Михаил Чернов

Генерал Узи Даян пошел служить в спецназ вопреки воле своего легендарного дяди Моше Даяна. В эксклюзивном интервью он рассказал о секретных операциях, в которых он принимал участие, вспомнил, как спорил с Моше Даяном, и объяснил, почему нельзя менять солдат на террористов.

В своих выступлениях вы часто повторяете, что вы – «очень израильский». Что это значит?
– Я родился в Израиле в маленькой деревне в Изреельской долине в 1948 году. В стране родились и мои родители. Мой отец Зояр Даян погиб в битве за Рамат-Йонатан – ровно через сто дней после моего рождения. А еще через 60 дней было провозглашено Государство Израиль. Так что, да, я «очень израильский».

Почему вы стали военным? Как на ваш выбор повлияла военная карьера дяди?
– В общем-то, я не хотел быть военным. Я был призван, когда мне исполнилось 18 лет. Я не планировал оставаться в армии после срочной службы, но одно тянуло за собой другое. Я попал в лучшее спецподразделение, у меня был близкий друг, которого убили в одной из операций в районе Суэцкого канала, и кому-то надо было «заменить» погибшего парня – так что я согласился остаться в армии еще на год. Потом я стал получать назначения одно за другим и решил остаться на какой-то период времени.

И мой дядя, генерал Моше Даян, не сыграл никакой роли в этом решении. К слову, когда я спросил у него, идти ли мне в спецназ Генштаба, он посоветовал этого не делать. Сказал: «Иди к Эзеру Вейцману», который был тогда командующим ВВС Израиля, а в 1993–2000 годах стал президентом Израиля. Я спросил у Вейцмана. Он мне ответил, что был бы очень горд, если бы там служил его сын, но очень бы за него волновался. И именно это на меня повлияло! Если Вейцман говорит, что сильно бы волновался за сына – то это очень хорошее место. Так я прослужил в подразделении 17 лет и стал его командиром.

В каких военных операциях вам приходилось принимать участие?
– Я служил в секретном спецподразделении, так что могу рассказать только о том, что уже известно. Например, об освобождении заложников захваченного авиалайнера компании «Сабена». Тогда впервые в истории был захвачен пассажирский самолет, и впервые спецназ освобождал заложников на борту. Или об освобождении захваченных в заложники детей из киббуца Мисгав-Ам и о захвате пяти высокопоставленных сирийских военных, включая генералов. Они были нам нужны для обмена на троих израильских летчиков, сбитых сирийцами и помещенных в тюрьму.

Расскажите о захвате сирийцев.
– В 1970 году сирийцы сбили и захватили троих наших летчиков – Пинии Нахмани, Гидона Магена и Боаза Эйтана – и поместили их в тюрьму «Аль-Маза» в Дамаске. У нас созрел оригинальный и, по сути, сумасшедший план их освобождения. Мы представляли этот план министру обороны, которым в те дни был Моше Даян, но каждый раз нам отказывали. Наконец офицеры подразделения решили отправить меня к дяде одного – чтобы я опротестовал его позицию. Я сказал Моше Даяну: «Может, вы стали слишком стары для таких вещей?»

Что он на это ответил?
– Он сказал: «Я вижу, что вы полны решимости и ярости, но вы неправы. У меня есть обязательства не только перед пилотами, но и перед твоей матерью. Пилоты будут в плену год, пять или десять лет, но их в конце концов вернут. Вас же, в случае провала операции, никто не вернет». Мы еще поспорили какое-то время, и я сказал: «Может быть, вы и правы – мы придем с более продуманным планом операции, и вы его одобрите». На это он ответил: «Я тут с тобой сделок не заключаю, но можешь попытаться».

У вас были семейные отношения с дядей, раз вас посылали к нему на «переговоры»?
– Сначала он не играл значимой роли в моей жизни – я жил в маленькой деревне и нечасто видел его. Ситуация изменилась, когда я поступил в спецподразделение, и он, как министр обороны, стал часто видеть мое имя в связи с важными операциями. Тогда мы стали ближе друг к другу. Он был умным человеком, очень оригинальным и креативным в своих подходах. Я пытался изучить его подходы к вопросам национальной безопасности, к тому, как должны жить в Израиле евреи и арабы. Знаете, он был своего рода одиноким волком. Но иногда мы вместе ходили смотреть игру тель-авивского «Маккаби».

Это было реально вообще, захватить тюрьму в Дамаске?
– Речь шла не о захвате – надо было ворваться туда и вытащить летчиков. Конечно, это было бы опасным мероприятием. Но мы выяснили, что два высокопоставленных офицера сирийской армии с разведывательными целями отправились в Ливан. Собрать точные данные, где они находились, было очень непросто, но наша разведка с этим справилась.

Первая попытка захвата, правда, была остановлена командованием Северного военного округа. Сирийские офицеры находились на сирийской позиции в Ливане, мы знали, где они, но получили приказ командования вернуться. Вторая попытка захвата сирийских военных была предпринята в центральном Ливане. Мы выдвинулись туда, нашли пастуха, захватили его и ждали конвой. Но они прибыли на бронетранспортере, и начальник штаба снова отменил операцию.

Мы вернулись в штаб очень рассерженными, и я наорал на начальника: «Вы сидите здесь и не понимаете, что мы можем всё! Мы там на месте видим реальную ситуацию гораздо лучше, чем вы в штабе! И вы должны доверять нам и нашим оценкам». Он был очень сконфужен. И мы решили, что в следующий раз командир подразделения, которым был тогда Эхуд Барак, будет сидеть рядом с начальником штаба и предотвратит отмену операции.

Биньямин Нетаньяху участвовал в третьей попытке захвата противника, я – во всех трех. В ходе третьей, последней попытки Барак действительно сидел рядом с начальником штаба, а Йонатан Нетаньяху, который погибнет в 1976-м в ходе операции по освобождению заложников в угандийском аэропорту Энтеббе, отвечал вместе со мной за захват сирийцев. Я не имею права глубоко вдаваться в детали, но у нас были машины, которые использовались ливанской жандармерией. Мы ждали в засаде, и когда они остановились – мы рванулись вперед. У нас ушло, наверное, 60 секунд, и все было сделано – пятеро высокопоставленных сирийских военных оказались в наших руках. Нам, правда, пришлось застрелить их ливанских охранников: они начали стрелять. Вероятно, от испуга. Или просто выполняли свою работу.

Сирийские генералы находились в состоянии шока?
– Да, они были реально шокированы. Там были генералы из сирийских ВВС. Затем начались переговоры с сирийцами, которые заняли жесткую позицию. Шёл 1972-й, и никто не знал, что через год разразится Война Судного дня. В конце концов они вернули троих летчиков, двоих из которых я знал лично. Один, Пинии Нахмани, был моим соседом и жил в маленьком поселке недалеко от моей деревни. Я был знаком и с его женой, и с матерью. Еще в тюрьме он сказал двоим своим сокамерникам: «Я знаю Узи, и он сделает все, чтобы освободить нас».

После захвата сирийских генералов его жене через Красный Крест удалось передать ему письмо следующего содержания: «В субботу я сходила на озеро, которое недалеко от нас, и поймала 5 больших рыб». Он знал, что его жена никогда не ходит рыбачить, и таким образом понял, что произошло. Позже Красный Крест привез несколько старых газет, и в одной небольшой статье было сообщение о похищении 5 сирийских генералов и высокопоставленных офицеров. Нахождение в сирийской тюрьме – довольно суровый опыт, но они знали – для их освобождения делается всё возможное.

Однако не все действия по освобождению пленных были столь удачными…
– После похищения Гилада Шалита (похищен в 2006 году, освобожден в 2011-м в обмен на свыше тысячи палестинских заключенных, 400 из которых были осуждены за терроризм и убийство свыше 600 израильтян. – Прим. ред.) молодые офицеры подразделения пригласили меня пообщаться с ними и спросили, что им делать. Я сказал: «Вы должны вернуть Гилада Шалита». Они ответили, что это очень тяжелая задача. «Именно поэтому это должны сделать вы, а не другие подразделения!» – сказал им я.

Считаю ошибкой его обмен на огромное количество террористов. В Израиле есть неписаный пакт между политической властью и солдатами: мы идем в армию и участвуем в операциях, но если с нами что-то случается, вы должны возвратить нас нашим семьям. Это неписаное соглашение. Но оно должно исполняться таким способом, чтобы не ставить под угрозу жизни других людей! А если на свободу выходят террористы, то даются основания для новых террористических атак. Премьер-министру и министру обороны очень непросто принимать решения, но спецподразделения должны жестко настаивать на своем.

Что вы думаете о текущей политической ситуации в Израиле?
– Я не комментирую эти вопросы, поскольку я возглавляю Национальную лотерею. Лотерея работает с муниципалитетами, которые принадлежат к различным партиям. Работники лотереи не имеют дел с политикой и не высказываются по политическим вопросам.

Как генерал оказался на посту директора Национальной лотереи?
– Я прошел Ливанскую войну, командовал бригадой, потом – дивизией. Дослужился до поста замначальника Генштаба, был главой Совета по национальной безопасности, советником у премьеров Эхуда Барака и Ариэля Шарона… А потом понял, что достаточно. Я пришел к заключению, что образование, культура и социальная поддержка никак не менее важны для безопасности, чем военные вопросы. Я основал первую экономическую конференцию в Израиле и посвятил восемь лет продвижению образования.

Позже мне предложили возглавить Израильскую национальную лотерею. В Израиле национальная лотерея аккумулирует значительные средства – около 2 млрд долларов ежегодно. За последнее время продажи выросли на 52%, а чистая прибыль – на 67%. И все доходы идут муниципалитетам. Но главное достижение в жизни – мне повезло встретить мою жену Тамар. У нас трое детей. Точнее, три плюс один. Еще молоденькая девочка, которую мы растим сейчас. Я думаю, что в жизни семья и дом – это самое главное, что я создал.