Умерший в Лондоне Жорес Медведев вообще-то был биологом, но его вклад в победу над смертью пока не доказан. Поэтому больше о нем говорят как о диссиденте. Еще бы – в психушке сидел, с Солженицыным дружил, книги о культе личности Сталина для самиздата писал.

Пишут: «Умер биолог Жорес Медведев, который мечтал победить смерть». Вряд ли он мечтал о победе человечества над смертью, но собственное бессмертие в некотором смысле обеспечил. Правда, решил проблему не с точки зрения биологии, а старым добрым эпистолярным способом. Жорес Медведев известен как биолог и брат публициста Роя Медведева, а еще как человек, написавший в начале 1960-х годов историко-публицистическую книжку «Биологическая наука и культ личности». Объёмный труд совершенно справедливо разоблачал знаменитую сессию ВАСХНИЛ 1948 года, угробившую отечественную генетику и положившую начало лысенковскому мракобесию в советской науке.

Книжка могла бы «выстрелить» на фоне оттепели, но проблемы культа личности в СССР смертью Иосифа Сталина не ограничивались. В общем, оттепель успела закончиться, и потому книжка долгое время гуляла по самиздату, обнаруживая подпольных поклонников. Одним из них стал Александр Солженицын, он писал тогда Медведеву: «За много лет буквально не помню книги, которая так бы меня захватила и взволновала, как эта Ваша. Ее искренность, убедительность, простота, верность построения и верно выбранный тон – выше всяких похвал». Они позже много сотрудничали, сблизились даже. Медведев принимал Солженицына с женой у себя дома в Обнинске, помогал устроиться в городе, когда писатель решил переехать поближе к столице. Солженицын приблизил Медведева к своему архиву, вместе они фильмокопировали рукопись «Круга первого». Накануне своего отъезда в Лондон Медведев стал свидетелем развода Солженицына с первой женой и даже был втянут в эти всегда некрасивые дрязги, а потом их отношения расстроились.

После чудесной публикации «Одного дня» – произведения, нужного своему времени настолько, что Никита Хрущёв лично давил на Президиум ЦК КПСС, чтобы дали дорогу печати – редакции советских газет оказались засыпаны письмами с аналогичными рассказами о Колыме, раскулачивании, беззаконии и издевательствах в органах. Редакторы хватались за голову, а ЦК начал сильно нервничать. Демократизация демократизацией, но номенклатурные места в основном по-прежнему оставались за людьми, так или иначе имевшими отношение к упомянутым беззакониям.

Отмена цензуры, о необходимости и пользе которой заговорили прогрессивные авторы, стала вопросом спорным. Партийные функционеры вовсю отговаривали генсека от опасного шага в сторону демократического хаоса. В начале марта 1963 года прошла встреча руководителей партии и правительства с работниками литературы и искусства. На ней Хрущёв пожаловался собравшимся на наплыв обличительной литературы: «Это очень опасная тема. На такое “жареное”, как на падаль, мухи набросятся, огромные жирные мухи, поползет всякая буржуазная нечисть из-за рубежа». Во всяком случае, именно так процитировал его Жорес Медведев в книге «Десять лет после “Одного дня Ивана Денисовича”». Вскоре «Новый мир» был вынужден убрать из редакционных планов публикацию «В круге первом», о которой было объявлено накануне. Авторы, писавшие о том же, стали прятать свои рукописи подальше от глаз цензоров: кто в стол, кто в самиздат.

После появления у подпольных распространителей книги «Биологическая наука и культ личности» Жореса Медведева уволили из Никитского ботанического сада, где он работал в начале 1960-х. Вскоре – после его открытых критических выступлений в адрес лысенковщины – попросили и с кафедры агрохимии Московской сельхозакадемии имени Тимирязева. Наконец он нашёл себе место в Обнинске, где при помощи друзей организовал лабораторию молекулярной радиобиологии. Его оплёвывали в прессе, но писать Медведев не перестал. В США в 1969-м вышел его труд «Подъём и падение Лысенко», тогда же он написал и отправил в самиздат «Международное сотрудничество учёных и национальные границы» и «Тайна переписки охраняется законом», где критиковал советскую науку в части ограничения сотрудничества с зарубежными учёными. В начале 1970-х вместе со своим братом Роем Медведевым они редактировали журнал «Политический дневник».

Жореса Медведева и его брата энциклопедии называют русскими диссидентами. Однако биография Роя в плане диссидентства столь непоследовательна, что выглядит его полной дискредитацией. Он был в общем за права и свободы. Но в то же время точно понимал, что без членства в партии, эти права ограничивающей, он не сможет заниматься научной деятельностью и публиковаться. Он даже не планировал отъезд за границу и ближе к почтенным годам стал совершенно лоялен к власти. За одни только нулевые он написал несколько хвалебных и весьма односторонних книг, посвящённых главным именам современной России. Биография же Жореса долгое время действительно вроде как была диссидентской – в основном благодаря связям и кругу общения. В начале 70-х его насильно помещали в калужскую психушку, за него заступались учёные и писатели, в том числе Солженицын, Сахаров и Капица, –вытащили его. После ему разрешили принять предложение Национального института медицинских исследований в Лондоне и уехать на год на работу в Великобританию, а потом уж лишили гражданства СССР.

Он погрузился в научную жизнь, поддерживал связи с русской эмиграцией, печатал свою публицистику: о советской науке, ядерной катастрофе на Урале, неизвестном Сталине, Андропове, Горбачёве и даже о Дмитрии Медведеве. Были и непосредственно научные книги про питание и долголетие, хлористый натрий и витамин С. Из публицистики последних лет выделяются его расследования по поводу смерти Литвиненко. В раздел о Жоресе Медведеве на Википедии все эти статьи аккуратно залиты длинным списком – чтобы никто не забыл. В 2000-х они с братом написали совместную книгу воспоминаний – о детстве и жизни в СССР. Обоим было в то время по 75 лет, так что воспоминания немного путают написанное ранее, кое-где не сходятся и больше похожи на заключительный размашистый штрих к портретам двух братьев-близнецов-диссидентов, в котором всё должно сойтись. Но не сходится.

С отцом братья виделись последний раз, когда им было по 13 лет. Последние сведения об Александре Медведеве доставил друг детства отца, пересекавшийся с ним позже на Колыме, бывший заключённый Иван Гаврилов. Он видел его в начале 1940-х недалеко от Полярного круга на Среднем Кане: Гаврилова гнали этапом на Сеймчанские рудники, а Медведев был в этапе уводимых оттуда по болезни. Его вели на 23-й километр под Магадан, где находился лагерь с «облегчёнными работами» для доходяг. Отец умер где-то там же в 1941 году. Жорес писал, что он был из старых большевиков, красным командиром, и рассказывал сыновьям, что дал им имена индийского и французского революционеров Жореса Жана и Роя Менабендера.

В 1937 году Александр Медведев был старшим преподавателем философии в Военно-политической академии имени Ленина в Москве. Оба сына утверждали, что запомнили арест отца как самое острое переживание детства, но дальше проговаривались, что в момент его ареста спали. На следующий день после, по их рассказам, мать побежала с двумя сыновьями в Кремль, оттуда ещё куда-то, ещё. Обивала пороги, пытаясь выяснить судьбу мужа, детям говорила, что их отец ни в чём не виноват, плакала постоянно, не ела, не спала. Она была виолончелисткой филармонии, но после этих событий зарабатывала в оркестре при кинотеатре, который играл перед вечерними сеансами. Через несколько месяцев ей сообщили решение закрытого заседания суда над мужем – восемь лет «с правом переписки», как отложилось в памяти у детей.

Мать в истерике ругала всех, включая Сталина, а сыновья пытались её успокоить, потому что очень нервничали соседи. Потом к ним в квартиру пришли милиционер, дворник и управдом с сообщением, что пора выселяться. И помогли вынести вещи во двор. В 1941 году они получили обратно отправленный отцу денежный перевод с припиской: «В связи со смертью адресата». А после ещё некоторое время доходили письма отца, отправленные им ранее, и мать сходила с ума, отказываясь верить штемпелям. Она все повторяла три фамилии людей, которые, по её мнению, донесли на Александра Романовича: Чагин, Пручанский и Васюков. Рой потом подробно описывал последующие встречи в стенах Ленинградского университета с Чагиным и Пручанским. Странно только, что отец работал в Москве и арестовывали его там же, а злодеи материализовались в Ленинграде. Наводит на мысль, что читаешь доработку к уже случившейся биографии.