Борхес в одной из новелл написал: «Мы так потеряли веру в себя, что если история заканчивается хэппи-эндом, мы считаем ее неправдой и потворством массовым вкусам». Вот история молдавской художницы, которая смахивает на историю Золушки, но при этом – абсолютная правда.

Даша, привет. Наше интервью начнется для меня с «рояля в кустах». Потому что эту часть истории я уже знаю. Но буду изображать удивление, потому что первый раз искренне удивился. Итак. Правда, что ты в шестнадцать лет расписывала церковь?

Не в шестнадцать, мне было ближе к семнадцати. Это было «Распятие Христа», а церковь в селе Хрустовая, Каменского района. Я же из Приднестровья, ты знаешь.

Ты верующая?

Я – крещеная. И на работу, конечно, получила благословение. Без этого в церкви работать нельзя. Но это была прежде всего работа. Я, как только выросла, предпочитала сама зарабатывать.

В семнадцать лет писать в церкви? Необычный заработок.

Я писала не только в церкви. Расписывала кафе в Тирасполе, рисовала шаржи и портреты за деньги. Когда переехала в Кишинев, я подумала: «О, столица!», и назначила за один из портретов цену в 600 евро, я считала тогда, что это вполне столичные цены, что я даже продешевила. Самое странное, что мне заплатили, хотя я тогда была еще сопливой девчонкой.

А в Кишинев ты переехала, чтобы…

Чтобы поступить в Академию музыки, театра и изобразительных искусств. На станковую живопись.

Прости, слово знаю, но не знаю, что оно значит.

Есть монументальная живопись - вот когда я церковь расписывала, на стене, а есть станковая, когда ты рисуешь на мольберте. То есть она оторвана от реальных объектов, это не стена, не витраж, не потолок, как в Сикстинской капелле.

Дарья Кропачева

Ок, перелистаем учебу и в Рим. Эту часть твоей истории я знаю только в общем, что ты уже третий год пишешь картины только для одной галереи в Риме. Как барышня из Приднестровья, а потом из Кишинева начала продавать свои картины в Италии?

Когда я заканчивала Академию, у меня уже начал формироваться мой стиль. Я пишу на стыке символизма и фигуративного искусства. Раньше было больше символизма, теперь более фигуративизма.

Можно я переведу? Я лично твои картины определяю так. Итальянское возрождение видели? Обнаженные фигуры, богини и мифология. Вот то же самое, но современное.

Определение божественное. Мой галерист, наверное, после этого перестал бы пускать тебя в свою галерею.

А что, ведь так и есть. Для меня твои картины похожи на картины старинных итальянских мастеров, но при этом лица людей «современные», и сюжеты, действительно, скорее символичные, чем мифологические. Ладно, обратно в Рим. Обратно на четыре года назад.

В Молдове мой стиль нормально продаваться пока не может. Я могу писать одну картину месяц или, даже, больше. Это очень кропотливая работа. Адекватную цену за нее в Кишиневе платить никто не готов. И поэтому, после окончания Академии, я распечатала на цветном принтере шесть своих картин, которые у меня тогда уже были, и поехала на два месяца в Рим, к тете. Отдохнуть и найти себе галерею.

Как ты искала?

Просто гуляла по центру Рима и заходила из галереи в галерею. Прости, но я девушка, из провинции, и это единственное, что мне пришло в голову.

То есть заходила в галерею, искала хозяина, доставала распечатки и спрашивала: «Сеньор, картин не надо?»

Никаких сеньоров я первые шесть недель не спрашивала. Такой стиль, как у меня, очень редкий. Я попадала на абстракцию, на современное искусство. В таких галереях и спрашивать было бесполезно, они бы меня не взяли.

А расспросить галеристов?

А незнание языка? А стеснительность? Я же впервые оказалась в таком городе, как Рим. Просто девочка из Приднестровья. Я и загранпаспорт впервые сделала незадолго до этой поездки.

Ну и как же случилось чудо?

Чудо выглядит слишком чудесным, но так и было. Я снова гуляла и зашла в Пантеон. И почти помолилась про себя, пространство тому было созвучно. Мне было так обидно, что я скоро уеду, а галерею так и не нашла.

И?

И в тот же день я шла по городу и через окно увидела галерею с картинами в моем стиле. Не одной картиной, а полную галерею.

Ты ворвалась в нее окрыленная?

Никуда я не ворвалась, она была закрыта. Но это уже не имело никакого значения. Я на следующий день вернулась туда с тетей, тетя говорит по-итальянски.

Продолжай рисовать сцену. Прости, не рисовать, а писать. Ты же пишешь картины, а не рисуешь.

Хозяин галереи, Паул, разговаривал с клиенткой. Такой дамой из высшего общества. Ну и он сам такой же - лет под шестьдесят, статный, такой киношный итальянец, хозяин галереи в центре Рима.

Разговаривал он минут тридцать, а мы с тетей изображали посетительниц. Потом он освободился и подошел к нам. По его лицу было понятно, что это маска вежливости, по нам было видно, что мы ничего не купим, что у нас денег хватит разве что на раму, и то не на самую большую.

И?

И. Я вытащила свои листочки, распечатанные на цветном принтере, вручила их Паулу и сказала: «Вот, хочу продавать мои картины у вас». Он сел, взял первую и начал ее рассматривать. Я думала, что он их все за три секунды пересмотрит, но он первую смотрел минуты три или пять. Для меня тогда это было вечностью. Я только что-то хочу сказать, он выставляет вверх палец, мол, молчи, девочка. Потом так же он смотрел вторую, потом третью. Встреча закончилась тем, что он предложил дать ему две картины на пробу.

И? Третий раз. И?

Оставалось еще две недели. Я позвонила в Кишинев, и мне привезли две мои картины. Я оставила их Паулю, и мы договорились встретиться через несколько дней. Первая картина продалась в тот же день, через полчаса. Представляешь, я уже была крутая художница, которая продается в Италии, и три дня об этом не знала.

Прожектора, аплодисменты, шампанское, хэппи-энд?

Просто подписанный контракт, и уже три года работы только на Пауля. В наших отношениях он, скорее, не галерист, который продает мои работы, а в чем-то ментор, в чем-то продюсер. Он дает советы, обсуждает со мной сюжеты, часто вмешивается. Я когда пишу, то почти каждый день фотографирую изменения в работе и высылаю их ему. Он может настоять добавить деталь или, наоборот, убрать ее. У него сильная интуиция на то, что будет продаваться.

То есть у него эксклюзив на твои работы?

Да, еще два года. Даже если бы я хотела продать свою работу в Кишиневе, я бы связалась с Паулем, и переговоры покупатель бы заканчивал с ним. Через два года я решу, что делать дальше. Вчера, например, меня нашел галерист из Китая, предложил выставляться у него. Но пока я работаю на Рим.

У меня эта рубрика называется «короткие разговоры об искусстве», а мы с тобой про одну только поездку в Рим уже полчаса разговариваем. И уже не вместятся в интервью вопросы “а что ты вкладываешь в свои картины?”, “а что значит жемчуг на одной из картин?”, “а почему так часто птицы у тебя на картинах?”

Жемчуг для меня - символ времени. Он так же медленно растет, как иногда тянется время, а иногда может выскользнуть из рук в одно мгновение.

Все, тормозим. Сегодня была риал-история про золушку. Мне пора писать историю, пока она не вылетела из головы, а тебе - текущую картину. Ты обратно за мольберт, я за комп. И спасибо за кофе. Вот почему художники так часто разбираются в кофе и умеют его заваривать?