Дмитрий Губин
Полгода вместе с Дмитрием Дибровым я вел программу "Временно доступен". Узнал про звезд много лишнего.
"Про звезд" — это я не про Диброва и уж ни в коем случае не про себя: я про приходивших к нам знаменитостей. А знаете, кто сегодня для телика знаменитость? Тот, кого показывают по телику.
Меня спрашивают знакомые:
— И что, тебе интересно с Дибровым? Он все молчит, а потом говорит, говорит, не остановится... У него реакция какая-то старомодная!
О да, мне невероятно интересно. Дибров — это такой мамонт. Подобные ему повымерли. Он умеет говорить не фразочками, хохмочками, шуточками, репликами, а периодами, когда в эфире разлита бывает длительность, как в метрике Гомера; выражать мысль при помощи сложносочиненных связей. А главное — формулировать ее прямо перед камерой. Ну, например, когда в студию приходил боксер Валуев, Дибров как бы невзначай заметил, что мультфильмовского Шрека героем делает не то, что он сильный, а то, что он добрый. И, если эта мысль кажется вам банальной, объясните, почему никто до Диброва этого не заметил? Или вот мой тезка утверждает, что верить в потустороннее нас заставляет страх смерти, небытия (было такое на эфире с офтальмологом и по совместительству путешественником Эрнстом Мулдашевым). Или что возведение Аллой Пугачевой и Максимом Галкиным баварского замка в подмосковной деревне Грязи есть практическое воплощение тезиса Маркса о том, что не следует эстетику опускать до уровня жизни, а следует жизнь поднимать до уровня эстетики.
Дибров такое умеет. Я — нет. Я, когда вижу тысячи метров стен с зубчиками и донжонами, вдруг вскочивших князями из Грязей, сжимаюсь в комок от мысли, что дух Людвига Баварского сослан с альпийского Нойшванштайна в посюстороннюю русскую ссылку. Я вижу в этом нелепейшем замке не эстетику Маркса, а отголосок трагедии, должно быть, случившейся в жизни некогда светлого мальчика, филолога и лингвиста Максима Галкина (с которым я познакомился лет 12 назад, когда он еще был однозначно светлым), потому что такие архитектурные формы возводят не для жизни, а для забытья, подобно тому, как алкоголик заливает похмелье водкой. И, наверное, моя позиция на экране чувствуется, в отличие от позиции Диброва, который хотя и очень умный, но и очень телевизионный человек. Поэтому он знает, какие вещи на телевидении говорить можно, а какие нельзя.
Двигатель и топливо
В принципе, телевизионных кумиров можно спрашивать о чем угодно: хоть о любовных делах (Михаил Пореченков признался под камерой в наличии у него внебрачного взрослого сына, о чем доселе не говорил), хоть о приводах в милицию, даже о заработках — это имиджу не вредит, поскольку и скандал, и гламур равно помогают продвигаться в рейтингах.
А самый неприличный вопрос на телевидении таков:
— А что вы сейчас читаете?
(Далее по степени неприличности следуют: "А что вас сегодня в России больше всего раздражает?" и "На каком музыкальном концерте вы последний раз плакали?")
На вопрос про чтение кумирам непонятно, как отвечать, потому что для большинства честный ответ звучит так: "Я уже давно, лет 10, ни хрена не читаю, только глянцевые журналы, где про меня пишут".
Это колоссальное изменение роли книги как источника информации заметно во всем — ну, например, когда Пугачева в 1980-х пела песни на стихи Мандельштама, эстетов это коробило, но я узнал Мандельштама именно благодаря Пугачевой, потому что в школьной библиотеке города Иваново никаких мандельштамов не водилось. И я хорошо запомнил тех лет интервью с Пугачевой, в котором она говорила, что всегда читает на ночь стихи, при любых обстоятельствах, как бы ни устала, и это выглядело не позой, а скорее гигиенической привычкой разумного человека чистить мозги перед сном.
Если не чистить зубы, появится кариес; если не читать книги, закисают мозги. Половина телегероев говорят сегодня то же, что говорили и пять лет назад,— в них не видно развития. У них мгновенная реакция, это да, у них привычный юморок, то есть такой, который не обманывает ожидания, а наоборот, их подтверждает, типа "знакомится олигарх с блондинкой", и они очень милые люди, но анализ мира вне экрана для них есть нечто излишнее.
Я говорю о книгах, потому что именно книга заливает в бак мозга горючее, состоящее в вопросах: зачем я живу? Бессмыслен ли мир? Что же будет с Родиной и с нами? К чему бы это, право, такая хандра? Кто мы, зачем мы и камо грядеши?
Если нет вопросов — нет и человека.
Технологии
О том, что заменило ум на сегодняшнем телеэкране, а шире говоря, и в России вообще, мне очень наглядно объяснил Федор Бондарчук, образцовый герой обложки журнала Hello!, великолепный, замечу, актер, а также довольно странный режиссер, после отличной "9 роты" снявший "Обитаемый остров": эдакий гламурный клип по антигламурным Стругацким.
Бондарчук рассказал, как он снимает кино по, условно говоря, голливудским технологическим лекалам: диалог на экране, который зритель воспринимает как единый план, склеивается из шести дублей, что дает шанс даже середнячка сделать великим актером. Или используется прием "отстраненного внимания": это когда во время монолога героя показывают не его, а второстепенного персонажа, Актер Актерыча, чья реакция и заставляет нас верить, что герой прекрасно играет.
В технологиях самих по себе ничего дурного нет, проблема в том, что эти технологии существуют ради технологий. Бондарчуку, похоже, было решительно все равно, на какую тему снимать кассовый блокбастер.Но, согласитесь, это прелесть что такое — снять фильм по Стругацким и тут же вступить в "Единую Россию": полагаю, чтобы облегчить финансирование прочих съемок, это же так технологично! До блокбастеров Бондарчук снимал технологически безупречные клипы: неважно, на какую попсу, неважно, для какой певицы или певца,— важно, что для милых людей и за хорошие деньги.
Милый и богатый — это и есть сегодня тот типаж, которого все обожают.
Умный ведь может и начать говорить про публику то, что он думает, а милый и богатый может говорить только то, что он знает.
Потому-то Бондарчук и говорит повсюду в защиту "Обитаемого острова", что картина взяла самый большой в стране фильм-бокс.
Вот вы можете себе представить Тарковского, хвастающегося размером кассовых сборов "Зеркала" или "Иванова детства"?
Я и Эльдара Рязанова в таком качестве представить не могу.
Мораль
Иван Ургант, отличная реакция, 31 год, ожидаемые шутки, показан по всем каналам, колоссальные гонорары за проведенные корпоративы, квартира в Доме на набережной — вау! Герой.
Федор Бондарчук, Михаил Пореченков, Николай Фоменко — герои, герои, герои. Вам ведь они нравятся, правда, да?
Я, боже упаси, не хочу сказать, что они плохие люди, потому что даже плохой (с моей точки зрения) фильм и пустая (с моей точки зрения) программа не делают их создателей плохими. Бывает, в конце концов, и производственный брак. Но я хочу сказать, что большинство из этих людей считает своей добродетелью одну: умение развлекать. И только.
Добро, зло, обман, стыд, подлость, предательство, отчаяние, поиск выхода, самосовершенствование, утрата и обретение веры, закольцованная злосчастность российской истории, то есть все, что придает человеческой жизни вес, заставляя ее отпечатываться на земле, — об этом еще можно говорить с людьми старой школы, то есть с Ярмольником или Гармашем. С выпускниками школы новой — нельзя. Непонятна сама тема для обсуждения. Так, для актера неважно, кого играть, Моцарта или Сальери, за него думает режиссер, и в этом смысле у нас телеведущих нет — остались одни телеведомые.
Еще раз: я не спорю, они милейшие люди, но вы их видите с той стороны экрана, и они вам нравятся, потому что вы такие же милейшие люди, которые тоже очень хотят денег и любви, и давно не читают книг, со вздохом смотрят на тех, кто что-то пищит о нравственности и морали.
Но вот я, готовясь к эфиру, читаю интервью с одним из кумиров: он рассказывает, как его отец, в бытность советским начальником, держал на столе фотографию, где был вместе с Хрущевым. И вот чуть пронесся слух, что Хрущева снимают, на столе отца фотка с Хрущевым мгновенно сменилась фоткой с Брежневым.
Понимаете, да? Сын может — всякое бывает! — увидеть отца и пьяным, и голым, и вообще совершающим неприличный поступок. Но тогда он должен об этом молчать, а не разбалтывать в интервью, не задумываясь о том, как это выглядит (и даже не задумываясь, что над этим можно задуматься).
По крайней мере, я так понимаю мораль, но мораль стала таким смешным словом, что про нее смешно говорить.
Мы и они
Леонид Ярмольник — человек, к слову, проделавший над собой титаническую работу со времен "Вокруг смеха" и пресловутого цыпленка-табака (что тогда заставляло меня относиться к нему примерно так же, как я сегодня отношусь к Бондарчуку; то есть у Бондарчука шанс еще есть), заметил, что актеры, прошедшие школу сериалов, навсегда остаются порчеными для кино. Они, в принципе, профессиональны, могут изобразить страх, любовь, отчаяние, но никогда уже не смогут изобразить оттенки.
Это очень жестокая оценка, но можно посмотреть встык, скажем, "Адмирала" с Колчаком-Хабенским и "Анну Каренину" с Карениным-Янковским — и сразу станет понятно, почему Янковский никогда не снимался в сериалах, а Хабенский никогда не дотянется до Янковского.
Я сейчас даже не про телик, я вообще про жизнь: игра на понижение (ради денег, ради карьеры, неважно, ради чего — друга моей семьи Сашу Половцева никто знать не знал, когда он блестяще играл в "Барабаниаде" и подрабатывал грузчиком в магазине, а узнали, когда он стал майором Соловцом из "Ментов": создал, так сказать, положительный образ профессии, которая вне сериала не вызывает любви), так вот, игра на понижение, на упрощение разливает внутри пустоту, которую старшие поколения заполняют алкоголем, а младшие немыслимым пафосом при полной убежденности, что весь мир таков.
Я в этом вовсе не так уверен.
Самым непафосным и простым в общении для меня был Микки Рурк. У него вообще довольно пацанская биография: его бил отчим, он занялся боксом и набил морду отчиму, мать выгнала из дома, подрабатывал, накопил на актерскую студию, добился успеха, связался с дурной компанией, пропил и промотал все, что было (включая "роллс-ройс"), ради заработка дрался на ринге, постепенно вернулся в кино... В студии в тот день валилось все: у гримеров выпадали из рук кисточки, потому что это был "сам Рурк", в двери лезли пьяные телезвезды, чтобы с "самим Рурком" сфотографироваться, бились чашки с кофе и падали стулья — вокруг царила истерика, — а мне, повторяю, было легко, потому что это из него все делали героя, а он из себя героя не делал. "Микки, ты по-прежнему посещаешь психиатра?" — "Да, потому что без него мне не выкарабкаться".— "А что ты сейчас читаешь?" — "Мемуары одного рестлера, мне очень интересно".— "Как для тебя выглядит самая счастливая ночь жизни?" — "Я сижу со своими собаками на берегу и слушаю, как шумит море".
Попробуйте-ка наших спросить про психиатра или про ночь!
Конец света
Однажды я не выдерживаю и устраиваю маленький, но прекрасный производственный скандал. Я говорю, что больше не могу в телевизоре говорить с людьми из телевизора, потому что все разговоры сводятся к телевизору. Но мне мой марш несогласного быстренько усмиряют: "Пиши свой список".
И вот тут я понимаю, что список написать не могу.
То есть я с легкостью могу представить, кого бы я хотел видеть в эфире, когда бы вел его, скажем, век назад. Потому что очевидны герои того времени. Путешественники. Поэты. Военные. Инженеры. Изобретатели. Летчики. Хирурги, вирусологи, вообще врачи. То есть тогда кумирами были исследователи и преобразователи мира, а если какие-нибудь актеры в этот список и попадали, то на правах украшения. Основу составлял все же принцип открытия — хотя бы Станиславским "школы переживания".
Кого сегодня интересуют космонавты или путейские инженеры? Физики или стихотворцы? Мир для моих сограждан — это телевизор. Герой телеэкрана — тот, кто создает запоминающийся образ. Зачем образу познавать мир?
Понимаю, что рублю сук, с которого кормлюсь, но телевидение — это довольно убогий информационный источник и это причина, по какой я телевизор уже лет 10 как не смотрю. Быстрая смена картинок и крохотные цитаты, ставка на эмоцию — это как пролетевшая мимо модница. Радио по своим возможностям богаче телевизора, журнал — сложнее радио, книга — сложнее журнала, а интернет — сложнее всего перечисленного, потому все перечисленное в себя включает. Телевидение просто по своей технологии лживо и криво, и, например, прямой эфир — это попросту один из механизмов выпрямления этой врожденной кривизны. Без этого телевидение легко превращается в пропаганду, причем потребительскую скорее, чем политическую.
Надеюсь, вы понимаете, к чему я веду. Поколения, черпающие информацию о мире через телевизор; доверяющие телевизору и мечтающие в телевизор попасть, совершили грех подмены мира иллюзией мира. Они перестали изучать планету, Вселенную, себя и стали потреблять телевизионный продукт. Ведь консюмеризм с его пресловутой пирамидой искусственно созданных потребностей есть просто ориентация на телекумиров. У этих-то милых людей в шкафу всегда 500 пар обуви, как у героини Сары Джессики Паркер, а с исследователя-то Пржевальского что можно было взять, кроме одной лошадиной силы?
Я вообще порой полагаю, что наше телевидение и завело нас в наш кризис.
Хотите, чтобы кризис кончился? Кончайте играть в ящик, сыграйте в жизнь.
В избранные
Сделать стартовой
Подписка
Наш канал в Telegram
вверх
Пишите нам