Кисть вывела его из нищеты в лучшие дома Европы. Нарисовал папу римского – женился на дочери богатеев Гиннесов, получил статус – смог запечатлеть британскую королевскую семью. Все испортила война – как бывшего венгерца, Филипа де Ласло обвинили в шпионаже. Пришлось рисовать новую элиту – политиков вплоть до Муссолини.

Фюлоп Лауб родился 30 апреля 1869 года в нищете. Семья жила в Будапеште, но возможности большого города прошли мимо. Папа, портной Адольф Лауб, перебивался небольшими заказами, и этого едва хватало, чтобы всех прокормить. Фюлоп был одним из девяти детей Лаубов –старшим из тех пятерых, кто не умер в раннем детстве. Его школьное образование закончилось, когда он научился читать, писать и считать –других академических знаний с учетом скудных семейных доходов быть не могло. Уже с девяти лет мальчик был подмастерьем сначала театрального декоратора, потом скульптора барельефов и художника по фарфору. После же стал учеником местного фотографа-портретиста Сандора Стрелиски. Отработав у него три года, трудолюбивый и очень талантливый Фюлоп поступил в Венгерскую королевскую школу рисования – в курс мастерства его вводили уже легенды исторической живописи Берталан Секей и Карой Лотц. Через два года молодой художник перебрался на учебу в Мюнхен, потом уезжал на год в Париж, где исправно посещал художественную Академию Жюлиана.

В 1888 году Фюлоп написал свой автопортрет: чуть хмурый парень с упрямыми усиками смотрит на мир дерзко и твердо, будто знает, что скоро перед ним будут застывать самые именитые люди. Через год он получил первый большой заказ – его пригласили писать портрет доктора Пала Галамбоса, влиятельного венгерского адвоката. Тогда же он понял, что оставаться Фюлопом Лаубом, общаясь с большими людьми, неудобно – в 1891 году художник переделал свою фамилию на венгерский манер. Теперь заказы на нежные пасторальные картинки для украшения салонов он принимал как Филип Ласло.

Новые заказы помогали наращивать связи, но Ласло все равно решил продолжать карьеру не в чужих столицах, а дома. Он вернулся в старый Будапешт, но в совершенно новую жизнь. В 1893 году Филип познакомился с Элеком Липпихом, секретарем отдела искусств в венгерском Министерстве образования. Их горячая дружба обеспечила Ласло хлебной работой: на него посыпались заказы, в том числе и от дворянства – сначала мелкого, а потом и самого уважаемого. Движение вверх было стремительным. Вот он рисует дочерей баронов, а вот – пишет портрет императора Франца Иосифа I, папы римского Льва XIII и Джорджа Стюарта Уайта по заказу самой королевы Виктории.

Первый год нового века был для Ласло со всех сторон невероятно счастливым. Его наконец-то окончательно признали коллеги. В 1900 году он получил большую золотую медаль на Всемирной выставке в Париже за портрет папы, и о нем написал влиятельный британский журнал об искусстве The Studio. В тот же год исполнилась еще одна мечта Филипа. Он повел под венец свою любимую Люси Гиннес – наследницу ирландского рода банкиров. Они познакомились еще в 1892 году в Мюнхене, влюбились друг в друга, но не поженились: родители девушки были против безродного художника. Через восемь лет – когда у Ласло уже был роскошный особняк в Пеште, знакомства с именитыми семьями и счет в банке – сердце папы-банкира дрогнуло, и молодые обвенчались. Правда, для этого Ласло пришлось перейти в англиканскую веру.

В 1903 году Ласло с семьей перебрался в Вену, а оттуда еще через четыре года – в Лондон. Вскоре после переезда он устроил в британской столице персональную выставку, которая имела оглушительный успех и обеспечила его заказом на портреты королевской семьи. Фотография уже тогда вполне точно «ловила моменты», но все хотели иметь портрет кисти Ласло. Работая быстро и четко, он передавал черты героя с невероятной точностью и – что важнее – добавлял к портрету оттенок импрессионизма. Сейчас бы это назвали фильтром, тогда это считали магией Филипа Ласло. «В портрете моей жены заметен небесный луч, который на ее лице подсвечивает очаровательные качества ее души», – признавался граф Портленд.

В 1912 году австрийский император Франц Иосиф I, которого он в свое время рисовал, вручил художнику наследуемый дворянский титул. Фамилия портретиста стала звучать как де Ломбос, но он оставил только частичку «де» и гордо называл себя Филип Алексиус де Ласло. Под этим именем в августе 1914 года выходец из будапештской нищеты стал уважаемым британским подданным.

Карьера набирала обороты. В семье появилось пятеро сыновей, и Филип работал как машина, талантливо и четко выполняя заказ за заказом. «Разве кто-то еще до него писал столько известных исторических личностей?» – задавал риторический вопрос один из его главных покровителей, граф Селборн. Работа требовала крайнего напряжения, и нервы сдавали все чаще. Жена вспоминала, что уже очень скоро после их свадьбы Филип стал крайне вспыльчивым и доводил всех своей дотошностью – но она готова была простить ему все. «Ум, руки, умение вести разговор и выглядеть – Б-г дал ему больше, чем простым смертным», – говорила Люси о муже с нескрываемым обожанием.

Сохранились отрывки видеохроники, на которых Ласло делает наброски своих портретов – точные и энергичные движения, уверенный взгляд, ограненный талант. «Во время работы он все время прыгал вокруг человека, очень активно. Ему нравилось развлекать тех, кто ему позировал – он хотел, чтобы на их лицах было движение», – писал Дафф Харт Дейвис, автор книги о Ласло. Лондонский журнал об искусстве Appolo писал, что Ласло умел сделать так, что люди на холсте получались «такими, какими им хотелось». Лучшая реклама для художника.

В годы Первой мировой де Ласло работал на износ – к концу войны он написал на заказ без малого 80 портретов офицеров из разных аристократических семей. Его работы стоили дорого, но он давал семьям то, что за деньги не купишь ­– почти живые оттиски тех, кто отправлялся на войну и мог оттуда не вернуться. Для одного из своих заказчиков де Ласло написал портреты сыновей, которых вскоре убили на войне – говорили, что отец повесил эти портреты над кроватью и с тех пор каждый день разговаривал с ними, как с живыми.

В конце Первой мировой де Ласло, бывший подданный Австро-Венгрии – военного соперника Британии, оказался под подозрением. Теперь «портретист королев», как его называли в прессе, считался потенциальным шпионом. Два года с ним обращались, как с преступником. Сначала отправили в тюрьму на полтора месяца, потом еще шесть месяцев он провел в рабочем доме для интернированных, после его отпустили под домашний арест. Поводом для подозрений в государственной измене и шпионаже стало то, что он отправлял деньги родным в Венгрию. Британия должна была разобраться, поддерживали эти переводы родных или, может, спонсировали вражескую армию. Обвинения были сняты в 1919 году, но за эти месяцы и здоровье, и общественный статус де Ласло сильно пошатнулись. Его сыновьям не дали поступить в Итон, а самого художника исключили из джентльменских клубов.

Было кое-что и похуже. Огромная часть его постоянных заказчиков – цвет европейской аристократии – либо умерла, либо резко обеднела. Ни о каких музеях и выставках речи не шло – он был грандиозно талантливым и уважаемым художником, но показать широкой публике было нечего, все работы находились в частных домах. Не оставалось ничего другого, как находить тех, кто еще мог платить и по старой памяти его обожал. В 1924 году де Ласло запечатлел на своем холсте последнюю королеву Румынии Марию Эдинбургскую, а она – оставила запись о нем в своем дневнике: «Он такой забавный невысокий мужчина, говорит на иностранном английском, с ним очень легко, и он, конечно, художник грандиозной величины. За всю свою жизнь никогда не видела, чтобы так рисовали. Это практически колдовство».

И все равно аристократия таяла. В многообразие «героев» кисти де Ласло теперь подмешивались писатели, актеры и, конечно, политики первой величины, аристократия нового века. Он писал и Рузвельта, и Муссолини, и Ллойда Джорджа. Уже почти полностью лысый, но неизменно элегантный и усатый, де Ласло кружился вокруг них, как вокруг королей, князей и герцогов.

В октябре 1937 года у де Ласло случился сердечный приступ. Он его пережил, но через месяц, 22 ноября, умер от следующего. Художник, которому еще не было и 70 лет, скончался в своем лондонском особняке, оставив после себя около 5000 работ в портретах маслом и набросках. Его последними словами были: «Как жаль, еще так много нужно сделать».