Еврейский писатель и художник Бруно Шульц родился в Австрии, жил в Советском Союзе и писал по-польски. А жизнь свою окончил в 1942-м от пули эсэсовца на оккупированной немцами территории. Его считают своим и украинцы, и поляки, и евреи, а за право собственности на его творения разгорелся нешуточный международный конфликт.

«У поляков есть музей Мицкевича, в котором много рисунков и рукописей Шульца. Мы же – единственные, кто не имеет ничего. Я говорю о нас, евреях. Ведь Шульц был евреем и погиб за то, что был “проклятым жидом”», – рассказывает иерусалимец Гарри Цаймер в документальном фильме немецкого режиссера Беньямина Гайслера «Найти образы». Эта лента повествует о трагической истории жизни и смерти Бруно Шульца, а также – о поисках таинственных фресок, которые он рисовал на стене комнаты офицера СС Феликса Ландау.

19 ноября – в день 75-летия убийства Шульца – фильм, завоевавший множество кинонаград, смогли наконец увидеть зрители сразу в 80 городах разных стран и континентов. Я смотрела фильм в Киеве и вспоминала весенний Дрогобыч, в который меня тоже привел интерес к Бруно Шульцу. Прямо в центре города там есть своя Стена Плача – красный кирпич с барельефами лиц, памятник «Скорбящей матери» и плита без единой надписи.
– Что здесь было, кому посвящен памятник? – останавливала я дрогобычан.
– Мы нэ знаемо, – отвечали мне студенты университета.
– Кого-то расстреляли в войну, – бросил на ходу прохожий.
– Евреев здесь расстреливали, – на секунду остановилась пожилая женщина.
– Но почему нигде ни одной надписи, даже на плите? – удивлялась я.
– Этого я не знаю, извините.

О самом Шульце в Дрогобыче при этом знают все. Каждый год там проходит Бруно-фест – помпезно, с именитыми гостями из разных стран, с лекциями и экскурсиями. Отшумит за неделю фестиваль, разъедутся по своим городам писатели, ученые и поклонники творчества Шульца, и возможно, одинокая его душа вновь будет бродить по любимым улочкам. Может, заглянет в ту самую квартиру, где на стенах с 1942-го должны были остаться удивительные и сказочные таинственные фрески.

Сегодня Шульца-писателя переводят на десятки языков, а работы Шульца-художника выставляют в ведущих галереях Европы и США. Споры искусствоведов о его графике не утихают – потому что женщины на его картинах возвышаются над мужчинами. Фигуры мужчин он рисовал маленькими, склоненными в подобострастных позах возле ног высоких и властных женщин. В 1928 году на его первой персональной выставке в Трускавце сенатор Максимилиан Тулли назвал эти картины порнографией, и выставку тут же закрыли. Да и мог ли чиновник понять, что значит эта борьба женского и мужского начал в странных работах Шульца?

Возможно, эта борьба – символ вечной еврейской битвы между духовным и материальным. Ведь не зря в лицах коленопреклоненных мужчин так прослеживаются черты самого Бруно. А на его самом известном автопортрете, на котором художник изобразил себя с собакой перед распахнутым окном – страх и какое-то предчувствие беды в глазах и хозяина, и собаки. Как будто они оба понимали, что Холокост – близко.

Война пришла в Дрогобыч 1 июля 1941 года. Вскоре школьный учитель, писатель и художник Бруно Шульц вместе с другими евреями оказался в гетто, а в лесу возле деревни Бронницы уже начались массовые расстрелы евреев.
«Им дали лопаты, чтобы они копали себе могилы. Они копают, а я ничего не чувствую. Я только думаю, куда целиться – в сердце или в голову. Я выбираю сердце, а кто-то из моих друзей – голову. Головы разлетаются на куски. Мы переворачиваем трупы, закапываем и уставшие едем домой», – вспоминал один из исполнителей того расстрела.

Воспоминания украинцев, поляков и единственного оставшегося в живых еврея – Альфреда Шраера, ученика Шульца – проходят через всю киноленту. Нам, зрителям, фильм дал возможность, двигаясь вслед за режиссером через мозаику известных и неизвестных фактов из жизни Шульца, узнать о его последних днях и о судьбе работ – сказочных фресок.

Бруно удалось избежать гибели в первые месяцы оккупации: о его таланте живописца узнал офицер СС Феликс Ландау. По заказу эсэсовца Бруно Шульц разрисовывает стены детской комнаты в доме, где живет Ландау.

Вот как вспоминают о поведении эсэсовца Ландау на оккупированных территориях очевидцы, которые были в 1941-42 годах еще подростками: «Он сидел на балконе со своей любовницей, которая из ружья целилась в ворон. Она много раз стреляла, но ни в одну не попала. А почти напротив балкона работал какой-то мужчина из гетто, подметал улицу. Этот мужчина усмехнулся, когда любовница гестаповца очередной раз промахнулась. Увидев его усмешку, Ландау выхватил ружье и застрелил мужчину. А потом сказал: “Ничего, одним евреем больше, одним – меньше. Какая разница?”».

Однако это не мешало Ландау считать себя знатоком искусства и эстетом. Художник Шульц рисовал по его приказу, и на стенах комнат оживали герои необычных сказок, которые до прихода гитлеровцев учитель Шульц часами рассказывал детям на уроках. Казалось, он хотел задержаться в мире своих фантастических персонажей, но надолго не успел – Бруно Шульца убил эсэсовец Карл Гюнтер, соперничавший в карьерном продвижении с Ландау.

Случилось это 19 ноября 1942 года. Бруно Шульц шёл по улице и попал под «акцию», когда нацисты убивали каждого встреченного еврея. Гюнтер дважды выстрелил Шульцу в затылок.
– Зачем ты его убил, – спросил Ландау.
– Ты убиваешь моих евреев, а я – твоих.
Как рассказали местные жители, Гюнтер таким образом отомстил Ландау за застреленных тем шутки ради двух еврейских девочек, штукатуривших стены его дома. Так ушел из этого мира Бруно Шульц – вместе с 10 тысячами дрогобычских евреев, расстрелянных в лесах и замученных в концлагерях. И никто не знает, где его захоронение – вероятно, в общей могиле с другими жертвами.

Он оставил нам в книгах свою Вселенную, свое уникальное необъятное воображение, настоящую музыку в слове. Любую его фразу читаешь так, будто пьешь вкуснейший нектар и смакуешь каждый глоток. Любую – я открываю наугад «Санаторий под клепсидрой», и вот она – музыка:

«Закончив уборку, Аделя задергивала шторы и напускала тень в комнаты. Тогда цвета снижались на октаву, комната наполнялась сумраком, словно погружаясь в свет морской глуби, еще мутней отражаясь в зеркалах, а вся дневная духота дышала на шторах, слегка колеблемых грезами полуденного часа».

Он подарил нам свой диковинный мир грез и фантазий в картинах и сказочную страну в настенных росписях. Несмотря на настойчивые многолетние поиски, фрески нашли только 9 февраля 2001 года. Фильм Гайслера в деталях рассказывает, как это произошло, как искали возможных свидетелей, поговорили почти со всеми, кто жил в то время в Дрогобыче: поляками и украинцами.

Фрески в итоге нашлись в квартире женщины, проживавшей в бывшем доме Феликса Ландау. Все произошло как-то просто и буднично – в кладовой над полками, захламленными ветхой утварью, под верхним слоем грязной штукатурки среди затянутого паутиной старья проявилось Чудо. Медленно вырисовывается голова женщины с высокой прической, открываются плечи и бальное платье со складками. Гномы, король с королевой, карета, запряженная лошадьми – сказки оживали на глазах. Наверное, это и был тот самый мир грез, в который пытался уйти художник в доме убийцы. «Действительность – это тень слова», – любил повторять Бруно Шульц. Его тени и его видения на глазах обретали краски.

Как только росписи Шульца обнаружили, встал вопрос: в каком музее и, главное, какой стране они должны храниться. Но вопрос стоял недолго: их тайно и нелегально вывезли в Израиль сотрудники иерусалимского музея «Яд Вашем», где они сейчас и хранятся.

Фрески были созданы до 1945 года, и по закону Украины их нельзя было вывозить из страны, уверены украинские чиновники. Так же считал Альфред Шраер – последний ученик Шульца, умерший в 2015 году: «Я родился в Дрогобыче, учился у Бруно Шульца, я был в трех немецких концлагерях, а мои дети живут в Германии. Я прожил в Дрогобыче всю жизнь, и я не хочу умереть в Германии. Я хочу умереть в Дрогобыче. И работы моего учителя должны быть здесь».

Еще категоричней высказалась в фильме одна из героинь – Дора Кацнельсон, старая жительница Дрогобыча. «Там, в “Яд Вашем”, думают, что они – самые важные евреи, а мы, евреи, которые остались в Восточной Европе и живем в разных странах, живем тяжело и без прав, и нами можно пренебречь. Им невозможно понять наш образ жизни, им трудно осмыслить, почему мы остаемся. У этих людей нет великой еврейской мудрости. Ведь еврейская мудрость пытается охватить целый мир как один образ. Да, мы остаемся тут, но мы любим Израиль», – говорит старая и прелестная Дора.

Я смотрела на ее лицо, на тонкие черты и огромные глаза, на эту ни с чем не сравнимую еврейскую красоту, с которой ничего не смогло сделать время, и думала только о том, как она прекрасна. А Дора говорила, говорила и вроде бы осуждала братьев-евреев. Но последнее, что я от нее услышала: «Мы живем в старых домах с протекающими крышами возле полуразрушенных синагог, а наши книги в ужасном состоянии. Я много раз обращалась к властям – просила найти место еврейским книгам. Никто не помог». А что бы сталось с фресками Шульца, если бы они остались на Украине, кто сохранил бы их?

Последние слова, прозвучавшие в фильме, принадлежали иерусалимцу Гари Цаймеру: «Что-то должно принадлежать и нам! Зачем разрешение властей Польши или Украины? Сделали это так, как добрые разбойники – пришли и взяли свое». В фильме пошли титры, в зале кто-то плакал, кто-то громко делился впечатлениями, кто-то молчал, не в силах подняться. А я думала о том, что, наверное, бывают ситуации, когда нам нужно нарушать правила. Ведь если бы «Моссад» ждал международных решений, убийцы израильских спортсменов на Олимпиаде в Мюнхене наслаждались бы сегодня спокойной старостью.