневе, все шло в другие республики и на экспорт. Это были те самые «молдавские помидоры», о которых говорили, что их якобы отбирает Москва. Какими были потери предприятия от бойни в Бендерах?

- Примерно 300 миллионов рублей. Все это есть в архивах, наверное. Таков был финал.

- Что такое миллион рублей? Сейчас многим трудно представить себе.

- Одноэтажный дом со всеми удобствами, хорошим участком,сгаражом и подвалом мог стоить полтора миллиона. Мы потеряли 200-250 таких домов. Я как первый зам курировал строительство и знал, что, где и сколько стоит.

- Какие активы были потеряны?

- Было уничтожено два производственных цеха, складские помещения в пять-шесть тысяч квадратных метров были уничтожены и разграблены, а потом сгорели, ничего не осталось, кроме покореженного метала, сплошное пепелище. Сгорело 80 миллионов жестяных банок консервов в коробках. Еще до этого шесть-семь вагонов тушенки у нас просто забрали, не говоря уже об остальных консервах. Разворовали 1200 тонн бензина и солярки. 1500 тонн сахара растащили, в основном все это вывез Каушанский консервный завод. Разграбили и вывезли много оборудования, техники, краски, подшипников и прочего - на миллионы рублей.

У нас была автобаза с более чем 300 машинами, она располагалась отдельно от территории предприятия, там хозяйничали сепаратисты. Огромное богатство - 30 большегрузных КАМазов и МАЗов, около 15 прицепов-рефрижераторов АЛКА, автономных, с холодильниками, в них можно было перевозить даже мясо, что мы и делали. В первую очередь забрали весь этот транспорт, из 30 легковых машин осталась одна моя, я на ней во время конфликта ездил. Но самое страшное - снайперами были убиты трое водителей, охранявших базу.

Был у нас трехэтажный дом быта со всеми услугами, там были парикмахерская, зубопротезный кабинет, все пошло вразнос. Рухнула труба котельной. Потеряли мы столовую, очень красивую, оформленную как ресторан; на первом этаже была кухня, на втором - разделочные цеха мясные и овощные, а также залы большой и малый, и все пошло прахом. Под столовой был настоящий бункер примерно в 800 квадратных метров, сделанный по планам гражданской обороны, там было все необходимое - от противогазов до автономного обеспечения светом, запасы воды и продуктов. Столовая обеспечивала питанием не только 3000 работников головного предприятия - к 10 часам утра там стояли 25-30 машин, которые развозили пищу на два других наших завода, в совхозы и торговые точки, где трудилось 600 работников торговли. Это был гигантский цех питания, который в сезон кормил дополнительно 1500-1800 студентов и по 600 рабочих совхозов «Бендерский» и «Варницкий». И все это было уничтожено.

Буквально перед началом военных действий мы купили большую партию компьютеров, организовали курсы для менеджеров, поставили каждому по компьютеру в кабинет. На головном предприятии у нас был медпункт, где было первое в городе УЗИ, пять-шесть медкабинетов, кабинет дантиста. Если бы все это было разворовано - ладно, но все это расстреляли очередями из автоматов волонтеры из Каушанского района. Их собрали и погнали как баранов на бойню, и, конечно, затесались те, кто искал приключений.

У нас на предприятии была огромная коллекция картин одного художника, который отсидел за подделку денег. Он рисовал не только картины, но и плакаты на тему денег и финансов, купюры были как настоящие. Его работы висели в клубе, библиотеке, зале заседаний, везде. Клуб в 2000 квадратных метров мы успели реконструировать, поменяли всю мебель, обшили дубом стены, люстры и бра привезли из Ивано-Франковска: там делали изумительные авторские осветительные приборы на заказ, настоящие произведения искусства. И все это было разворовано, сожжено, пропало. Я потом встречал эти люстры и бра на рынке в Кишиневе, я их узнавал, поскольку лично заказывал и оплачивал колоссальные счета.

- На предприятии были мощные холодильные установки. Не было утечек аммиака?

- Я все время страшно этого боялся, у нас было до восьми тонн аммиака: можно было полгорода отправить на тот свет. Но это здание, к счастью, не пострадало благодаря тому, что все было сделано по правилам техники безопасности: мощные стены, принудительная вертикальная вентиляция. Чтобы все это разбить, нужно было бить мощными орудиями. Остальные два производственных цеха очень сильно пострадали, страшная была картина, жуткая вонь и грязь. Все руины по всему городу были засыпаны ветками, никто их не убирал.

- «Варница» существовала еще лет десять, но предприятие так и не поднялось... Мы потеряли сначала гигантов консервной промышленности, снабжавших одну шестую часть суши, а потом и рынки сбыта. Остались со своими помидорами, которые некуда продавать.

- Наше предприятие было одним из лучших в отрасли по всему Союзу, оно не имело равных по экономическим показателям. Мы очень много строили, в год пять-шесть миллионов рублей осваивали хозспособом, было свое проектное бюро. Мы строили в совхозах фермы и жилые дома, по 10-15 домов на земле каждый год, в городе построили свой микропоселок. Строили станции техобслуживания и котельные. Детсад на 250 мест в совхозе «Бендерский» - красивейшее здание под черепицей. Начали строить стадион, холодильник, ток. В Варнице построили подземный переход у школы, до этого каждый год дети попадали под большегрузные машины, возившие панели с ЖБИ. Два детсада были на нашем балансе, государство не давало ни копейки, мы полностью финансировали и обслуживали. В торговле пошли по пути создания маркетов, как их сейчас называют, каждый по 900 квадратных метров, задействовали хороших архитекторов, дизайнеров...

- Как «Варница» выдерживала такие колоссальные нагрузки в социальной сфере?

- Мы имели 14-15 миллионов рублей чистой прибыли в год. Мы просто не знали, что делать с деньгами. Для сравнения: в то время одна девятиэтажка стоила 508 тысяч рублей, кооперативная трехкомнатная квартира - 15 тысяч рублей, себестоимость государственной была дешевле. Вот какую прибыль мы имели.

Мы обеспечивали город плодоовощной продукцией, продавали ее по 25 тысяч тонн в год, по 50 кило на каждого бендерчанина - больше, чем требовалось по нормативам. Делали 150 миллионов банок консервов в год, перерабатывали 5-6 тысяч тонн мяса на тушенку. Черешня, слива, персик, вишня, яблоки, томаты, огурцы шли в продажу в современной таре, очень красивой и технологичной, имелосьевропейское оборудование. У нас финансовый вопрос никогда не стоял - стоял вопрос, где взять материалы. Очереди на жилье практически не было. И за 41 день мы все это потеряли, причем безвозвратно.

- Кто-то сейчас имеет такую же прибыль от реального сектора, но тратит его на себя... Это капитализм.Скажите, Кишинев предложил вам помощь в восстановлении?

- Нас собрали в доме культуры, мы пришли с этими справками и услышали, что война прекращается и можно наводить порядок... И все.

- Неужели нельзя было поднять предприятие?

- У нас были колоссальные хозяйственные связи с российскими предприятиями, они нам помогли. Генеральный директор привез 27 вагонов стекла, практически завод остеклил весь город после бойни. Но слишком многое было истреблено. Потихонечку работали, но сейчас все закрыто, разворовано, уничтожено.

Такими были результаты этой глупейшей войны, которую развязали те люди в Молдове и в Приднестровье, которые возомнили, что им позволено решать свои грязные интересы на крови людей, слезах сирот, по тысячам трупов. Сколько людей двадцать лет жили надеждой на то, что их родственники все-таки вернутся! Я не знаю, конечно, всей правды, но я считаю, что сотни людей пропали без вести, их трупы, как говорили в городе, свозили на очистные... И если я, гражданский человек, только подозреваю, что этой страшной машиной уничтожения людей руководил подполковник Костенко, - то власти, наверное, знали это хорошо, но до сих пор никто ничего не говорит.

- Что предшествовало событиям 19 июня 1992 года в Бендерах?

- Все началось задолго до кровавого лета 1992 года. Мы, руководители предприятий, были очень и очень недовольны экономической политикой, тем безумием, которое шло от Кремля и ЦК КПМ до райкомов и парткомов. И мы с удовольствием делали все, чтобы этот строй развалился. Я это признаю. Мы спихнули социализм в рыпу, ожидая, что сразу же получим новые технологии и оборудование, а потом будем свободно торговать продукцией.

Те, кто вчера заставлял, кровь из носу, все больше и больше производить винограда и вина, стали призывать выкорчевывать виноградники, а вино и виноматериалы отправлять на кормовые дрожжи. Я работал в Молдавпотребсоюзе, мы получили указание прекратить производство 25-28 миллионов бутылок вина и 2 миллионов  яблочной водки. А все это давало нам 4-5 миллионов чистой прибыли ежегодно, Кишинев получал 25 миллионов рублей налога с оборота, с каждой бутылки - по рублю.

- Кто-то открыто высказывался против плана Горбачева?

- Председатель Госплана Владислав Кутыркин. Кооперация тоже делала все в защиту отрасли. Но бюро ЦК КПМ в 1986 году разогнало правление Молдавпотребсоюза. Зампредседателя Илья Бодур получил звезду Героя социалистического труда за развитие виноградарства в южных районах, а потом его же коллеги ходатайствовали перед ВС МССР о лишении Бодура звания за то, что противился уничтожению виноградарства и виноделия. Это были первые ласточки уничтожения социализма, а не его реформирования. Потом пошли конфликты на национальной почве. И уже к 1990 году было ясно, что СССР разваливается вопреки желанию его сохранить, которое народ высказал на референдуме.

- Многие пытаются вроде как судить МССР либо просто замалчивать этот период. Вы с этим согласны?

- МССР была самой богатой республикой. Мы вдоль виноградников сажали цветы, шпалеры красили. Культура земледелия по виноградникам и садам была лучше, чем в Европе. Каждый год строили по консервному заводу, каждые два года - по винзаводу, не говоря уже о животноводческих комплексах... Партия требовала, чтобы в каждом селе были клуб, детсад, книжный магазин, дороги, газ, хлеб чтобы был. В 80-е Молдавпотребсоюз выпекал каждый день два миллиона буханок по 16 копеек - и не хватало. Все у нас было! Просто нужно было нас технически перевооружить. Но все поглощал ВПК.

- Да ведь шла холодная война.

- Была техническая возможность, не было политической воли. Когда ЦК дал задание «Точлитмашу» обеспечить консервную отрасль оборудованием для переработки томатов - за три-четыре года Тирасполь сделал больше ста линий, установленных от Единец до Кагула, директор Большаков за это получил звание героя соцтруда. Я, впрочем, думаю, что на самом деле он получил звание за выполнение заказов ВПК... Каушанский консервный за сутки должен был из 1500 тонн томатов выпарить 1300 тонн влаги, и для этого он получил пять технологических линий. Кстати, тогда было 26 консервных заводов, сейчас остались единицы, и те умирают...

- Вы обрадовались, когда Горбачев дал послабление с пятилетними планами?

- Да! Я с 1966 года в пищевой промышленности, так вот, самыми продуктивными были эти пять лет - 1987-1992 годы. АПФ «Варница», где я работал, взяло в совхозе «Варницкий» 8,5 га орошаемой земли, за два года построили 101 дачный домик, каждый с участком в 6 соток для наших работников. С дорогами, водой, и орошением, спортплощадками, планировали провести газ и связь как раз перед войной. Это хозспособом, не снижая темпов производства! И, конечно, если бы не управляемая гибель империи, у нас в Молдове не было бы таких колоссальных людских и материальных потерь. Мы просто не знаем, сколько мы потеряли, никто не считал.

И вот прошло 20 лет. Мы никому не нужны. Да, раньше мы были за железным занавесом, но на пространстве 22 миллиона квадратных километров я мог поехать куда угодно. Кроме того, я был в Египте, Франции, Японии, не говоря о соцстранах. А куда сегодня большинство может поехать? Если завтра Россия и Украина введут визовый режим - никуда! Это разве не железный занавес?

- Кому было выгодно развалить МССР?

- Власть выпала из рук элиты... И оказалась у нее же. Те же Снегур, Лучинский, Сангели остались у кормила. Им искренне верили, считая, что они, сыны молдавского народа, будут защищать наши интересы. А что произошло?

С середины 90-го стали приезжать казаки. Ряженые, как сказал Лебедь. Они получили большую поддержку. Я глубоко убежден, что, если бы не это, не дошло бы до вооруженного конфликта. Для них ничего не было святого, лишь бы выпить и над кем-то поиздеваться. Это было то ядро, вокруг которого стали кристаллизоваться всякие прилипалы. Было тошно смотреть, как казаки ходят по городу с размалеванными бабами, они могли кнутом избить любого.

-Кто был в этом виноват?

- Руководство и с той и с другой стороны. Горотдел милиции находился через забор от нашего завода, я всех знал как преданных своему делу людей. Но их стали делить по национальному признаку, сделали орудием политиков. Мне непонятны эти и другие поступки руководителей Кишинева. Я привык верить власти. Я верил безгранично нашему гендиректору Новодережкину, депутату первого парламента. Этот человек любил Молдову, всю жизнь отдал производству. .

- Что он себе этим заработал?

- Да ничего. Он купил старый дом в Терновке и на этом месте построил новый. Но тогда предприятие всем строило в рассрочку дома. Почему он строился на Левобережье? Как мог предвидеть то, что случилось? Я этого не предвидел. Даже когда наш завод горел, я не понимал, что происходит, мне казалось, что это сон.

Если Новодережкин обещал кому-то квартиру - а это была главная цель любого рабочего человека, - то всегда держал слово. Никогда не жалел денег на новое, поощрял. С 1987 по 1993 года моя средняя зарплата выросла до 1500 рублей.

- Это учли при начислении пенсии?

- Да! Учли! Мне дали пенсию в 400 лей.

- То есть советский директор мог себе позволить не быть коррумпированным?

- Новодережкин ради производства пошел на конфликт с прокурором города, тот нашел поддержку в Москве, но ничего не смог сделать, так как наш гендиректор все свои действия спокойно обосновывал. За 18 лет работы я один раз услышал от него мат - когда горсовет потребовал, чтобы директора взяли на содержание гвардейцев.

- Почему Новодережкин сдал мандат? Он ведь был депутатом парламента-90.

- Он приехал из Кишинева с ободранными ногами и рассказал, как его столкнули в канализационный колодец. Помню его слова: «Ну ладно, шалопаи, хулиганье, но когда встает Волонтир, икона всех женщин СССР, и начинает обливать грязью страну...».

- В Бендерах были сильные, авторитетные директора. Почему Кишинев не смог с ними договориться?

- Никто и не пытался, отношение к ним было плохое. С другой стороны, СТК натравливали людей на тех директоров, которые не давали денег на вооруженные структуры. 

В Кишиневе открыто начали говорить об объединении с Румынией. Что это за политики, которые части своего народа говорят: «Чемодан, вокзал, Россия?». В итоге Кишинев вынудил приднестровцев искать какой-то выход. В парламенте их не слушали, травили, насильно выталкивали.

До сих пор не понимаю, на чью поддержку рассчитывал Кишинев на Левобережье? В Бендерах всего лишь около 10 директоров были молдаванами, то же в Тирасполе, Дубоссарах, Рыбнице, Бельцах. Сепаратисты, помню, говорили, что Бельцы по своей инициативе создадут отдельную республику на базе русско-украинских сел севера.

В Кишиневе должны были учитывать, что население Приднестровья тесно связано с кланом военных. В советской армии каждый офицер старался попасть в Одесский военный округ, чтобы на пенсию выйти отсюда: хороший климат, много строили, много давали квартир военным в запасе. А если человек ничего не умеет, кроме как стрелять, разве можно ему говорить - брось квартиру, собирай чемодан? Ясно, что он возьмется за оружие. Что, Сорбонну нужно кончать, чтобы это понять?

- Откуда на Левобережье такая ненависть к румынам из-за Прута?

- Я много раз слышал от левобережных молдаван, живших некогда в Транснистрии, о зверствах румын. Нужно было учитывать, что народ не примет ничего румынского. Ходили слухи, что Кишинев привозит румын в Приднестровье, что Адриан Нэстасе, тогда министр иностранных дел, руководит всем этим, постоянно приезжает... 

Я как-то подвозил из Терновки свою соседку Марию, женщину из очень хорошей коренной молдавской семьи. Она села в машину с двумя большими корзинами, от которых шел запах выпечки, и сказала, что сегодня ее очередь в Терновке кормить женщин, которые «делают гревэ» на железной дороге. Я был поражен. А она сказала: «Что делать, иначе придут румыны, а что это такое - мне рассказывали родители».

Если я знал о таких настроениях - почему власть в Кишиневе делала вид, что не знает?! Нам, производственникам, было очень тяжело и физически, и морально, мы не знали, что делать. Все бродило как на дрожжах, ходили слухи об арестах, провокациях, все было брошено на произвол судьбы.

- То есть власти не было?

- Власть не обращала на нас внимания. Помню, перед 1 мая 1990 года ждали указаний из Кишинева - какой флаг вывешивать? Решили держать нейтралитет. Когда арестовали руководство Тирасполя и Бендер - а потом выпустили, я зашел в тупик. После этого численность гвардейцев стала расти, возник батальон бендерской гвардии Костенко. Они разогнали техучилище, забрали здание и территорию в полтора гектара, вооружились и организовали загадочную структуру, о которой мы ничего не знали. В народе говорили, что там занимаются рэкетом и похищениями людей.

- Действия власти в 1990-1992 годах были невнятны. Что вы делали, не получая никаких указаний?

- Было ничего не понятно. К примеру, был указ Снегура об охране моста через Днестр, там круглосуточно стояла кишиневская милиция. Но в канун выборов президентов Снегура и Смирнова я часов в 10 поехал в Тирасполь,ипост стоял, ехал обратно - к часу там уже стояли гвардейцы! Почему пост ушел вместе с бронетранспортером, по чьей команде? Все это сделали втихаря согласованно обе стороны.

Но самое странное было 1 апреля. В 6.30 утра со стороны Кишинева-Гырбовца-Протягайловки на улицу Бендерского восстания въехали три бронетранспортера, два остановились в 200 метрах от точки пересечения с улицей Бендерского восстания, а один поехал дальше и расстрелял из пулеметов обе стороны улицы. Там одноэтажки, справа - республиканская больница. Навстречу со стороны микрорайона Ленинский ехал уазик приднестровской милиции, его расстреляли, он несколько раз перевернулся, все погибли. В это же время ехал автобус с рабочими хлопкопрядильной фабрики, дали по нему очередь, он перевернулся. Свидетелем был мой водитель, он ехал на работу на автобусе, и все пассажиры по-пластунски уходили из-под обстрела...

Гендиректор Новодережкин поехал все это посмотреть. Около 11.00 он позвонил по внутреннему телефону со словами: «Мне позвонили из Кишинева, сказали, что сюда направили войска, я уезжаю, боюсь, закроют мост, и я не смогу попасть домой. Ты остаешься». После обеда я звоню в горком и горисполком - никто не отвечает, ни председатель, ни зам. Звоню главному архитектору, он говорит, что все бежали. С полудня 1 апреля, больше суток, в Бендерах не было никого из руководства! Можно было ввести войска и занять город, ведь еще не было организованного сопротивления сепаратистов.

- Вы, мирный человек, не боялись оставаться в Бендерах?

- Жена просила меня вывезти детей, но я не верил, что мы будем стрелять друг в друга. Пошли слухи, что подписали мирное соглашение... И вот объявляют, что едут депутаты молдавского парламента на Левобережье в поисках компромисса и будут в Бендерах разъяснять обстановку. Собрались мы к 16.00 в нашем ДК на 800 мест. В пять минут пятого Пологов говорит: мол, мы ждем депутатов уже пять минут, раз их нет, начнем. А он был хороший оратор. И изложил ситуацию так, как хотел.

Без десяти пять заходит через боковой вход Ион Хадыркэ с начальником КГБ Бендер. И прямым ходом на трибуну. Я бы первым делом поздоровался. Он - нет. Я бы извинился за опоздание, объяснил бы причину. Как бы не так. Мало того, что это было бестактно, - Хадыркэ пошлее дальше, занял непримиримую позу, стал называть всех оккупантами. Помню, встал человек на костылях и спросил: неужели нет другого флага, как, мол, он может принимать триколор, если в боях с румынами потерял ногу под Одессой?..

Конечно, Хадыркэ спрашивали, когда он, секретарь парткома союза писателей, был искренним и как отрабатывал партийные деньги. Он сообщил с обидой, что никому ничего не должен, что его бабка умерла в Сибири. В общем, все это было неконструктивно, и минут через сорок я забрал своих людей и ушел, поняв, что, чем больше вопросов, тем больше глупостей он наговорит и тем больше восстановит против себя зал. Я шел по улице Ленина и всю дорогу его слышал, как и весь город: там были громкоговорители. И я понял: нет никакой надежды на то, что интересы людей будут учтены, одна мальчишеская драчливая поза.

- Как раз после этого пошло резкое размежевание...

- СТК, милиция набрали силу, начались пожары на предприятиях, у нас сгорел большой склад площадью 900 квадратных метров на пектиновом заводе, через неделю на территории головного завода запылал склад стройматериалов. Самое страшное - стреляли по людям на поражение. Мы стали выставлять дополнительную охрану ночью. Я как-то сидел на проходной в диспетчерской и вдруг, в два часа ночи, слышу выстрел - попали в угол здания, второй выстрел - пуля пролетела через окно чуть выше головы. Выковыряли мы эту пулю и долго хранили.

- Потом опять шли переговоры, опять говорили о консенсусе. И вдруг...

- ...И вдруг в пятницу вечером 19 июня со стороны Каушан в город въезжает бронированная колонна, стреляет налево и направо из крупнокалиберных пулеметов. Середина лета, полседьмого вечера, люди идут с работы, ведут детей, покупают в магазине молоко, хлеб... Через 15 минут отключилась связь. Я был дома. Мы не видели города из-за горы, но видели, что все в черном дыму. Сразу же включили сирену ГО, этот жуткий вой на фоне канонады и дыма я никогда не забуду.

-Что вы подумали?

- Ничего. Мы все видели, но не верили, что это с нами происходит. В субботу я вышел - в меня начали прицельно стрелять, и я по-пластунски вернулся домой. В воскресенье пришла соседка, наш вахтер, и спросила, идти ли на работу. Мы пошли втроем - я, жена и она. Шли мимо пятиэтажек, люди уже что-то грели на кострах, ведь отключили газ, воду, подачу электроэнергии.

- Завод остановился?

- На улице стояли пять КАМАЗов зеленого горошка, еще 50 тонн было в бункерах, все спрашивали, что делать. На ступеньках дома быта сидел молодой лейтенант, который тоже стал меня спрашивать - что слышно, что говорят. Он - меня! Я сказал, что телефон не работает, радио тоже... На проходной стояли двое здоровых автоматчиков в черной форме, черных беретах, ботинках на шнуровке, их у нас почему-то называли бурундуками. Перебежками, под их охраной, я прошелся по цехам, что можно - выключил. Сунул руку в две ванны с зерном горошка, проверил, долежит ли. Я был уверен, что завтра-послезавтра будем работать! Но работать на этом предприятии мне уже было не суждено.

Все было разбросано, столы перевернуты, компьютеры расстреляны, сейфы открыты. Все настолько безответственно сделали! Сначала бронетранспортеры по ошибке заехали в жилой массив, поломали деревья, они не знали, как ехать.

- У них не было карты.

- А город был свободен, никто ничего не контролировал, все пути были открыты.

- Официальная версия, которую первым выдвинул Снегур: нужно было защитить полицию.

- Но ведь этот вопрос не встал вдруг, давно было известно, что полицию нужно защитить. Они были блокированы в здании ГОП, мы им бросали через забор тушенку, если бы поймали меня на этом - расстреляли бы без разговоров.

- Когда вы поняли, что нужно уезжать?

- Я был в Бендерах до 1 августа. Всего 41 день. Пока не приехали миротворческие силы. Я верил в себя и в то, что можно все восстановить. Но потом понял, что чисто психологически больше не могу.

Начиная с воскресенья 22 июня, ежедневно с женой ходил на работу пешком и видел, как завод, которому я отдал 16 лет, на моих глазах пропадает. Гильзы от патронов валялись, как орехи под орешником. Я, директор совхоза «Варницкий» и председатель сельсовета каждый вечер шли в сельсовет Протягайловки, в пункт ГО, там был подземный кабель связи. Наружная связь вся была разбита. В течение 41 дня я не раз звонил в бункер под исполкомом Бендер, где был штаб, в Тирасполь, в Кишинев - никто не давал ни указаний, ни советов, никто не интересовался нами.

Я не мог больше работать с такой властью - кишиневской, тираспольской, бендерской - которой было наплевать на все. Когда началась атака на Бендеры, у нас на смене было 700 человек, два снаряда взорвались на территории завода, двое сотрудников были ранены, мы потеряли 14 человек убитыми. Восемь дней трупы никто не убирал. Я шел на завод и видел в бурьяне что-то вроде бревна, присмотревшись, понимал, что это труп, вздувшийся сантиметров на 70.

Где-то на десятый день стрельбы уже не было. Вокруг завода жило человек 500 наших сотрудников, по дороге на работу меня окружали десятки людей и спрашивали, что делать. Я сказал: берите ценные вещи и тикайте. И тоже ушел. Я не хотел видеть людей, которые угробили такой город, такое предприятие, а потом еще били себя в грудь и говорили: одни - что защищали нас от румын, другие - что от сепаратистов. В Приднестровье этот день отмечают как траурный. А в Кишиневе идут конкурсы танцев... Я их не понимаю, абсолютно не понимаю.

- Как вообще можно было ввести войска в мирный город?

- Поставили орудия на берегу Днестра, подбили танки 14-й армии, которые шли с Паркан, они потом месяца три валялись. С орудием добрались до исполкома, шарахнули, пробили дыру. Но если уж ввели войска - так занимайте город, почему ж потеряли Бендеры? Наши войска стояли в кукурузе у Днестра - могли расстрелять Тирасполь, предъявить ему ультиматум, но предпочли стрелять по гражданским.

Со стороны Каушан есть Суворовская гора, где Суворов разбил турок из пушек, можно было открыть детский учебник истории и поставить орудия там, где они когда-то стояли. Почему не была использована артиллерийская бригада из Унген - никто в мире не имел таких орудий, эта артиллерия была способна из Бульбок расстрелять по квадратам Тирасполь? Почему не обстреляли Бендерскую крепость, аэродром в Тирасполе? А солдаты, которых послали мимо Бендерской крепости на автобусах безоружными? А зачем использовали авиацию? Я сам видел, как около семи вечера с запада пришли два реактивных самолета, пошли к Тирасполю, ведущий повернул налево, ведомый, отставая от него, выпустил две бомбы. Я стоял и смотрел, как летят бомбы. Одна упала в крепость, другая на Парканы.

Эти вопросы возникают у меня, бывшего сержанта советской армии. Интересно, задают ли их себе генералы?

- И главный вопрос - почему военные ни 1 апреля, ни 28 июля не обстреляли гнездо Костенко?

- На базе стояло полно машин с установками «Алазань» - но ни одного выстрела по военным, по часовому, который там стоял, не сделали, стреляли по мирным людям.

Я как-то в середине июля зашел в нашу заводскую столовую на втором этаже, там спали полицейские. Взял гранатомет, подошел к крайнему окну кухни, посмотрел в прицел. И увидел здание, занятое гвардейцами Костенко. Ни одного следа от осколков на стенах, все окна целы. Но ведь именно отсюда планировались убийства наших полицейских! Здание было на окраине города со стороны Кишинева, мимо него прошли бронетранспортеры, не послав ни одной пули. А ведь артиллерия могла бы их разбомбить за пять минут. Так на кого же работал Костенко? Почему Молдова не тронула это гнездо, почему его уничтожил только Лебедь?

- То есть можно было уничтожить базу Костенко, не входя в город, и наша полиция оказалась бы в полной безопасности...

- Еще 1 апреля можно было сделать это и свободно взять Бендеры. Потом нужно было пообещать военным построить жилье в России взамен того, что у них было в городе. Немцы при распаде ГДР обещали каждому генералу дачу, каждому офицеру - хорошую квартиру, каждому солдату - какое-нибудь жилье. В итоге и генералы были довольны, и немцы.

Как, не имея армии, пограничников, предъявлять такие масштабные претензии вооруженным людям? Как? Если бы Снегур сохранил варницкий консервный завод и шелковый комбинат - они могли на свои средства обеспечить весь бендерский гарнизон домами в России. Больше было разговоров, упрямства, глупости, чем дел. Какой был сильнейший директорский корпус в Бендерах! И весь он консолидировался против Кишинева. И когда 14-я армия увидела, что дело нешуточное, конечно, она вмешалась. В итоге где-то в 20-х числах июля сепаратисты взяли реванш, а наши полегли у крепости. Потом мы отвели наши орудия, и сепаратисты дошли почти до Каушан. Тут уже все увидели, что порядка нет, что кругом анархия, что все смотрят, в какую сторону бежать.. . Вот так бесславно закончилась эта авантюра. Мне горько и стыдно, и я благодарен Лебедю за то, что он остановил это кровопролитие.

- Кто же все-таки виноват?

- В начале своей карьеры я работал начальником маркулештского цеха Флорештского консервного завода, встречался со Снегуром, в 26 лет он был председателем колхоза в Лунге, его уважали. Потом мы встретились на бюро ЦК, слушали вопрос о неподчинении правления Молдавпотребсоюза партийным органам по выполнению закона о борьбе с пьянством и алкоголизмом. Мы не хотели уничтожения виноделия и виноградарства. А Снегур был секретарем ЦК по сельскому хозяйству, второй человек в МССР, если первый секретарь уходил отпуск - командовал он. Глядя на то, как Виктор Смирнов варварски выкорчевывает виноградники и уничтожает запасы вина, Снегур ни слова не сказал в защиту ни одного члена правления Молдавпотребсоюза. Он, сын крестьянина, агроном, ученый! Кровь в Дубоссарах, Бендерах на его совести.

Я слышал много хорошего о Гуслякове, хотя с ним не встречался, но часто видел его зама майора Поятэ, он организовывал все и вся. То, что Гусляков и Поятэ сохранили преданность Молдове, - подвиг. И если майор Поятэ жив - я молю Бога о его здоровье. Когда я иду в церковь, я ставлю свечу за живых, за мертвых, за упокой души гендиректора АПО «Варница» Новодережкина и всех, кого убили. Миша Островарь, крановщик - мы похоронили его под окнами его дома, так как из-за обстрела даже в огороде его не могли закопать... И еще я ставлю свечу за генерала Лебедя, который остановил эту бойню, я преклоняюсь перед ним, потому что больше никто не смог бы сделать это.

Румыния заняла выжидательную позицию, и просто счастье, что Лебедь смог сохранить жизнь сотням, а может, и тысячам молдаван с обоих берегов, а заодно и наше государство. Ведь к этому времени Кишинев уже ничего не контролировал, тысячи казаков, гвардейцев и других вооруженных людей бесчинствовали в Кицканах, Хаджимусе, Фырладянах, Протягайловке, вышли к Гербовецким и Калфовским лесам.

- Прошло 26 лет, и те, кто разжег этот пожар, ушли из политики.

- Я желаю молодым политикам успеха в восстановлении целостности страны - тем самым они войдут в историю Молдавского государства наравне со Штефаном чел Маре и другими борцами за независимость. Я молюсь Богу, чтобы он дал им разум, государственное мышление, любовь к Родине и народу.

Записала Елена ЗАМУРА