Михаил Блоков

Она прятала стихи своего великого мужа в кастрюлях и ботинках – чтобы не изъяли. Но многие строки, не доверяя тайникам, учила наизусть. Только это и помогло спасти наследие её супруга – поэта Осипа Мандельштама.

Осип Мандельштам и Надя Хазина познакомились в киевском кафе «Хлам». Ему было 28 лет, в ту пору он уже известный поэт, звезда петербургских кафе, сама Анна Ахматова называет его «поэтическим чудом». Ей 19. Хрупкая, невысокая, с «выпуклым лобиком», как писал позже Осип, Надя Хазина многих вводила в заблуждение своей кроткой внешностью. Внутри скрывался, по словам современников, железный, совершенно несгибаемый характер.

Младшая дочь еврейского адвоката, она в свои 19 лет уже успела побыть студенткой Киевского университета и бросить его – хотела стать, по примеру отца, адвокатессой, знатоком права, но поняла, что это не про нее. А еще – поучиться изобразительному искусству у Александры Экстер, основательницы стиля ар-деко, и поработать рисовальщиком революционных плакатов. Впрочем, все это Надя не считала чем-то важным и спустя много лет признавалась: «Я не люблю свою молодость. У меня ощущение, будто по колосящемуся полю бежит огромное стадо – происходит гигантская потрава. В те дни я бегала в одном табунке с несколькими художниками». Датой своего настоящего рождения она всегда считала 1 мая 1919 года – день встречи с Осипом.

«По вечерам мы собирались в “Хламе” – ночном клубе художников, литераторов, артистов, музыкантов. В первый же вечер он появился, и мы легко и бездумно сошлись. Уже тогда в нас обоих проявились два свойства, сохранившиеся на всю жизнь: легкость и сознание обреченности», – вспоминала Надежда. Роман развивался стремительно. Спустя несколько недель после первой встречи, во время которой, как говорили очевидцы, «Мандельштам читал стихи только для Нади», критик Александр Дейч написал: «Появилась явно влюбленная пара – Надя Х. и О. М. Она с большим букетом водяных лилий, видно, были на днепровских затонах». Мандельштам уехал из Киева неожиданно – в августе 1919 года красные войска оставили город, и ему могла грозить расправа. Их разлука с Надей продлилась полтора года, за это время у них почти не было вестей друг о друге. Но в конце зимы 1921 года поэт вернулся, чтобы забрать Надю насовсем. «С тех пор мы больше не расставались, пока в ночь с первого на второе мая 1938 года его не увели конвойные. Мне кажется, он так не любил расставаться потому, что чувствовал, какой короткий нам отпущен срок, – он пролетел как миг», – говорила позже Надежда, в 1922 году ставшая законной женой Мандельштама.

Первый арест поэта произошел в 1934-м. Считают, что поводом послужило прочитанное Мандельштамом кругу друзей стихотворение «Мы живем, под собою не чуя страны…». Это был настоящий «акт самоубийства», как назвал его позже Борис Пастернак. Интересно, что до этого момента Мандельштамы жили, по меркам советского государства, совсем неплохо. Осип ездил с командировками по стране, у него вышло около десятка книг, по некоторым данным, Мандельштамы даже получали специальные продовольственные пайки. Однако все это время в нем, как в человеке, который, по словам жены, «был против любого насилия», рос ужас перед новой властью. Новое стихотворение стало роковым.

Надежде Мандельштам предложили сопровождать мужа в ссылке в пермский город Чердынь. Она согласилась немедля и уже из Чердыни писала письма во все мыслимые инстанции, в том числе большевику Николаю Бухарину, о тяжелом состоянии супруга и развивающемся у него психическом заболевании. В Чердыни Мандельштам предпринял попытку самоубийства и выбросился из окна больницы, куда его поместили. Письма Надежды привели к пересмотру дела поэта. Мандельштаму запретили проживать в крупных городах, но предложили самому выбрать уездный город – супружеская чета предпочла Воронеж.

В мае 1938 года Осипа Мандельштама арестовали во второй раз. Он скончался спустя полгода, в декабре, не пережив тифа во Владивостокском пересыльном пункте Дальстроя. С этого момента в жизни его жены началась эпоха, которую Иосиф Бродский позже назвал «бегами». «Десятилетиями эта женщина находилась в бегах, петляя по захолустным городишкам Великой империи, устраиваясь на новом месте лишь для того, чтобы сняться при первом же сигнале опасности. Она была небольшого роста, худая. С годами она усыхала и съёживалась больше и больше, словно в попытке превратить себя в нечто невесомое, что можно быстренько сложить и сунуть в карман на случай бегства», – писал Бродский, который познакомился с Надеждой Мандельштам в 60-е. По его словам, та не имела совсем никакого имущества и даже книги отдавала немедленно после прочтения.

Сороковые годы Мандельштам провела в Твери, Ташкенте и Ульяновске. Начало 50-х застало ее в Чите, середина 50-х – в Чебоксарах. Затем были Таруса, Псков и, наконец, Москва – в столицу вдове поэта удается попасть только в 1965 году, спустя четверть века бегства и странствий. Все эти годы она зарабатывала на жизнь преподаванием: еще в Средней Азии сдала экстерном университетские экзамены, а позже защитила кандидатскую диссертацию по вопросам английской филологии. Но главным делом жизни Надежды Мандельштам стало сохранение наследия ее мужа.

Еще в 1934 году, после первого обыска, связанного с арестом Осипа, ей удалось спасти часть его архива. Ее помощницей в этом деле стала Анна Ахматова, удивительным образом приехавшая погостить в Москву к Мандельштамам именно в эти дни. «Один за другим, через небольшие промежутки времени, мы вышли из дому – кто с базарной корзинкой в руках, кто просто с кучкой рукописей в кармане. Так мы спасли часть архива, – писала Надежда. – Но какой-то инстинкт подсказал нам, что всего уносить не следует. “Не трогайте”, – сказала мне Анна Андреевна. В тот же день, когда после беготни по городу мы вернулись домой, снова раздался стук. Это был главный ночной чин. Он с удовлетворением поглядел на рукописи, валявшиеся на полу: “А вы еще даже не прибирали”, – и тут же приступил к вторичному обыску».

Часть стихов Надежда писала под диктовку своего мужа и позже, в годы странствий, раз за разом переписывала их, чтобы не забыть. Она передавала эти записи на хранение знакомым и в каждой квартире, где останавливалась, делала тайники. Так, знакомые Мандельштам вспоминали, что сложенные листочки со стихами, например, можно было обнаружить в кастрюлях или под стельками ее ботинок. Но некоторые стихотворения откровенно антисталинского содержания записывать и хранить дома было нельзя – и тогда Надежда просто заучивала их наизусть. Зимой 1940 года она в отчаянии писала своему другу Борису Кузину: «Я начинаю забывать стихи. Очень мучительно. Некоторых я не могу вспомнить. И счет не сходится – нескольких просто не хватает – выпали».

Работы Осипа Мандельштама впервые начали печатать в 60-е годы в Америке. Там же вышли и первые тиражи книг воспоминаний Надежды Мандельштам. В СССР поэта стали издавать официально в конце 60-х – начале 70-х годов, но большой корпус его «запрещенной» лирики оставался неизвестным читателю вплоть до конца Перестройки.

Надежда Мандельштам скончалась в Москве в декабре 1980 года в возрасте 81 года. В своем завещании, написанном много загодя – в 1966 году, она отказала советскому государству в праве распоряжаться литературным наследием мужа.

«Я уцелела и сохранила остатки архива наперекор и вопреки советской литературе, государству и обществу, по вульгарному недосмотру с их стороны. Есть замечательный закон: убийца всегда недооценивает силы своей жертвы. Убивая, всякий убийца смеётся над своей жертвой и повторяет: “Разве это человек? Разве это называется поэтом?” Такая недооценка своих замученных, исстрадавшихся жертв неизбежна, и именно благодаря ей позабыли обо мне и о моей горсточке бумаг», – писала она, добавляя, что ничто из наследства Мандельштама «не должно достаться государству и его казенной литературе».

Еще раньше, в 1938 году, она написала последнее письмо своему арестованному мужу – до адресата оно уже не дошло: «Каждая мысль о тебе. Каждая слеза и каждая улыбка – тебе. Я благословляю каждый день и каждый час нашей горькой жизни, мой друг, мой спутник, мой милый слепой поводырь».