Крупнейший классический композитор, он легко добавлял в свои симфонии джаз и не брезговал сочинением музыки для фильмов. Вот почему сыграть произведения Альфреда Шнитке мечтали все оркестры мира, а спеть – все лучшие эстрадные певцы, включая Пугачеву.

Скромный, сдержанный и немногословный, он не стремился быть понятным всем и даже боялся быть «слишком признанным». Так вспоминают о композиторе Альфреде Гарриевиче Шнитке его друзья и близкие. Он не устраивал шоу из своей жизни, не занимался целенаправленной популяризацией своих произведений, не пробивал для них дорогу и не проталкивал их в эфир радиостанций. Он просто писал музыку. В этом он был не похож на многих современных композиторов. Отличалась неординарностью и его музыка, среди которой – самые разные стили, жанры и направления. Сходство только в захватывающей эмоциональности, масштабности. Вместе же это целая философия, почитаемая многочисленными поклонниками композитора.

Родился будущий композитор осенью 1934 года в городе Энгельсе Саратовской области, в ту пору – столице Автономной Советской Социалистической Республики Немцев Поволжья. Обе родительские семьи прибыли в свое время из Германии. Отец будущего композитора Гарри Викторович Шнитке – журналист и русско-немецкий переводчик – происходил из прибалтийских евреев. Он родился во Франкфурте-на-Майне, а в 1926 году прибыл с родителями в Советский Союз. Мать Мария Иосифовна была из волжских немцев-крестьян, которые приехали в Россию еще более 200 лет назад по приглашению Екатерины II. Между собой в семье разговаривали как на русском, так и на немецком языках. После начала войны, когда началась депортация немцев Поволжья за Урал, отцу удалось доказать свою еврейскую, а не немецкую национальность.

«Я начал чувствовать себя евреем с начала войны, – вспоминал Шнитке. – Вернее, как только началась война, я себя сразу почувствовал одновременно и евреем, и немцем. Антисемитизм возродился у нас с началом войны. Я не помню, чтобы меня раньше обзывали евреем на улице. Впервые это случилось осенью 1941 года. Странная, иррациональная вещь! Война определила ощущение двойной неугодности: я был неугоден как еврей, и я же был неугоден как немец. Причем я не ощутил больших неудобств от того, что я имел немецкую фамилию, чем от того, что был евреем. Когда война закончилась, я, в общем-то, немцем вроде бы перестал быть, но евреем продолжал оставаться. Когда получал паспорт в 1950 году, назвался евреем. “Отмыться” от своего еврейства я считал позором. И с тех пор я числюсь евреем – по отцу».

Отца призвали на фронт лишь в 43-м, хотя рвался он туда добровольцем с первых дней войны – «видимо, не доверяли немецкому еврею», комментировал Шнитке. Зато после окончания войны отец был командирован корреспондентом и переводчиком газеты Österreichische Zeitung в Вену, куда в 1946-м переехала и вся семья. Там же для 12-летнего Альфреда Шнитке началось и музыкальное образование – он начал брать уроки у соседки. Дома инструмента не было, так что репетировать он ходил в офицерский клуб, где среди сигарного дыма, карточных игр и крепких словец, словно отрешаясь от внешнего мира, играл на инструменте, стоящем посреди комнаты досуга.

Через два года семья возвратилась в СССР, поселившись в подмосковной Валентиновке. Родители устроились на работу в редакцию немецкоязычной газеты, Альфред же поступил в музыкальное училище имени Октябрьской революции, на хоровое отделение. В 1958 году Шнитке окончил Московскую консерваторию имени Петра Чайковского, а ещё два года спустя – аспирантуру при ней, после чего остался работать в консерватории вплоть до 1972 года. В этот период он создал свою первую симфонию и несколько концертов, а также начал сочинять музыку к фильмам, которых в итоге в копилке композитора будет более 60. При этом, как позже признавался Шнитке, свою киномузыку он долгое время не воспринимал серьезно: разделял музыку «коммерческую» и академическую. Но вскоре все границы между ними были стерты: «Сначала я считал так: то, что я делаю в кино, не имеет ко мне никакого отношения, а я – здесь, чистенький, весь в своих авангардных сочинениях. Но потом я понял, что этот номер не пройдет: я должен отвечать за все, что написал».

В Союзе композиторская судьба Альфреда Гарриевича Шнитке складывалась непросто. Причина была все в той же неординарности, довольно часто производившей эффект разорвавшейся бомбы на музыкальный истеблишмент страны. Далеко не каждый дирижер брался за исполнение его произведений. В связи с этим особая роль в судьбе Шнитке принадлежит Геннадию Рождественскому. Он первым, не обращая внимания на запреты, начал исполнять музыку композитора еще в 60-е годы, в том числе и за рубежом.

Вот, к примеру, воспоминания Рождественского об одном из центральных произведений Шнитке, Первой симфонии. Как вы, наверное, помните, в этом сочинении, которое изначально называлось «(Анти)симфония», была представлена музыка как классическая, так и авангардная, там были вальсы, польки, марши, древние хоралы и джаз. Это все еще и сопровождалось «инструментальным театром» – музыканты двигались по сцене, согласно поставленной композитором драматургии. Так вот, именитый дирижер говорил: «Я сыграл ее в городе Горьком, поскольку руководители филармоний Москвы и Ленинграда тогда отказались это сделать. Под самыми разными предлогами – ремонт, фестиваль музыки детей из Удмуртии и так далее. Вот поехали мы в Горький, где с местным оркестром сыграли эту симфонию. Там был ажиотаж совершенно невероятный, излишний ажиотаж, всякий запрет всегда приводит к ажиотажу ненужному. Туда люди приезжали из Москвы на автомобилях и на репетиции, и на сами концерты. Это всё происходило в нижегородском Кремле, территория которого на время репетиций была оцеплена местной милицией, что только привлекало толпу – не важно, что там такое происходит, но нужно идти, раз не пускают никого. А когда состоялось исполнение, появились две рецензии. Одна – панегирическая, вторая – ругательная. Одна – что перед нами гений, другая – что его посадить бы не мешало. Это дело дошло до Москвы, и секретаря по идеологии Горьковского обкома партии попросили больше на работу не приходить, вот этим все и закончилось».

Это было в 1974-м, и дальше пример «секретаря по идеологии Горьковского обкома партии» заставлял многих отказываться от исполнения произведений Шнитке вплоть до начала Перестройки. Так, кантата «История доктора Иоганна Фауста», написанная Шнитке в 1983-м, была запрещена к исполнению после первой же репетиции с Аллой Пугачевой. Ее премьера состоялась в Вене и только после многих ходатайств – в Москве. К слову, в 1994-м Шнитке закончил и одноименную оперу «История доктора Иоганна Фауста», но написал он ее уже в Германии, куда переехал с семьёй в 1990 году.

К моменту переезда Шнитке давно обожали в Европе. В мае 1981 года он был избран членом Западноберлинской академии искусств, в июле 86-го – членом-корреспондентом Баварской академии изящных искусств, в мае 87-го – иностранным членом сначала Шведской королевской, а затем Гамбургской академий. В Стокгольме, Лондоне, Турине и Зальцбурге проходили целые фестивали, посвященные его музыке.

Признание, конечно, пришло к нему и на родине, но позже. Так, первый крупный фестиваль музыки Альфреда Шнитке в Москве прошел лишь осенью 1994 года. Это был год его 60-летия, и фестивали, приуроченные к этой дате, проходили по всему миру. Шнитке же встречал свой юбилей в госпитале, с того времени ставшем для него вторым домом. У него произошел уже третий по счету инсульт, самый тяжелый по своим последствиям. Но даже потеряв речь, он все равно продолжал сочинять. Ему очень хотелось закончить все, что он наметил сделать. За последующие четыре года он написал целый ряд сочинений, но последнее из них – Девятую симфонию – композитор все-таки не успел закончить. Состояние Шнитке резко ухудшилось, и сочинял окончание симфонии уже Геннадий Рождественский, под руководством которого и состоялось первое исполнение Девятой симфонии в Москве. Это произошло 19 июня 1998 года, а 3 августа того же года Альфред Шнитке скончался.