Алексей Викторов

Летом 41-го белорусский санаторий «Крынки» превратился в гетто для 200 еврейских детей. Большинство из них не пережили зиму, а все остальные – были расстреляны по весне.

Среди жертв Холокоста – больше миллиона детей. Они не подходили для принудительного труда, а значит, и их шансы выжить были в разы меньше, чем у взрослых. В одном лишь Освенциме из более чем 200 тысяч попавших туда детей для принудительных работ были отобраны всего семь тысяч – в основном подростков старше 12 лет. Так было во всех лагерях и гетто.

Летом 1941-го советские школьники наслаждались долгожданными каникулами – по большей части в пионерских лагерях. Один из них располагался в санатории «Крынки» у одноименной деревни в Осиповичском районе Белоруссии. Большинству отдыхавших в нем ребятишек не было и 10 лет, почти все проходили лечение от детского энуреза.

Война началась через несколько дней после заезда второго потока. Многих детей тут же забрали родители, вскоре ушли и почти все воспитатели. А ко 2 июля весь Осиповичский район был уже полностью оккупирован немцами. Вслед за войсками в район прибыли и карательные подразделения. К этому времени в лагере остались лишь еврейские дети: их родители уже были заперты в созданных повсюду гетто. Сделали гетто и из санатория «Крынки» – желтые звезды пришили прямо на летнюю пионерскую форму. К осени в «Крынки» свезли всех еврейских детей из близлежащих баз отдыха и детских домов – в итоге их там было больше двухсот.

Гетто было устроено немцами в одном из больших залов санатория с большими витражными окнами – помещение предназначалось для больших летних мероприятий, но никак не для жизни там зимой. Большая часть согнанных туда ребятишек не пережили в этом неотапливаемом зале жуткую зиму 42-го года.

Кормили малолетних узников листьями и ботвой с капустных и свекольных полей – дети их сами же и собирали. За надкусанные и спрятанные овощи полагалось жесткое избиение палками или плетью. Хотя и прятать овощи было некуда – почти все были одеты по-летнему, в то, в чем приехали в санаторий. Теплых вещей немцы не выдавали – единственным способом утеплиться была одежда тех, кто не просыпался по утрам.

С наступлением холодов дети умирали каждую ночь. Трупы выносили не сразу – в зал вообще почти никто не заходил: так как дети страдали от энуреза, в помещении стоял стойкий запах аммиака. Лишь иногда приспешники нацистов забрасывали через приоткрытую дверь немного хлеба и несколько поленьев, тепло от которых почти моментально растворялось в морозном воздухе.

Вот что рассказывал Владимир Семенович Свердлов, один из переживших этот ужас: «Изредка нас все-таки выводили во двор. Там предметом нашего вожделения был ящик с отходами. Когда кому-то удавалось в него залезть, добытые очистки и объедки делили на всех». Наказание полагалось даже за взятые из этого ящика отходы – так же как и за отходы, вынутые из корыта свиней. За это детей помещали в импровизированный карцер – небольшой подвал, куда для пущего мучения ежедневно подбрасывали снега. Срок наказания варьировался от трех до семи дней – впрочем, больше пяти дней никто в карцере не выдерживал. Умерших детей не хоронили – просто спускали их под лед реки.

И без того невыносимые будни детей усугубляли изощренные наказания от Веры Жданович, назначенной немцами руководителем хозчасти детского концлагеря. После войны ее судили, но посадили всего на 10 лет: более сурового наказания ей помогло избежать отсутствие прямых свидетелей, мест захоронений и даже имен, которых долгое время никто не знал.

Не знает никто и точную дату того страшного дня, когда детям приказали собираться якобы для перевода в другой лагерь. Это был конец апреля – начало мая 42-го. Был поздний вечер. «Вова, нас никуда не переводят. Если бы так, это делали бы днем! Нас ведут убивать. Беги!» – вспоминал слова шедшего рядом с ним парня Владимир Свердлов. «Больше всего на свете я жалею об одном, – добавлял Владимир Семенович, – что так и не узнал его фамилию. Только “Яша из Мозыря”. Это благодаря ему я живу». Вдоль дороги стоял молодой сосняк – заприметив более густые заросли, Яша указал на них Свердлову. От предложения бежать вдвоем он отказался. «С моей внешностью добежишь до первого немца. А вот ты на еврея не сильно похож – убегай. И потом, как же я их оставлю?» – ответил Яша, указав на двух малышей, крепко державших его за руки.

Впереди уже виднелись люди у грузовика, они кричали что-то по-немецки. Лишь позже Свердлов установит, что это была расстрельная команда бобруйского СД, ожидавшая детей возле подготовленной ямы. Детей расстреливали, выстроив в группы по 10 человек. Самых маленьких бросали в яму живыми, добивая выстрелами сверху. Но 11-летний Свердлов всего этого уже не видел. Скатившись кубарем с горки, он бежал под звуки выстрелов сквозь лес. Остановился он лишь под утро, абсолютно не понимая, ни где он находится, ни что делать дальше. Сильно кровоточила нога, прострела которой он даже от страха не заметил – через несколько дней рана начала гноиться. В какой-то из дней он вышел к поселению – его тут же прогнал один из местных жителей, увидевший выцветшее очертание сорванной с одежды шестиконечной звезды. Второй раз наткнувшись на деревню, Владимир дождался ночи и попытался тайком пробраться в какой-то сарай в поисках еды. Но простреленная нога не слушалась, да и все тело трясло от сильного жара. Совершенно выбившись из сил, мальчик лег на траву и забылся в бреду.

В этом состоянии его нашла жительница деревни Макаричи Александра Звонник – она дотащила Владимира до своего дома и выходила его. Все годы оккупации Свердлов прожил у нее: когда в деревне объявлялись немцы или полицаи, он прятался в погребе. Укрывая Владимира, женщина рисковала не только своей жизнью, но и жизнью своих детей – при этом она все равно стала для мальчика второй мамой.

Своих родителей Владимир найдет в 47-м. Мать эвакуировали в первые дни войны, отец сражался в партизанских отрядах. Как оказалось, первым же делом после известия о войне он отправился в путь за сыном. Но в приказном порядке был остановлен и заверен, что все санатории уже централизованно эвакуируются, а о месте эвакуации им сообщат позже. Лишь много позже родители узнали о судьбе детей санатория «Крынки» и уже оплакали сына, когда внезапно узнали, что он жив.

«Не многим я мог отблагодарить свою спасительницу, – вспоминал Свердлов, – да и жизни всей мало, чтобы вернуть ей то, что она сделала для меня, подобрав умирающего в лесу. Звание Праведника народов мира ей было присвоено лишь в 2004 году. Но для меня, для всех, кто ее знал, она всегда такой была».

Сразу после войны Владимир Свердлов нашел место расстрела, где могла оборваться и его жизнь – впоследствии он ежегодно приезжал туда, ухаживая за братской могилой. Прожив жизнь обычного советского гражданина, Свердлов лишь к старости смог накопить на памятник убитым там еврейским детям – его установили на месте расстрела в 2006 году. На камне по-белорусски и на идише выбита надпись: «Памяти 84 еврейских детей из детского санатория “Крынки”, расстрелянных фашистами в апреле 1942 года». За все эти годы удалось установить имена лишь 13 из них.