Марина ОСТРОВСКАЯ

Анна сидит уже 9 месяцев взаперти, из дома она выйти не может, а если пытается сойти с крыльца и отойти хотя бы на три шага, открывает огромный зонт. Так она пытается создать вокруг себя защищенное пространство. Сама психолог, Анна страдает агорафобией. Занимается Анна весь день тем, что смотрит черно-белые фильмы, общается на специализированном интернет-форуме с себе подобными и пьет. Да, помимо этого, женщина в свои 37 лет или фотографирует то, что происходит на улице, или просто рассматривает соседей в объектив своего фотоаппарата.

В романе А.Дж. Флинна "Женщина в окне", который, как пишут, стал бестселлером, подробно, от лица Анны, рассказывается ее времяпрепровождение, ее день, тональность ее желаний, действий, вплоть до рассуждений о том, стоит ли принять душ и хорошо бы постричь ногти на ногах. Не "Улисс", но кто сегодня способен прочитать Джойса? Возможно, кому-то и придется по душе эта история о женщине, которая шпионит за соседями и анализирует возможное убийство, но речь не совсем об этом. Тут же пришли желающие роман экранизировать. Забавно посмотреть на то, какие герои сегодня близки публике, когда нормой становится ее нарушение.

Помнится, роман "Пианистка" писательницы Эльфриды Елинек был удостоен Нобелевской премии по литературе. Читать это было сложно, доверие к отмеченному такой высокой наградой произведению падало с каждой новой страницей по мере нарастания деталей жизни героини, нанесения себе увечий острой бритвой, деспотизма старой матери, с которой Эрика до сих пор спит в одной постели... Сильно. Но... Тогда еще это было откровением, хотя бы талантливо написанным.

Еще один роман, который рекомендуют последнее время книголюбы, - "Завтра я всегда была львом" Арнхильд Лаувенг, книга психиатра, женщины, которая сама прошла через лечение в психиатрической клинике. Об этом, собственно, и роман.

Разумеется, интерес к тому, что творится в душе человека, - едва ли не центральная тема литературы во все времена. Но почему такой интерес сегодня представляют собой реальные персонажи из обычной, повседневной жизни, которые сами рассказывают о своих психологических и психиатрических проблемах? И если позволите, плохо рассказывают, желая или не желая того, но отстаивая свое место в этом мире не выходом из сложной жизненной ситуации, а существованием именно внутри этой ситуации, обрастанием привычек, расставлением по местам своих фобий, как новой мебели в квартире... В общем, женщины (а именно женщины - авторы этих произведений) обживаются в своей болезни, заставляя читателя не только принимать эту иную, агорафобическую в случае с Анной реальность, сочувствовать героине, даже аплодировать ей в ее внимательном и пристальном наблюдении за соседями и раскрытию преступления, но и ощущать себя, здорового, работающего человека, умеющего самостоятельно решать свои проблемы, как аномалию.

Это не "Записки сумашедшего", не Раскольников, не поиски смысла жизни Пьера Безухова или метания мелких, но реальных героев Гаршина и Леонида Андреева. Русская литература, наверное, как никакая другая, на протяжении уже двух веков не просто показывает, а копается в самой сути, в самых маленьких нюансах души человеческой похлеще любого современного психиатра. Да и что говорить, если ведущие психиатры конца 19-начала 20 века разбирали характеры героев Достоевского так, как будто это их пациенты, причем пациенты на стационарном лечении в закрытых заведениях.

Разительное отличие новой прозы - это отсутствие характеров, принятых в так скажем консервативной литературе прошлого, недостаточность логики, самоконтроля и самоанализа по большему счету, это ода нестандарту, ода тем, кого раньше считали просто безумными и пытались лечить. Любой психолог начнет тут же защищать эту тенденцию, говоря о том, что наконец то обычный человек по-другому взглянет на соседа, коллегу или собственного ребенка, который немного странноват, немного не похож на других, но тоже имеет право на существование и счастье.

В результате мы сегодня имеем не Раскольникова, отличающегося от обычных людей вокруг, Раскольникова, которого автор проводит через психологические круги ада в решении поставленной им самим "сверхзадачи", а нормального человека в окружении сплошных Раскольниковых.

 

Само собой, "все мы немножко лошади", а кто нормален? Все мы живем со своми комплексами, даже фобиями, привычками и воспоминаниями о непростом детстве, сложном разводе родителей или противных одноклассниках в районной школе. Отличие нашего поколения в том, что мы привыкли это преодолевать - с помощью или без, с психологом или другом на кухне, с бутылкой водки или тортиком, размазанными слезами, с бесконечными разговорами... Кто как, но мы выросли, научившись преодолевать трудности и решать проблемы. Мы готовы протянуть руку тем, кто нуждается, мы готовы закрыть глаза на чьи-то слабости, но с гарантией того, что эти слабости наш визави преодолеет, а нуждающиеся обопрутся на нашу руку и пойдут вперед бодрым шагом.

Столкнувшись с практикой психологов во Франции, мало кто из людей нашего поколения захочет продолжать сеансы по 100 евро за 45 минут, которые по большей части толкают пациента к бездействию, к обвинению всех вокруг, к поиску все новых и новых причин, почему не получилось, почему "не работается", почему жизнь "не заходит".

К слову сказать, ряд психологов в России и Израиле, с которыми посчастливилось познакомиться, как раз пытались вытащить человека из проблем и дать ему импульс для возвращения в нормальную жизнь. Ведь в этом цель, разве нет? Ну помимо полученных гонораров, разумеется. Собственно, и жизнь в Израиле и России скорее всего не предусматривает оплаченный больничный на год из-за "депрессии", как во Франции, без проверки того, каким образом при депрессии человек, отец семейства, продолжает курить травку, путешествовать и издавать книги стихов.

Насколько можно перестроить всю человеческую природу, поставив во главу угла жалость, а не преодоление, слабость, а не силу, изнеженность вместо стоицизма, бесконечную эмпатию вместо принципов? Недавний каратин тоже обнажил все эти проблемы. Многие оказались не способны даже сдерживать свои эмоции на людях, считая себя вправе биться в истерике в связи с новой реальностью.

"Не говорите громко, - просят молодые родители гостей, - наш сын не привык к резкому тону и громкому смеху. Мы оберегаем его от потрясений и не хотим, чтобы мир обрушился на него слишком рано". "Ты с ума сошел? - выговаривает отец 8-летнего мальчика деду. - Как ты мог кататься с ним на велосипеде без шлема, наколенников и другой защиты? Ты хочешь его убить?" Дед пытается оправдаться, объясниться, сказать, что ездили по мягким дорожкам парка, напомнить, что сам нынешний папа катался без шлема 30 лет назад...

Литература отражает идеи, витающие в обществе, рисует человека, который становится идеологической составляющей того или иного поколения, эпохи, времени. И как-то грустно, если отражением нашей эпохи становятся мальчик-аутист или женщина, заперевшая себя дома и страдающая агорафобией. Хочется видеть это как частность, как то, что существует в нашем мире, требует внимания, сочувствия, помощи, но от этого не становится нормой. И уж точно - не становится нормой, подавляющей других, тех, кто собственно держит на себе мир с его экономикой и движением вперед. В то же время именно таким людям сегодня приходится жить с оглядкой, работать в полсилы, бежать не так быстро, как хочется, и главное - делиться тем, что заработал, с теми, кто вырос под разговоры шепотом и отказываясь от самого минимального риска.