В интервью DW гей-пара, усыновившая детей и вынужденная бежать из РФ из-за угрозы их потерять, впервые рассказала свою историю - опека, открытый гей-брак в Москве, преследования Следственного комитета.

До нынешнего лета у Андрея Ваганова и Евгения Ерофеева - однополой пары, которая жила в Москве с усыновленными детьми, - не было никаких проблем с государством. Они поженились в Дании в 2016 году и вместе воспитывали двух приемных мальчиков. Ситуация резко обострилась после того, как Следственный комитет возбудил уголовное дело против сотрудников органов соцзащиты, разрешивших Андрею усыновить детей. В итоге семья была вынуждена покинуть Россию.

Еще во время транзита через Украину мужчины дали первое интервью корреспонденту DW Дмитрию Вачедину. Они впервые назвали свои имена и рассказали о себе - о жизни в России в открытом гей-браке, усыновлении детей, возникших проблемах и бегстве из страны.

По их просьбе мы пока не можем открыть местопребывание Андрея и Евгения, но они находятся в стране, которую считают безопасной. Мы публикуем разговор с ними практически без сокращений.

DW: Еще неделю назад никто о вас не знал. Теперь о вас будут говорить все. Как вы это переживаете? Сложно?

Евгений: Я всегда мечтал о славе (улыбается. - Ред.).

Андрей: Смотри, когда я с Юрой (сыном. - Ред.) уезжал из Москвы в Киев, я уже понимал, что публичность и раскрытие персональных данных - это вопрос времени. Уже тогда корреспонденты вышли на моего бывшего коллегу, и мои друзья в СМИ говорили мне, что все равно известно станет все. Наша жизнь уже бесповоротно изменилась, как и жизнь наших родителей.

- Тогда представься, пожалуйста.

Андрей: Я Андрей Ваганов, мне 44 года. Я официальный и единственный законный представитель детей. В их свидетельстве о рождении вместо матери стоит прочерк, там фигурирую только я. Хотя Женя тоже воспринимается как родитель, и, разговаривая с детьми, мы выступаем как родители.

Я занимаюсь консалтингом и еще почти четверть века преподаю в разных вузах. В топ-вузах вроде Высшей школы экономики. Когда-то я был заведующим кафедрой, но сейчас я приглашенный преподаватель, которого зовут на нестандартные курсы, скажем так. Откровенно говоря, именно преподавание позволило мне понять, что я хочу детей. Я еще лет 20 назад, еще до тридцатилетия, понял, что моя основная мотивация чтения лекций - это передавать молодым людям знания, уверенность в себе, мировоззрение.

- Твоя ориентация была в этих вузах секретом?

Андрей: Я всегда придерживался простой позиции "don't ask, don't tell", как у американцев. ("Не спрашивай, не говори" - принцип, действовавший в вооруженных силах США с 1993 по 2010 год, согласно которому гомосексуалам разрешалось служить в армии, только если они скрывали свою сексуальную ориентацию. - Ред.). Совершенно очевидно, что если я захожу в аудиторию, в которой 300 человек и по статистике 4 гея, они через двадцать минут все понимают. Как-то декан достала распечатки закрытого форума студентов, где девочки обсуждали мою внешность, а мальчики говорили им, что, мол, "не для вас он цветет". Вопросов никаких не задавалось, просто декан протянула мне распечатки: "Почитайте". Ну почитал, спасибо, и все.

Евгений: Андрей, конечно, нравится умом. Я это знаю, потому что был его студентом.

- А можешь о себе сказать пару слов?

Евгений: Меня зовут Евгений Ерофеев, мне 32 года. Я работал всегда только в банках, начиная с 18 лет. На данный момент безработный. Познакомился с Андреем около 10 лет назад, так что скоро наша годовщина.

Евгений Ерофеев с детьми

DW: Андрей, то есть ты молодой успешный доцент, хочешь передать мировоззрение и поэтому идешь усыновлять ребенка?

Андрей: Не так все быстро. Лет пять я об этом думал, в том числе и о суррогатном материнстве. Но потом понял, что такой формат мне не подходит, потому что я не хочу быть воскресным папой. В какой-то момент, мне было около 35 лет, я решил пойти в опеку. Это было практически спонтанное решение. Шел-шел - хоп, и зашел: "Я буду усыновлять". А потом оказалось, что я за три недели все документы собрал. Это реально было очень просто. Я прихожу в туберкулезный диспансер, там очередь двадцать человек, но сам заведующий меня за руку ведет на флюорографию. А расшифровку, которая делается неделю, мне дают за десять минут.

- Это потому что все понимали важность и хотели помочь поскорее усыновить?

Андрей: Да. Причем это было в каждом диспансере. В Российской Федерации не так много причин для отказа в усыновлении: это здоровье - то есть ВИЧ, онкология, психиатрия, это совершенные преступления против личности и непогашенные судимости. Еще нужен небольшой доход, на уровне прожиточного минимума, и жилплощадь. Все. Единственная проблема была с получением заключения о том, что я могу быть усыновителем. Собрали целую комиссию. Cидят десять женщин, спрашивают, почему захотел усыновить, почему не женат. Я понял, к чему все идет, и спросил председательницу открытым текстом, предполагает ли она, что я буду трахать собственного сына. Она сказала, что этого не говорила. Через десять дней у меня было это заключение.

- Кто-то на этой стадии предположил, что ты гей?

Андрей: Не могу сказать, что я сильно маскулинный, но сомневаюсь, что пятидесятилетняя женщина могла что-то во мне узреть. Дело не в этом. Я усыновлял в Коломне, и был там первым одиноким мужчиной-усыновителем. И в нашем районе в Москве тоже первым. А всего в Москве к тому времени - только четвертым. До сих пор у нас в стране считается, что одинокий мужчина усыновить не может.

- Какой это был год?

Андрей: Это был 2010 год. Денису было три с половиной. Сама по себе процедура выбора психологически невероятно тяжелая. Ты приходишь в казенное учреждение, листаешь сотни фотографий. Я был в каком-то ужасе. После двух походов я сделал паузу на три месяца, понял, что просто не могу выбирать. Это было запредельное что-то. Ты сидишь и выбираешь ребенка - а вот они, и их сотни. Через три месяца я снова пошел просматривать базу данных, и там оказался Денис.

- А Женя появился вскоре после усыновления?

Андрей: Незадолго до. С Женей была вообще ситуация как в кино. Я его в субботу пригласил на карри, он приехал поесть карри и в воскресенье остался у меня насовсем. Это было 19 сентября, а 5 октября я уже поехал к Денису. Жене тогда было 22 года - я, честно говоря, немного сомневался.

- Женя, а тебе каково было? Ребенок в 22 года.

Евгений: Нормально, вот живу. У меня никаких вопросов не было. Пытаюсь вспомнить свои эмоции тогда, но нет, не было вопросов.

- История усыновления второго ребенка была примерно такой же?

Андрей: Примерно. Я опять пошел в опеку, быстро прошел формальные процедуры, позвонил в Коломну. Сказали, что никого нет. Но через несколько часов перезвонили, говорят, что появился мальчик. Ну и все, это Юра был.

- А это какой год?

Андрей: 2012 год. Ему было пять с половиной лет. Юра младше Дениса на полтора года.

- Получается, что вы так и жили обычной семьей до тех пор, пока о вас не узнали власти?

Андрей: В целом да, но тучи сгущались постепенно. Было понятно, что ситуация в стране ухудшается. Первая ласточка - закон Димы Яковлева. Я в тот момент начал с Женей разговаривать на тему того, что, возможно, нам надо будет уехать из страны. Женя тогда был категорически против, он делал блестящую карьеру. А потом - закон о гей-пропаганде (закон, устанавливающий ответственность за пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений среди несовершеннолетних. - Ред.), и мы сразу стали людьми, нарушающими законодательство. Ситуация начинала эмоционально ухудшаться. Полгода назад дети обмолвились, что их начали дразнить, мол, родители - пидарасы. До этого никаких вопросов от детей не было.

- Вы не учили детей скрывать, что у них два папы?

Андрей: Никогда. Ну и, собственно, их друзья приходили в гости, все видно: вот они мы. В конце концов, у нас над супружеской кроватью висела картина, где мы все вчетвером. Теперь очень жалеем, что не забрали ее с собой. После обыска, возможно, ее не осталось. Посыл был очень простой: я не хочу детей загонять в гетто. Не хочу, чтобы у них было хотя бы подозрение, что у нас ненормальная семья. Я даже не говорил никогда, что у нас особая семья. Просто сказал, что семьи бывают разные.

Семейный портрет, висевший в московской квартире Андрея Ваганова и Евгения Ерофеева

- То есть вы в России не скрывались, а жили открытым гей-браком? И это работало?

Андрей: Мы - нормальная семья. Мы очень хорошие родители, без всяких скидок. Родители, которых поискать. При том, что есть конфликты и перегибы и мы порой не знаем, как воспитывать детей. Тем не менее мы осознанные родители, поэтому, хотя у нас на балконе и не висит радужный флаг, мы не прятались. Жили обычной семейной жизнью. Не ходили в гей-клубы, потому что не оставалось для этого времени, не боролись за права геев. Я считаю, что бороться за права геев надо после того, как просто у граждан есть права. Если в Москве вы не можете собраться втроем без риска быть задержанным за публичную акцию, ну какой прайд.

- Но в какой-то момент о вас узнали власти.

Андрей: Сначала полиция. У меня Юра на учете в полиции состоит. Он такой житель гетто, нормально матерится, грамотно и к месту. Ждет он исключительно сидя на корточках. Шаблоны поведения были усвоены в первой семье, мы усыновили его достаточно поздно. Пока он не подрастет и волевой компонент не начнет работать, оно прорывается. В апреле-мае он впервые попал в полицию и рассказал, что живет с двумя папами. После этого мы и попросили детей об этом не распространяться.

Евгений: Тогда в первый раз стало страшно.

Андрей: Тогда же у детей начались проблемы со сверстниками. Как-то я захожу в детскую и слышу, как один другого назвал геем. И я их посадил и сказал: "Cтранное оскорбление, потому что мы с Женей геи". И Юра заплакал. Он не мог поверить, что их так обзывают, а мы такие. Для них наша семья была такой естественной историей, что они нас как-то не идентифицировали. Ну, а потом, спустя пару месяцев, Юра попал в клинику Рошаля с подозрением на аппендицит. Я еще обрадовался, потому что это хорошая клиника. На самом деле аппендицита не было, просто он съел килограмм моркови и половину батона жженого хлеба, делал гренки себе.

Но в день, когда я забирал его из больницы, мне позвонил районный следователь Следственного комитета и сказал, что хочет пообщаться со мной и с ребенком. Я спросил Юру, о чем он разговаривал с доктором. Он сказал, что доктор спросил, когда придет мама, на что Юра ответил, что у него два папы. Юра сразу понял: наверное, что-то не то сказал. Я успокоил ребенка, поехали к следователю. Тот час общался с Юрой в присутствии представителя опеки. И, с одной стороны, после разговора следователь гораздо дружелюбнее начал со мной говорить, потому что понял, что подозрения доктора не подтверждаются.

- То есть доктор заподозрил, что вы растлили Юру?

Андрей: Да. С другой стороны, я видел, что следователь нервничает. Ему много раз звонили, несколько раз заходил человек и требовал срочного донесения. Следователь послал нас на судебно-медицинскую экспертизу. Не буду вдаваться в описание, это очень неприятная и шокирующая для ребенка процедура. Проверка на половые преступления. Мы закончили и поехали домой. И пока мы ехали, уже появились первые публикации в СМИ.

- О чем?

Евгений: Ребенок в больнице рассказал про двух пап, на вопросы врача реагировал неадекватно.

Андрей: Плюс информация быстро попала к омбудсмену по правам ребенка Анне Кузнецовой. Она вообще жена православного священника. Она и обратилась к Бастрыкину (председатель Следственного комитета России Александр Бастрыкин. - Ред.) с просьбой разобраться в ситуации. Получилось, что это дело приобрело политический контекст. Следователь мне прямым текстом говорил, что ничего в этом деле нет, он хотел поскорее закрыть проверку и поехать на шашлыки. Но все повернулось по-другому.

- А что показала экспертиза?

Андрей: Нам сказали, что ее результаты будут через месяц. Я пообщался с адвокатом, и тот мне прямо сказал, что с очень большой вероятностью нам придется покинуть страну. Я не поверил. И тут же мне звонит представительница опеки и просит добровольно отдать детей в социально-реабилитационный центр, пока не придут результаты экспертизы. Я снова позвонил адвокату, и тот сказал: "Ну вот, тебе пора". Мы за полтора часа с Юрой собрались и скоро оказались за пределами Российской Федерации. А вскоре перевезли туда и Дениса, который был у моих родителей. В это время уже подключился уголовный розыск. Мне угрожали, что в отношении меня будет заведено дело по статье убийство.

- Убийство кого?

Андрей: Детей, конечно же. Мне говорят: "Привезите, докажите, что они живы". Я отказываюсь. Они говорят: "Ну, тогда вы их убили". Я говорю: "Хорошо. Правда, из Агаты Кристи я знаю, что нет трупа - нет дела". Они отвечают: "Жизнь богаче".

Евгений: Я остался в Москве один. А через неделю вечером смотрю сериал, и вдруг ко мне стали стучаться. Я сразу понял, кто это. Было страшно. Никто не кричал "полиция, откройте", это все было молча: дверь трещит, у меня было ощущение, что ее могут выломать силой. Через полчаса они прекратили стучать, поехали к моим родителям и там провели обыск. При этом представитель Следственного комитета был пьян. Они искали детей и еще свидетельство о браке на датском языке. Я ночью вышел из дома, переночевал в машине, принял душ в спортклубе, приехал на работу и в течение получаса уволился. И дальше меня друзья вывезли за пределы России. А потом в нашей московской квартире взломали дверь, нас ночью разбудила сигнализация, там провели обыск. Пошли обыски у моих родителей, у родителей Андрея и других его родственников.

- Но ведь возбуждено всего одно уголовное дело, по халатности органов опеки. Какое отношение к нему имеют ваши родственники?

Евгений: Как говорил пьяный представитель Следственного комитета, когда проводил обыск у моих родителей: "Наши полномочия крайне обширны". Эта фраза описывает все дело: наши полномочия очень обширны - делаем, что хотим.

- То есть вы уехали с детьми за границу, потому что вас убеждали их отдать под угрозой уголовного преследования?

Андрей: Мне несколько адвокатов объяснили очень просто. Понимая логику развития ситуации, будет следующее: детей изымают, с ними какое-то время работают психологи, и на основании общения с детьми против меня возбуждают уголовное дело, связанное с насилием.

Евгений: С растлением.

Андрей: То есть я уехал по двум причинам. Во-первых, я не понимал, как дети могут оказаться в приюте даже на две недели. Хотя адвокаты по семейному праву уверяли, что это будет на годы. Даже если ситуация сложится в твою пользу, их оттуда быстро не вытащишь. Во-вторых, мне прямо сказали, что я буду арестован по уголовному делу, связанному с растлением малолетних. Два человека дали совершенно одинаковую оценку и привели примеры реальных дел. Мне этого хватило, чтобы за полтора часа собраться.

- А зачем это Следственному комитету?

Евгений: Есть Кузнецова, влиятельный человек, который начинает давить на СК. Те должны как-то реагировать. А потом есть же еще прекрасные комментарии Матвиенко (председатель Совета Федерации Валентина Матвиенко. - Ред.). Буквально за полтора дня до этой истории она говорит, что гомосексуальные пары не должны иметь детей, и тут же появляется дело. Люди же слышат, хотят продвинуться по карьерной лестнице. А тут третий человек в стране говорит такие вещи.

- Я правильно понимаю, что в серой зоне российского законодательства была возможность для однополых пар усыновлять детей и теперь эту лазейку хотят прикрыть?

Андрей: Это не серая зона законодательства. Законодательство прозрачно и однозначно, и возможности для гей-пар усыновлять не было и нет. Может усыновлять один человек. Это очень важно, потому что с юридической точки зрения Женя - посторонний человек для детей. То есть это не серая зона, это не лазейка. Есть огромное количество реально одиноких гетеросексуальных женщин, которые усыновляют. И риск этой ситуации не в том, что есть мы с Женей или другие гей-пары. Проблема ровно в том, что нынешняя ситуация бьет по всем. И понятно, что если до негативного конца дойдет история с халатностью, то начнется охота на ведьм.

Евгений: На самом деле гей-пары, которые воспитывают детей, - это редкость в России. Гораздо больше лесби-пар, соотношение 95 к 5. И у этих лесби-пар как раз в основном родные дети, ведь они могут их рожать. Но опека должна следить и за ними, ведь она отвечает не только за усыновленных детей, а за всех - даже родных.

Андрей: Опеку обвиняют в том, что они недосмотрели в связи с пропагандой нетрадиционных ценностей. Это значит, что, по сути, любая пара двух женщин может быть лишена кровных детей. Ведь они своей жизнью пропагандируют эти ценности. Как и мы. Мои фотографии уже появились в телеграм-каналах. И если почитать комментарии под статьями о нас в СМИ... 

Евгений: ...всех сжечь, резать, убить.