Бывший премьер рассказал о предательстве близких, о восходе солнца, который не видел четыре года и что ему помогло выжить в тюрьме и не боится ли туда вернуться снова [эксклюзив КП]

Это было даже не интервью, не диалог, а скорее — монолог. Монолог о жизни, о предательстве, о тюрьме, о воле... Душевный получился монолог...

- Владимир Васильевич, я хотел буквально минутку у вас забрать...

- Я не хочу отвечать на вопросы, я в среду на пресс-конференции обо всем высказался.

- Сегодня новые события произошли. Ведь решение о вашем условно-досрочном освобождении было обжаловано в Апелляционной палате...

- Я должен получить документы, посмотреть, что они сделали и после этого я, конечно же, выскажусь. Важно ведь, что прокуроры написали.

- Нет угрозы, что вас могут вернуть за решетку?

- Есть, конечно! А выдумаете, что они делают для того, чтобы попиариться?!

- В связи с этим у вас не возникало мыслей уехать из страны?

- А как вы себе это представляете? Давайте рассуждать чисто по-мужски и по-человечески.

- В вашем случае это невозможно...

- Вот видите. Мне 14 октября 2015 года говорили, как будет, что будет. Я всем сказал, что беглецом никогда не буду. Я понимаю, что в Майами, в Израиле, еще где-нибудь — хорошо, но я беглецом не был и никогда им не буду! Я считаю так после этого моего жизненного опыта, что Бог нам ровно столько, сколько мы можем нести. Одним — больше, другим — меньше. Будем исходить из ситуации, но я беглецом не буду.

Если честно, я хотел увидеть детей, которых не видел столько времени, но не хочу, чтобы получилось так — Филата видели на таможне или в аэропорту, хочет бежать... Я даже паспорта не запросил, чтобы люди не сходили с ума. Посмотрим. Если мы говорим без профессионального подхода к нашему разговору, словили меня, как говорится, на «волне»... Люди часто не понимают. Что беда или несправедливость очень часто не чья-то. Она или есть или ее нет.

Когда она касается одного или другого, а ты проходишь мимо, она обязательно приходит к тебе, но позже. В 15-м году, не хочу казаться пророком, говорил, что охота идет не на Филата, создан опасный прецедент, который будет бить по всем. Хорошо, я вернусь в тюрьму, буду сидеть, сколько еще Бог даст. Я это воспринимаю, как кару Божью, а не этих наших политиканов. Но ровно то же самое произойдет и с другими.

Мне сегодня звонят — очень много случаев по республике, когда судьи отказываются принимать решение по досрочному освобождению. Ну, слушайте! Тюрьма — это не то место, где надо держать людей! Человек отбывает в тюрьме наказание и надо делать все, что его скорее вернуть в семью, в общество и не потерять его. Чем больше человек находится в тюрьме — тем дальше он от общества! Тем дальше он от желания жить в этом обществе! А у нас наоборот. Чем больше держишь человека в тюрьме — это героизм. Судьи боятся, потому что поднялся этот хай. Есть же этот механизм — если есть нарушения в условиях содержания заключенного, есть два дня за один и три дня за десять. И вот сейчас все это приостановили, а люди сидят в тюрьмах. Зачем? Мне, конечно, жаль себя, очень жаль родных, бедные родители ждали столько времени и успели порадоваться ровно два часа. Но мне очень жаль и тех людей, которые страдают. Многих уволили, уголовные дела завели. Я думал, что после июня этого не будет, но сейчас даже похлеще...

Те же люди, которые приняли решение о моем досрочном освобождении из пенитенциарного учреждения №13, сейчас подписали этот протест и обжаловали свое же собственное решение! Вы же нормальный человек и понимаете, что это делается в двух случаях. Или ты действовал непрофессионально или на тебя надавили. Решение о моем освобождении принимала комиссия, мне задавали вопросы, я отвечал, все проголосовали единогласно. А протест об отмене решения комиссии принимает один человек, член этой комиссии. Все так абсурдно...

Длинный монолог получился. Проблема, в конце концов, не во мне. Я — человек. Сегодня есть человек, завтра его нет. Проблема в том, что рушатся устои! Задаешь себе вопрос — а почему уезжают люди из Молдовы? Не только из-за того, что у людей нет денег. У людей нет никаких перспектив, есть боязнь, что в стране нет ничего устойчивого, нет устоев!

Спасибо вам, что выслушали меня. Я сегодня полечился, в принципе, не общался ни с кем. Покололи меня немного, изолирован пока... Но зато полюбовался солнцем! Видел рассвет, целое, полное солнце!

- Не было же возможности наблюдать солнце из окна камеры...

- Восемь квадратных метров. Туалет, койка, холодильник, то что разрешено и имеется в других камерах... Окошко маленькое, может, шестьдесят на шестьдесят, три ряда решеток... Угловая камера, под забором получается, очень низко расположена, виден только забор. 23 часа в сутки — внутри, в закрытом помещении, всего час прогулка. Для пожизненно осужденных это самое суровое наказание — одиночка. В тюрьмах, где я должен был содержаться, в закрытом помещении проводишь время только с десяти часов вечера до шести утра. Остальное время ты можешь выходить, на работу, например. Поэтому я и получил эту компенсацию за условия содержания.

- Знаю, что вас должны были перевести из пенитенциара №13...

- Меня не переводили, Платона не переводили, киллера Плахотнюка не переводили, есть еще пару ребят... Мы сидели в одиночках под особым режимом.

- Много читали?

- Я читал и писал много. Одно время занимался спортом, потом начались проблемы с поясницей, потом с коленями, я ведь в юности борьбой занимался. Начались проблемы с коленями, сделал рентген, какая-то дистрофия началась... Короче, весь букет. Писал, конечно, много писал.

- Что писали, если не секрет?

- Все! Я писал, что чувствовал, что переживал, чем жил, что приходило...

- Писали для себя или для публикации?

- Думал, что для публикации, но когда прочел в конце, получилось четыре тома, подумал...

- Очень личное?

- В этом случае нет личного. Есть некоторые моменты восприятия и понимания определенных моментов и ситуаций, как реагируешь, как понимаешь, как люди поступают, как ты воспринимаешь их поступки, ком веришь, как ты себя чувствуешь на протяжении долгого времени быть каждый день преданным очень близкими людьми...

Я считаю, что в написанном сейчас слишком много эмоций. Если бы не было столько эмоций, я бы напечатал. Время покажет, может, что-то не перепишу, переформулирую. Но этом не очень сильно помогло. Помогло собраться с силами, с мыслями, с духом. Это было самое сложное занятие в моей жизни. В тюрьме есть два варианта, возможен и третий. Первый — это сломаться. Второй — это найти себя в другом качестве, чем ты был на свободе. Тем, кем ты был на свободе, ты не можешь быть в тюрьме. Если есть эта возможность найти себя в другом, не имею в виду поведение, а в прохождении себя через этот период, то тогда не сломаешься.

- А какой третий вариант?

- Третий вариант — когда люди начинают пить. Принимать наркотики или вешаться, резаться. Легкий путь, чтобы уйти из этой ситуации.

- Получается, вы выбрали второй путь...

- Я здравомыслящий и не сломленный человек, таковым себя считаю.

- Мысли о суициде не посещали?

- Если скажу, что этого не было, вы мне не поверите. К каждому человеку, даже к тому, который не признает своей вины, эта мысль приходит. Эту мысль не ждешь, она сама приходит. Проблема не в том, приходит она или нет, проблема в том, чтобы ее победить. Приходила такая мысль., конечно... И неоднократно... Даже не думал, что у меня будет такая исповедь сегодня, спасибо, что выслушали...

ЛЕОНИД РЯБКОВ