Предисловие корреспондента «Нашего голоса» Ильи Марьяша:

Московский земляк Анатолий Наточин по одному диплому, как и я, – инженер-гидротехник, по другому – экономист-управленец. Теперь уже cам не знает толком, кто он по профессии. Занимался тем, что судьба посылала – от таксиста до управления собственным заводом. По Кишиневу его не помню, но, как и весь Дом печати, знал его отца. Познакомился с Анатолием уже в Фейсбуке. Он оказался плодовитым автором, которого многие охотно цитируют, нередко забывая ставить кавычки. Предлагаем вашему вниманию его заметки.​

Увидел в соцсетях старые репортажные съёмки замечательного кишиневского фотокорреспондента  Игоря Зенина – марши ветеранов войны в 70-80-е. Как же много их ещё оставалось в те годы, какие бравые ещё были, как гордо несли свою победу… 30-35 лет после войны. Самым молодым – чуть больше пятидесяти, среди них и мой отец. А  сегодня, через 75 лет после Победы, переживших то лихолетье осталось совсем немного. Воевавших – единицы, блокадников и тружеников тыла – чуть больше. Они все ушли при жизни моего поколения. Да, процесс естественный, но какой тяжёлый, болезненный. Пройдёт ещё немного времени и останемся мы, послевоенные дети, то поколение, для которых их пережившие войну родители были просто обычными папами и мамами…

Мы играли их наградами, изредка задавали вопросы о войне и не очень задумывались, как наши родители пережили этот ужас. Да и родители наши старались не очень вспоминать. Страшное и тяжёлое… ох, как не хочется переживать заново. Теперь, когда мы уже прожили большую часть своей жизни, начинаем задумываться о пути наших родителей. И, невольно сравниваем, и с ужасом представляем их путь, судьбу, историю. И огромная благодарность им, что завоевали нам другую судьбу, дали другой мир вокруг, сделали всё, чтобы дети-внуки их жили в мире. Всё-таки 75 лет без большой войны – это великое счастье нашего поколения. Как всегда говорили наши мамы-бабушки, главное, чтобы не было войны, остальное переживём.

Кишиневский мемориал, день Победы. Папа свято чтил этот день…

Вначале хочу немножко рассказать и о маме. Нет, она не была на фронте, но, как всем в те жуткие годы, ей досталось по полной. Бронислава Ефимовна, в девичестве Любинская, родилась в Украине, в местечке Сновск, Черниговской области. В начале 30-х семья перебралась в Воронеж, где стали накапливаться родственники деда. В 41-м они были эвакуированы в город Чирчик Узбекской ССР. Мама очень хотела стать врачом, потому пошла работать санитаркой в военный госпиталь. Поступила в Ташкенте в мединститут, который закончила, уже вернувшись в Воронеж. Там же, в Ташкенте, встретилась с будущим моим папой, который краткосрочно заканчивал военную академию. Поженились и сразу папа уехал на фронт «добивать фашистскую гадину». Мама ждала его до конца войны, а потом ещё два года, пока папу отпустили из Германии, где он служил.

А потом переезды, работа, жизнь… обычная жизнь людей того поколения. Но какая страшная и тяжёлая, если смотреть на нее глазами сегодняшнего человека. В День Победы мы в основном говорим о солдатах Победы, иногда о героических тружениках тыла, и почти никогда о простых гражданах воевавшей страны, которые выживали, голодали и ждали… Ждали мужей, отцов, сыновей. Ждали самых главных людей своей жизни. Как страшно ждать… Низкий поклон вам матери, жёны, сёстры!

«О Сашке Наточине» – представляю себе, как на такое заглавие среагируют люди, знавшие эту фамилию только понаслышке. В том старом советском Кишиневе этого человека знали как корреспондента центральных газет, потом создателя и первого директора издательства «Штиинца» АН МССР и магазина «Академкнига» на углу Ленина (сегодня Штефан чел Маре) и Гоголя (сегодня Митрополита Бэнулеску Бодони). И не было в Кишиневе человека, который бы не ходил по улице Пушкина мимо дома Печати и не разглядывал фотографии в окнах студии «Фотожурналист», директором которой многие годы был Александр Миронович Наточин, будучи уже пенсионером. И вдруг такое хулиганское – Сашка Наточин…

Наверное, только мне, сыну, да еще его близким друзьям, которых уже давно нет с нами, можно позволить себе такое воспоминание. Только я, семья, да его близкие друзья, при всей «солидности этой номенклатурной фигуры», воспринимали этого человека именно так – абсолютно живым и обаятельным, бесконечно ироничным, балагуром и блестящим рассказчиком, главным заводилой в любой компании. И, пожалуй, не буду я писать здесь панегирик о журналисте, фронтовике, организаторе и руководителе. Расскажу о человеке, которого моя жена до сих пор называет только папа и со слезами на глазах, хотя его нет с нами уже больше 30 лет.

ДЕТСКОЕ

В нашей квартире на улице Подольской в 60-е было три комнаты. В спальне почему-то жили я с мамой. Папа всегда очень плохо спал. Кроме того, много писал, а это он мог делать только по ночам. И чуть ли не каждое раннее утро он надиктовывал по телефону редакционной стенографистке в Москве свою очередную корреспонденцию. Соответственно, его жизненным пространством был кабинет. Это было мое любимое место. Во-первых, там была библиотека, очень хорошая и с любовью подобранная. Во-вторых, там была пишущая машинка, старый немецкий портативный аппаратик. Ах! Какое же это удовольствие колотить по этим блестящим клавишам и с треском передвигать каретку! А главное, там, на стенке, висела папина «красавица» – небольшой рисунок итальянского мастера тридцатых годов. Только женская головка в кокетливой косыночке и глазами, постоянно сопровождающими тебя в любом месте комнаты. Папа привез эту картинку из Германии после войны, и в доме она стала реликвией. <…>  И всегда, когда папа уезжал куда-нибудь, я перебирался жить в эту комнату.

1946 год, папа приехал в отпуск из Германии, где служил до 47-го года. Типичная постановочная фотография тех лет. А почти через год после этого отпуска появилась на свет моя старшая сестра…  

Мой папа (никогда не мог сказать слово отец, оно кажется мне жестким и очень официальным) был профессиональный журналист и столь же профессиональный «душа» любой компании. Вовсе не потому, что он был моим папой, а исключительно справедливости ради, должен сказать, что более обаятельного и притягивающего к себе человека я в своей жизни не видел. Его нельзя было назвать красивым мужчиной, он был весьма среднего роста и сутул (последствия тяжелой контузии и болезни), но хитрющие глаза и острый язык делали свое дело, женщины редко могли устоять перед ним, да и он не пропускал ни малейшей возможности поразить, потрясти, ошеломить, завоевать. <…>

ДРУЗЬЯ…

Это была, наверное, самая шальная компания в Кишиневе тех лет. Костяк составляли врачи, потому что мама моя была врачом, а папа много лет был собкором «Медицинской газеты» и даже «Отличником здравоохранения»! Пересказать здесь их «гульки», подначки, приключения просто невозможно. Но самым ярким было папино пятидесятилетие, когда он «арендовал» в Чеховском театре костюмы и раз за разом появлялся за праздничным столом в новом неожиданном образе. Апофеозом этого «фейерверка» стало финальное папино прохождение непосредственно по столу в женском неглиже с исполнением канкана! (Как жаль, что в те времена не было современных смартфонов и некому было эту феерию запечатлеть для потомков).

БЛИЖЕ К ФИНАЛУ…

Только папа умел завести любую, даже малознакомую и очень разнородную компанию. Мне тридцать. Собирается как всегда огромная компания моих друзей и коллег по работе, человек тридцать. Приходится арендовать родительские хоромы, т.к. наши с женой 9-ти метровые апартаменты явно не соответствовали стоящим задачам. Весь вечер на арене блистает папа (ему уже 72 года, очень болен). Он говорит, поет, танцует, заигрывает с девочками. Мы, молодые люди уже без сил, а он только поддает жару, не дает расслабиться. И так до четырех часов утра, до последнего гостя. А потом плохо, плохо….

ФИНАЛ

Папы не стало в мае 1987 года. Хоронили его на «Дойне» в очень дождливый день. Папа был достаточно известным человеком в городе, потому сама процедура похорон была многолюдной и даже немного пафосной. Уже на кладбище устроили небольшую панихиду с речами, хотя их никто не планировал. Затеял это Артем Маркович Лазарев*, человек, который фактически привез моих родителей в Кишинев, который прошел рядом с ними огромный кусок жизни, он же и стал совершенно автоматически  говорить то, что принято.

– Товарищи! Сегодня мы прощаемся с коммунистом, фронтовиком, человеком, отдавшим жизнь за идеалы… бла-бла-бла… Нависла звенящая тишина. Нет, Лазарев действительно говорил правильные слова, но как эти слова не соответствовали человеку, которого хоронили, кем в восприятии близких и знакомых Сашка Наточин был… и вдруг, Артема Марковича как пронзило, до него дошло это несоответствие дежурных слов и сути происходящего. Он внезапно замолчал и через пару секунд грохнулся на колени в грязную жижу после дождя со словами: «Саша, прости…» Вот когда прошибло всех, вот когда все осознали тяжесть потери…

Наверное, это всё не правильно, не должен сын писать памятные статьи об отце. Но я вдруг понял, что нет уже практически людей, кто знали его так близко и могли бы сделать это не дежурно, не для галочки. Мне очень хотелось, чтобы это был не памятник или памятная доска, а живая картинка,

НЕОРДИНАРНЫЙ ЧЕЛОВЕК!

*Академик Артем Маркович Лазарев, был в свое время секретарем ЦК КПМ, ректором Госуниверситета, Председателем Президиума Верховного Совета МССР.