"Гастрольный романчик" Зиновия Гердта, продлившийся всю жизнь

Матвей ГЕЙЗЕР

Использованы фотографии из семейного архива

 "Самый прекрасный подарок, после мудрости, которым могла нас одарить природа, – это дружба". (Ларошфуко)

Судьбе было угодно, чтобы спектакль «Необыкновенный концерт» соединил Зиновия Ефимовича Гердта с Татьяной Александровной Правдиной. И здесь уйдем из «Необыкновенного концерта» и расскажем об этом необыкновенном союзе.

Они познакомились во время гастролей театра Образцова в Египте, Сирии и Ливане. Татьяну Александровну представили Зиновию Ефимовичу как переводчицу: в поставленную перед ней задачу входил перевод на арабский язык «Необыкновенного концерта».

Образцов привел Таню к Гердту, дело было в театре. Гердт с ленивой небрежностью обмерил, ощупал, обследовал Таню взглядом и спросил:

– Дети есть?

– Есть. Дочка.

– Сколько лет?

– Два года.

– Подходит, – сказал Гердт. И только-то.

Они ездили по этим странам полтора месяца, Татьяна Александровна рассказывала, что поначалу ухаживания Зиновия Ефимовича восприняла вполне негативно, так как у нее было ощущение, что это «попытка завязать гастрольный романчик».

Пишет Татьяна Александровна:

«К тому времени я была душевно свободна от собственного мужа, которому я за год до этого сказала: «Я тебе больше не жена».

Книга воспоминаний и размышлений о Зиновии Ефимовиче «Зяма – это же Гердт!» была выпущена не только при участии Татьяны Александровны – прежде всего благодаря ее стараниям.

Еще из воспоминаний Татьяны Александровны:

«Мы прожили вместе тридцать шесть лет. Сегодня это половина моей жизни, а когда пять лет назад Зямы не стало, было, естественно, даже больше. Но наша жизнь продолжается, так как его не стало только физически, потому что на каждую свою мысль, поступок, решение я слышу и чувствую его отношение – радостное или сердитое – и спорю, убеждаю, соглашаюсь. Это касается не только домашней жизни, но и той, что называется общественной, – событий в стране, поведения политиков, друзей. Мы были счастливой семьей – семьей единомышленников, то есть не только любили друг друга как мужчина и женщина, но и дружили. Я думаю, что ставшее классическим утверждение «все счастливые семьи счастливы одинаково» не всегда верно, но об этом расскажу, если достанет мужества, отдельно».

Окружение Гердта буквально обожательно относилось к Татьяне Александровне. Вот что написал о ней Александр Ширвиндт:

«У Тани Гердт фамилия не Гердт. У Тани Гердт фамилия – Правдина. Не псевдоним, а настоящая фамилия, от папы. Трудно поверить, что в конце XX века можно носить фамилию из фонвизинского «Недоросля», где все персонажи: Стародум, Митрофанушка, Правдин… стали нарицательными. Нарицательная стоимость Таниной фамилии стопроцентна. Таня не умеет врать и прикидываться. Она честна и принципиальна до пугающей наивности. Она умна, хозяйственна, начальственна, нежна и властолюбива. Она необыкновенно сильная.

С ее появлением в жизни Зямы возникла железная основа и каменная стена. За нее можно было спрятаться… Такой разбросанный и темпераментный, эмоционально увлекающийся человек, как Зяма, должен был всегда срочно «возвращаться на базу» и падать к Таниным ногам. Что он и делал всю жизнь.

Таня – гениальная дама, она подарила нам последние 15 лет Зяминой жизни…

К 50-летию Победы редакция «Общей газеты» поручила мне написать статью о том, каким запомнился День Победы моим знакомым актерам и писателям. Я обратился по этому поводу к Лидии Борисовне Либединской, Александру Петровичу Межирову и, конечно же само собой разумеется, к Зиновию Ефимовичу Гердту. Он, не задумываясь, сказал мне:

«Для меня 9 мая – праздник очень особенный. Это, к тому же, день рождения двух моих близких друзей: Татьяны Александровны Правдиной и Булата Шалвовича Окуджавы. Я при встрече вам обязательно расскажу о том, как мы отмечали этот день».

А вот рассуждения о союзе Гердт-Правдина Татьяны Шерговой:

«Профессия настоящей жены – это множество ипостасей, порой вроде бы взаимоисключающих друг друга. Ведомый и поводырь, защитник и судья, подопечный и опекун… Таня — блистательный профессионал в этой старинной неподатливой должности.

Принято считать, что комплекс чеховской «душечки» чисто женская привилегия. О, нет! Присутствие в нашей бабьей жизни того или иного мужчины делает женщину счастливой или несчастной, деятельной или безвольной. Но почти никогда, уверяю вас, почти никогда данный мужской персонаж не формирует ее нравственный образ, ее суть. Поведенческие трансформации – о, Боже, что с ней стало, ведь в девках была иной! – это всего лишь сознательное или, реже, бессознательное желание «вписаться в мужика». А так – какая была, такая и есть.

Мужчины же «отнюдь», как говорила моя маленькая внучка. «Душечки»-то как раз они. Именно в браках гуляки становятся домоседами, расточители – скрягами. Или наоборот. Если, конечно, жена для них значима.

На протяжении полувека моей дружбы с Зямой я наблюдала и разные, вовсе не иконописные лики его поступков. Что вовсе не делает его лицемером, прикидывающимся носителем незапятнанных белых одежд. Помилуйте! Разве на совести каждого из нас нет мутных пятен или затертостей? Да и, вообще, стерильщик – скучен.

Но присутствие Тани в Зяминой жизни не раз оберегло его от неверных душевных движений. Он жил, кося глазом на свод Таниных нравственных принципов, сверяясь с ним.

А Танин моральный кодекс – не чета провозглашенному некогда «Моральному кодексу коммуниста». Ибо последний был декларацией, литавровым грохотом бесплотных заклинаний. А Танины устои — безгласны, естественны, как кровообращение в живом организме. Хотя ей и принадлежат некоторые мудрые постулаты. Как скажем: «Дружба сильнее любви. Любовь может быть безответной, а дружба нет». Какой она друг, умеющий без восклицаний и многозначительных жестов приходить на выручку и утолять горести, сама я убеждалась не раз. У ее, старомодного по современным меркам, Кодекса чести и корни – старомодные».

Хочу рассказать несколько слов о Татьяне Сергеевне, маме Татьяны Александровны. Она дочь знаменитого владельца коньячных заводов Сергея Николаевича Шустова. Уже в начале XIX века глава семейства значился неторгующим купцом III гильдии. Но вскоре Шустовы отошли от торговли солью, продовольственными товарами, а в 1863 году Николай Леонтьевич Шустов открыл компанию «Н. Шустов и сыновья». Николай Леонтьевич быстро уловил, что производство алкогольной продукции куда доходнее и выгоднее, чем соленой бизнес.

Еще в 1880 году московский завод Шустовых, расположившийся в районе Пресни, имел несколько магазинов, а вскоре, в середине 90-х годов торговый дом«Шустов и сыновья» объявил себя паевым товариществом, которое возглавил Николай Леонтьевич, прадед Татьяны Александровны.

В канун XX века (1899 г.) один из братьев Шустовых приобрел первый коньячный завод в районе Эриванской крепости, тот самый, ставший позднее знаменитым Ереванским коньячным заводом, а другой брат (Василий) уехал во Францию, откуда и привез технологию производства французских коньяков.

Не только коньяк выпускали Шустовы: не меньшим успехом пользовалась «шустовская» водка, но именно Шустовым разрешили на своих бутылках писать слово «cognac».

Итак, мама Татьяны Александровны Татьяна Сергеевна – прямой потомок династии Шустовых, людей честных, деловых, порядочных. И неудивительно, что, впервые увидев Зиновия Ефимовича, она сразу объявила приговор: «Подходит».

И не ошиблась Галина Шергова, написавшая, что брак Татьяны Александровны и Зиновия Ефимовича сложился стремительно.

По ее рассказу на гастролях в Египте Гердт «пустился во все тяжкие», используя все свое обаяние, «донжуанские» способности. «День такой деятельности сшибал разрабатываемую даму с ног», — как отметила Шергова.

Уже на обратном пути в Москву, в самолете, Татьяна Александровна и Зиновий Ефимович условились о новом свидании.

В день приезда в Москву Зиновий Ефимович сказал жене: «Я полюбил другую женщину и ухожу». До встречи с Правдиной второй брак Гердта длился уже 8 лет (с 1952 по 1958 год, — вспоминает сын Гердта). Что иные говорят в таких случаях?.. Впрочем, отсутствие изысков в этом заявлении не делало его проще. Конечно, Зяма мучился сознанием, что приносит боль жене. Но она сама облегчила задачу единственным вопросом:

– А как же квартира?

– Квартира – твоя.

В канун этого свидания Таня сделала мужу такое же признание. Формулировка, правда, была иной, согласно иной семейной ситуации.

Через три дня Зяма заехал за Таней — они решили отправиться в Ленинград на машине. Ожидая его, Таня все рассказала родителям.

Татьяна Сергеевна обратила на дочь сочувственный взгляд: «В таких случаях не плохо бы познакомиться».

Гердт поднялся, представился и заверил:

– Я обещаю всю жизнь жалеть вашу дочь. И через паузу:

– Я очень устал от этого монолога. Давайте пить чай.

Что и сделали.

Когда уходили, Таня шепотом спросила мать: «Подходит?» И та, как после долгого знакомства, взмахнула рукой: «Абсолютно!»

Как-то Зиновий Ефимович пошутил: «Я играл роль Апломбова на арабском языке, это было так невыносимо, что я женился на переводчице».

Гердт обожал свою тещу.

«Однажды Гердт, подняв бокал за жену и тещу, с серьезным видом сказал, что, собственно говоря, он и женился на Татьяне из-за ее родителей, настолько они ему нравятся», – вспоминает Рина Зеленая.

Образцов говорил Рине Зеленой, что у Гердта один недостаток: он очень любит жениться:

«Я писала о женщинах, узнавая которых, диву даешься. Такая и есть Татьяна Александровна Правдина. И совсем она не красавица, а еще лучше».

Иронии и жалости требовал некогда хемингуэевский герой. Татьяна Сергеевна была иронична, а жалость, нет – сострадания и понимания являла не раздумывая.

Вспоминает Галина Шергова:

«Зяма гордился тещей. Восхищался тещей. Дружил с тещей. Обожал тещу.

Таня-младшая все достоинства матери не примеряла на себя. Она просто существовала и существует с ними, в них. Оттого ее фамилия – Правдина – всегда казалась мне заимствованной из какой-то пьесы времен классицизма, где фамилии персонажей определяют их характер и нормы поведения…

Когда Гердт женился на Тане и познакомил нас, я спросила его (Таня куда-то отошла):

– Ну, и какой срок отпущен этой милой даме?

Даже не улыбнувшись, он отвечал:

– До конца жизни».

Зиновий Ефимович на сей раз оказался прав – у него с Татьяной Александровной образовалась настоящая дружная семья. Но до этого женитьб было немало. Даже о своих многочисленных браках (это не соответствует действительности: у Гердта юридически было три жены. «У него все жены были очень приличные женщины», — поведал нам Всеволод Зиновьевич, сын Гердта, — М.Г.) он рассказывал, чувствуя веселую плоть слова. Один из его тестей был крупной шишкой в Средней Азии. Зяма отзывался о собственной жизни: «Влачу среднезятьское существование». Другая его жена была скульптором. Лепила фигурки, игрушки. Он называл это: «детский лепет».

Да, женитьбы были многочисленными. Признаюсь, я со своими однолинейными вкусами, направленными на красавцев, не очень понимала причины его оглушительного успеха у женщин. Хотя ценила и ум его, и талант, и непобедимое обаяние. Но, так или иначе, свидетельствую: Гердт нравился женщинам, пожалуй, больше других известных мне мужчин. Все они любили его самозабвенно и бескорыстно».

Однажды на вечере в Доме актеров со своими воспоминаниями выступил Поляков. Он, кажется, тогда руководил театром миниатюр. И, когда он закончил выступление, кто-то из присутствующих задал вопрос:

— А вы всех своих жен помните?

— Я, быть может, забыл бы их, если бы не квартиры, которые я оставлял женам.

— И много таких квартир?

— Когда создадут ЖЭК из этих квартир, я посчитаю.

Что-то похожее я слышал и от Прута, когда его жена, сравнительно молодая, сказала: «Я у Иосифа уже седьмая». На что Иосиф заметил: «Скажите этой дамочке, что у нее нелады с математикой».

В этой связи мне вспоминается диалог Прута с Поляковым (оба они многократно уходили от жен, всякий раз строя квартиру для каждой). Прут, оглядевшись по сторонам, сказал задумчиво:

– А неплохой городишко мы с тобой, Володя, отстроили!

Когда я рассказала эту историю Зяме, он грустно произнес:

– На днях одна маленькая девочка сказала мне: «Мы получили комнату – 17 квадратных метров». Понимаете – квадратных! А я даже обыкновенного метра никому не мог вручить. Обидно.

Действительно, настоящий, собственный дом появился у Зиновия Ефимовича вместе с Татьяной Александровной. Сказано в Талмуде: «Я никогда не звал жену женой. Я зову ее домом».

Выражаем благодарность дочери Матвея Гейзера Марине за предоставленные нашей редакции архивы известного писателя и журналиста, одного из ведущих специалистов по еврейской истории.