Ребенком его прятали от нацистов в подвале почти тысячу дней. Врач-нефролог Олег Морткович рассказал Jewish.ru, как уже в старости разыскал свою спасительницу – простую крестьянку – и добился для нее звания Праведника народов мира.

Как при родителях-москвичах вы оказались в начале войны на Украине?
– Вообще, мой папа был родом из Одессы. Но с мамой он действительно познакомился в Москве, уже когда стал там врачом. Отец оперировал мамину родную сестру – та сильно разбилась, упав с гимнастической трапеции. Моя мама приходила за сестрой после операции ухаживать – и сразу отцу приглянулась. Еще бы, она была балериной, красавицей. Впрочем, папа мой тоже был хорош собой и блестяще образован – он в совершенстве владел несколькими иностранными языками, что меня когда-то очень поразило.

В общем, они поженились и жили в столице, но в 1937 году, когда случился первый процесс над «белыми халатами», на моего папу посыпались неприятности. Дедушка, мамин отец, тут же отправил их в свой дом в село Дашев в Винницкой области на Украине: «Там вас никто не найдет». Дело в том, что до революции в Дашеве располагалось родовое поместье Потоцких, и мой дедушка был там управляющим.

Родители приехали в Дашев, быстро там обжились – лекаря Мортковича и его умницу-жену все любили и уважали. В 1939 году у них родился я. А ровно через 2,5 года после началась война. Отца тут же призвали на фронт, мама, прекрасно знавшая немецкий язык, сама ушла переводчицей к партизанам. Меня она оставила своей подруге, пообещав скоро за мной вернуться. Но уже 25 июля 1941 года Дашев был оккупирован немцами, которые первым делом принялись искать и убивать евреев. Их в селе на начало войны было 967 человек, больше трети от всего населения. 28 октября 1941 года нацисты расстреляли в Дашеве 814 евреев. Те, кто все же чудом пережил эту кровавую бойню, были уничтожены в 1942 году недалеко от деревни Купчинцы, в нескольких километрах от Дашева.

Как выжили вы?
– Мамина подруга невероятно испугалась, что немцы убьют ее за укрывательство еврея. И просто вынесла меня ночью в поле. Под открытым небом, совершенно один, я пролежал трое суток. Меня подобрал пастушок – и принес в свой дом в соседней деревне. Через два дня к нему явился полицай вместе с крестьянкой Натальей Бондарь. «Вот сын лекаря Мортковича, ты за него отвечаешь жизнью», – позже передавал мне слова полицая пастух, которого я разыскал в 2012 году. Я потом выяснил, что этот полицай дружил с моим отцом, имел связи с партизанским отрядом. Но он ушел, и я остался на руках крестьянки.

Именно Наталья Федоровна Бондарь, эта простая женщина – неграмотная, но с огромным человеческим сердцем, спасла меня, рискуя своей собственной жизнью. Она скрывала меня у себя в подвале почти три года, пока в 1944-м Красная армия не освободила нашу деревню. Представляю, как тяжело ей все эти годы приходилось. Наверняка она вздрагивала от каждого шороха и стука. Я был маленьким, но все равно на всю жизнь запомнил шершавые руки женщины, закрывавшие мне рот: «Тише, хлопчик, тише, потерпи немного».

Что было дальше?
– В 1945 году за мной приехали бабушка с дедушкой из Москвы. Они уже знали, что мои родители погибли. Гораздо позже я выяснил, что и отец, и мать были схвачены немцами как партизаны, зверски замучены и расстреляны: отец – весной 1943 года, мама – полгода спустя. Удивительно, что им удалось такое время продержаться живыми, когда почти все односельчане были расстреляны в первые же месяцы войны.

Бабушка с дедушкой выяснили мое местонахождение через Министерство обороны и тут же направились в те еще не совсем спокойные из-за бандеровцев украинские места. Наталья Федоровна не хотела меня отдавать, безумно ко мне привязавшись. Но дед обладал в тех краях большим авторитетом. Он мягко убедил Бондарь, что в столице у меня будет больше возможностей.

В златоглавой я и живу с 1945 года. Из-за долгого заточения в подвале я почти не мог ходить, был очень слаб, произносил лишь несколько слов – ведь никто не рассказывал мне сказок, не пел песен. Первое время каждую ночь кричал, плакал, мне снилось, что надо мной плывут тяжелые облака и падают, падают на меня. Став взрослым, связал это с тем, что пролежал один в поле трое суток, видя лишь небо. Впрочем, я об этом еще очень долго ничего не знал: бабушка считала, что мне эта информация ни к чему.

Очень долго – это сколько? Когда вы узнали обо всем произошедшем с вами в годы войны?
– Для начала я прожил долгую жизнь. В школе я учился посредственно – сказывались пробелы в развитии. Надо мной еще все издевались из-за походки: подвальная сырость на всю жизнь повредила мне суставы. И, конечно, оскорбляли меня за то, что еврей. Но я знал свою цель – стать врачом, как папа. Вида крови не боялся – с 15 лет работал санитаром в морге, чтобы попасть в медицинский университет, даже несмотря на царивший вокруг антисемитизм.

Специальность тоже выбрал по тем временам «неказистую» – нефрологию: знал, что более престижные области медицины для меня, как для советского еврея, закрыты. В итоге ни о чем не жалею. Еще студентом я сотрудничал с академиком, лечащим врачом Андропова, потом участвовал в создании первого аппарата искусственной почки, разрабатывал медицинское оборудование для полевой хирургии, для космонавтов, погружался в медицину катастроф. У меня имеется масса патентов.

И вот уже выйдя на пенсию, я случайно полез дома в старинные книги в кожаных переплетах. И из них выпали два листка. Первый – автобиография моего отца, написанная им за три месяца до войны. Выяснилось, что я даже не знал его отчества. Бабушка говорила, что зять у нее был Ефим Самойлович, оказалось – Ефим Меерович. Вторым листком была справка конца 1944-го, выданная Наталье Бондарь: в ней говорилось, что она воспитывает сына расстрелянного фашистскими захватчиками партизана Ефима Мортковича, лекаря из Дашева. Я сразу же отправился в Дашев.

Неужели нашли Наталью Бондарь?
– К сожалению, она скончалась еще в 1952 году, ей было 60 лет, за ее плечами осталась достаточно тяжелая, одинокая жизнь. Чтобы разузнать о ней больше, меня отправили к ее другу – пенсионеру, жившему неподалеку. И он тут же вспомнил мальчика, которого прятала его волевая соседка: «Я же его сам с поля и принес! Мы поэтому всю жизнь и дружили». Да, это был тот самый «пастушок», нашедший меня, выброшенного на произвол судьбы! Впоследствии я как мог заботился о нем, каждый год старался к нему ездить. Даже снял о нем документальный фильм – жалко, что его Праведником народов мира не признали.

Вы за него просили?
– Как только вернулся тогда в Москву после судьбоносного посещения Винницкой области, сразу же отправил бумаги во Всемирный центр памяти жертв Холокоста «Яд ва-Шем». Просил и за пастуха, и за Наталью Бондарь. Дашев посетила специальная комиссия – по ее решению звание Праведника народов мира присвоили только Наталье Бондарь. К огромному сожалению, она рано ушла из жизни. Но у нее теперь есть дети, внуки, и на Аллее праведников в Иерусалиме выбито её имя, и в память о ней посажено оливковое дерево.

Сейчас вы руководите Московской организацией бывших малолетних узников гетто и концлагерей.

Много ли вас, как переживаете пандемию?
– Еще несколько лет назад нас было 450, на сегодня остался 141 человек – пандемия коронавируса унесла жизни 11. Почти все – выдающиеся личности, ведь жили не только за себя, но и за тех, кто был расстрелян, замучен, сожжён в газовых камерах. Среди нас – масса врачей, основоположников новых направлений в науке, лауреатов госпремий. До пандемии мы часто встречались. Сейчас сидим по домам – помогаем друг другу, как можем: продуктами, лекарствами и, конечно, онлайн-общением, что, возможно, важнее всего.

Яна Любарская