До войны ее называли «польской Эдит Пиаф», после – лишь «гестаповской проституткой». Это клеймо певица, выступавшая с Шарлем Азнавуром и Владиславом Шпильманом, носила до конца дней – даже после того, как была оправдана судом. Вменялось Вере Гран лишь одно – «слишком легкое» бегство из Варшавского гетто летом 1942 года.

Вера Гринберг родилась 20 апреля 1916 года в городе Белостоке и была младшей из трех дочерей русских евреев Любы и Илии Гринберг. После окончания Первой мировой войны семья переехала в Воломин, где Вера ходила в школу для еврейских детей. Когда девочка училась в пятом классе, из жизни ушел отец семейства, и Вера вместе с матерью и сестрами на два года уехала в Париж. В 1929 году семья вернулась в свой дом в Польше, но Вера уже знала, что масштабов Воломина маловато для исполнения всех ее желаний. Она видела свое будущее полным аплодисментов и поклонников, хотела стать известной танцовщицей и жить в роскоши, о которой тогда было неприлично даже говорить вслух.

В 1931 году девушка переехала в Варшаву и начала ходить в балетную школу. Она подавала большие надежды, но вскоре попала в серьезную аварию, и на карьере танцовщицы был поставлен крест. Однако у Веры был козырь, об использовании которого она раньше и не думала, – прекрасный голос, ставший ее пропуском в варшавское кабаре Paradisu. Музыканты этого заведения, случайно услышавшие пение Веры, предложили ей выступить перед аудиторией, и понеслось.

Уже через несколько месяцев после своего дебюта артистка выпустила первую пластинку, а за следующие три года свет увидели еще 20 альбомов, которые принесли ей и народную любовь, и большие гонорары. К 1936 году Вера стала настоящей звездой – жила в просторных апартаментах в центре города, носила золото и меха. В те времена в польской прессе часто писали о молодой артистке, «главной достопримечательности Paradisu» и «очаровательной обладательницы магического голоса». В 1939 году Вера также попробовала себя в качестве актрисы – исполнила роль певицы Бессы в еврейском фильме Bezdomni. Она была на самом пике популярности, когда в Польшу вторглись немецкие войска.

Вера сбежала в Италию, но недооценила свое положение. «Я была молодой, дерзкой и чересчур самоуверенной – не верила, что угроза настолько реальна и страшна», – впоследствии рассказывала певица. Вместо того чтобы укрыться в Европе, Вера со своим поклонником, молодым врачом Казимиром Езерским, отправилась во Львов, где жила и работала вплоть до 1940 года. Несмотря на то, что жизнь там была относительно безопасной и комфортной, Вера постоянно переживала за мать, которая тогда находилась в Варшавском гетто, и в итоге все-таки вернулась в оккупированную Польшу. Воссоединившись с мамой, певица начала выступать в кафе «Искусство», весьма популярном среди коллаборационистов, и там одним из аккомпаниаторов артистки был Владислав Шпильман, получивший всемирную известность после выхода фильма Полански «Пианист».

Вера проработала в гетто больше года. Она выживала, выступая, по ее словам, перед «богачами, спекулянтами и сотрудниками еврейской полиции – теми, из кого в конечном счете все равно сварили мыло». Тем не менее в те дни она чувствовала себя почти что счастливой. На небольшой сцене, под аккомпанемент пианино «польская Пиаф» пела о вещах, которые казались жителям гетто далекими и почти забытыми: о любви и природе, о счастливых днях и далеких странах. «Сидя там, они забывали о реальности, переносились в тот мир, ради которого стоило выживать, – объясняла артистка. – Мои песни внушали загнанным людям, существовавшим в оковах гетто, надежду на то, что есть что-то кроме тифа и неизбежной гибели».

Когда мать Веры отправили в лагерь смерти, певица решила, что пора спасаться, иначе ее постигнет та же участь. Летом 1942 года они с Казимиром сбежали из гетто и несколько месяцев скрывались: жили в одной из больниц Варшавы, затем на квартире знакомых в районе Мокотув. Осенью Вера перекрасила волосы «под арийку», чтобы ее было сложно узнать, но даже после этого боялась выходить на улицу и коротала дни в ожидании прихода гестапо. Вскоре в жизни артистки произошла очередная трагедия – ее сын, которого певица родила летом 1944 года, умер, прожив всего 3 месяца.

Вера ждала окончания войны, думая, что начнет жизнь с чистого листа, но сам факт выживания впоследствии перевернул ее реальность на 180 градусов. Когда война закончилась, певица пошла на Польское радио, где работал Шпильман, и попросила его помочь с работой. Она надеялась, что он встретит ее как старую подругу, но вместо этого в Веру полетели обвинения в коллаборационизме. Тот разговор с Владиславом певица запомнила на всю жизнь. «Он не поверил своим глазам – думал, что я умерла, – объясняла Вера. – А потом сказал, что до него дошли слухи, будто бы я сотрудничала с гестапо».

В 1947 году Веру Гран арестовали – польский актер Йонас Турков обвинил ее в связах с нацистами. Тогда главным доказательством вины певицы стал тот факт, что она легко сбежала из гетто и нашла укрытие в «арийской» Варшаве незадолго до того, как Третий рейх запустил «Операцию Рейнхард». По делу Веры Гран опросили более 50 свидетелей, но показания были противоречивыми, и в итоге, спустя два года, суд снял с нее все обвинения.

В 1950 году, не в силах жить в Варшаве, с которой было связано слишком много страшных воспоминаний, Вера оставила Казимира и покинула Польшу. Она ездила с выступлениями по всему миру, но несмотря на то, что суд признал певицу невиновной, ее везде травили и чуть ли не в глаза называли «гестаповской проституткой». В середине 1950-х Вера, гонимая всеми, все-таки сумела обосноваться во Франции. Именно тогда певица взяла себе псевдоним Гран и наконец получила признание критиков. Несмотря на недоверие, люди не могли противостоять ее голосу и харизме, и в итоге эффектную брюнетку в наглухо застегнутом платье, которое больше походило на траурное, полюбил весь мир.

Она продолжала петь и активно гастролировала вплоть до своего приезда в Израиль в 1971 году, когда ее концерты запретили из-за того, что «женщина, которая пела для фашистов, не имеет права петь для евреев». Тогда же Гран попыталась встретиться со своими обвинителями, но они бойкотировали ее, из-за чего дело постоянно откладывалось. После возвращения из Израиля певица больше не вернулась на сцену – вместо этого она заперлась в своей квартире в Париже и написала автобиографию «Эстафета клеветников», которую опубликовали в 1980 году.

К тому времени переживания, страхи и предрассудки одинокой пожилой женщины переросли в навязчивую идею преследования, из-за которой жизнь Веры Гран превращалась в кошмар. Она неделями не включала свет, плотно задергивала тяжелые шторы и разговаривала исключительно шепотом. В середине 90-х историей артистки заинтересовалась польская поэтесса Агата Тушиньска, и в 2003 году отшельница каким-то чудом позволила ей зайти в свою парижскую квартиру.

Тогда Вера Гран уже полностью была погружена в собственный мир, в котором, по ее мнению, каждый хотел уличить, обвинить и растоптать ее. «Они выслеживают меня со всех сторон. Ночью приходят в этот дом, влезают в окна и ломают замки, – объясняла Гран своей собеседнице. – Они своровали мои фотографии и документы, чтобы их уничтожить. Меня накачивают наркотиками, чтобы я спала до обеда, а потом расставляют везде скрытые камеры».

Но несмотря на то, что под подушкой у Веры всегда лежал молоток, а стену коридора «украшала» надпись, что ее «хотят убить приспешники Шпильмана и Полански», в этой пожилой даме все-таки оставались черты «той самой» Веры Гран. Агата Тушиньска, автор биографии певицы, впоследствии вспоминала, что Вера свободно владела тремя языками, вела себя крайне любезно и без каких-либо табу рассказывала все, что помнила о своей жизни.

Певица умерла в доме престарелых в 2007 году, так и не поверив, что за ней не гонятся ни нацисты, ни обвинители, и правда о том, что же все-таки происходило в Варшавском гетто в 1942 году, умерла вместе с ней. «Я не знаю, напрасно или нет обвиняли Гран, но даже если нет, то лично вы сможете гарантировать, что не захотите спастись, если у вас будет единственный шанс? Выиграв в суде, Вера проиграла свою жизнь, и возможно, проиграла ее из-за лжи, – рассказывает Агата Тушиньска. – В любом случае обвинители не имели права судить ее, выжившую в аду. Пример Веры Гран говорит лишь о том, что иногда жажда справедливости способна превращать разумных людей в подобие тех, кто заставлял их страдать еще вчера».

Мария Крамм