Александр Сосновский

В Германии вышло второе издание книги бывшего члена гитлерюгенда Соломона Переля. Автор скандальной книги дал интервью РС.

...Когда гитлеровец с автоматом громко спросил мальчика: "Юде?", тот вдруг, неожиданно даже для себя, ответил: "Нет, я немец". Так Соломон Перель, подросток из ортодоксальной еврейской семьи, спас себе осенью сорок первого года жизнь и вскоре попал в школу гитлерюгенда. Там он провел почти четыре года, воевал на стороне гитлеровцев в вермахте, был в плену, а в сорок восьмом эмигрировал в Израиль. Об этой истории Соломон Перель и написал автобиографическую книгу.

- Господин Перель, ваша известность сомнительного характера. Одни называют вас героем, другие - предателем. Вы сами себя кем считаете?

- Я не выбирал этот путь. Судьба подсунула мне шанс выжить, и мне было ясно: если я хочу выжить – а я хотел – то надо идти этим путем. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

- Тогда расскажите, как все началось. Как могло случиться так, что сын раввина стал ярым членом гитлерюгенда?

- Ох, это длинная история. Давайте лучше я расскажу хронологически. В конце 1936 года, после того как Гитлер пришел к власти, мы бежали из Германии в Польшу, в город Лодзь. Не успели мы выучить польский и начать новую жизнь, как 1 сентября 1939 года Германия напала на Польшу. Всех евреев начали сгонять в гетто. Мне было четырнадцать, и мои родители решили, что я и мой старший брат Исаак не должны идти в гетто, они предложили нам бежать в восточную Польшу, куда вступила Красная Армия. Как раз был подписан пакт Молотова-Риббентропа, а точнее Гитлера-Сталина.

- Родители понимали, что, вероятно, никогда больше не увидят своих детей?

- Наверное. Прощание было душераздирающим. В восточной Польше меня, как несовершеннолетнего беженца, советская комендатура определила в детский дом города Гродно, и там я провел два года. Моему брату было тридцать, и он поехал дальше в направлении Вильно – там он женился и осел. Позже он попал в гетто Вильнюса, потом его отправили в Дахау, а его жену - в концлагерь Штутов. В детдоме я изучал социализм, стал вдохновленным комсомольцем. Мне тогда и в голову не приходило, с какой другой идеологией мне придется столкнуться в самое ближайшее время. 22 июня 41 года Германия напала на Советский Союз. Все еврейские дети должны были опять немедленно бежать. Теперь -  в направлении Минска. Это был ад на земле – Красная армия бежала вместе с нами. Неподалеку от Минска немцы нас нагнали и окружили.

- Я так понимаю, что в это время вы были активистом-комсомольцем и понимали, что вас ждет в плену? Или вы уже тогда знали, какой выберете путь для своего спасения?

- Всех пленных построили в ряд для допроса, но ведь евреев в плен не брали. Евреев и комиссаров. Когда дошла моя очередь, немец спросил: "Ты еврей?". Я знал, что если скажу правду, то буду через несколько минут мертв. Тогда я просто сказал: "Нет, я не еврей, я – фольксдойче". И произошло чудо – он поверил мне. Меня отправили в расположение немецкой части. Там я работал для вермахта как переводчик .

- Господин Перель, эта история не совсем правдоподобна. Ведь все знают, что гитлеровцы заставляли мужчин снимать штаны. Если обрезан – значит еврей. Вам не пришлось, извините за вопрос, расстегивать свои брюки?

- Так было и в моем случае. Всех спрашивали про еврейство. Почти все отрицали то, что они евреи, хотя их внешний вид говорил о другом. Тогда их заставляли снимать штаны. На мое счастье, вероятно потому, что я говорил превосходно по-немецки, меня не заставили пройти эту унизительную процедуру. После войны я встречался с тем солдатом, который поверил мне, что я не еврей. Он живет сейчас под Любеком. Я спросил его, почему он не потребовал, чтобы я снял брюки? Он сказал, что помнит тот момент. "Что-то заставило меня поверить тому подростку", - рассказал он мне при нашей встрече. Что это было? Можно спорить до сего дня – голос бога, судьбы, везения?

- А документов у вас не потребовали? Везде ведь стояла национальность.

- Когда я стоял в очереди на допрос, то бросил документы и втоптал их каблуком глубоко в землю.

- И что было дальше? Вам поверили, но вы ведь придумали себе немецкое имя и фамилию?

- Когда меня спросили, как меня зовут, я понял, что если скажу правду, что меня зовут Шломо – это будет самоубийство. Я назвался Йозефом. И вместо фамилии Перель – Периэль. Я и не подозревал, что эта маленькая ложь приведет меня через пару месяцев в гитлерюгенд. Такое может придумать только сама судьба.

- Вы попали в школу гитлерюгенда под Брауншвейгом. Вокруг арийские голубоглазые "бестии" - и маленький чернявый подросток. Неужели никто не догадался?

- Никто ничего не подозревал. Когда я бываю в Германии, я встречаюсь часто с моими одноклассниками из школы гитлерюгенда – никто ничего не знал. То, что меня пугало до смерти, – так это ежедневные уроки по расовой теории. Речь все время шла о евреях. Например, о том, как выглядят евреи, какие признаки отличают евреев. Разумеется, мне было страшно. Но вырабатываются какие-то защитные механизмы. На уровне инстинкта. Инстинкт самосохранения говорил мне, что я должен делать. Так мне удалось почти три с половиной года играть в школе гитлерюгенда свою роль.

- Вы рассказывали мне о вашей подружке, которая была настоящей национал-социалистской. А ее мать подозревала, что вы еврей?

- Да, она однажды спросила меня об этом. До сих пор не понимаю, почему мои защитные механизмы в этом случае отказали и я признался, что еврей. В ответ она меня предупредила об опасности общения со своей дочерью. Я ни в коем случае не должен был ей ничего говорить о моей национальности – она была настоящей наци.

- Вы рассказывали, как прятались от своих товарищей во время купания в душе. Неужели за все эти годы никто не заметил, что вы обрезаны?

- Когда я был в вермахте, один офицер гомосексуальной ориентации начал ко мне приставать. Это происходило в душе, и во время борьбы он внезапно увидел, что я обрезан. Странно, но впоследствии он стал моим близким товарищем. Он никогда больше ко мне не приставал и не выдал меня. Он погиб под Ленинградом.

- Давайте вернемся в школу гитлерюгенда. Чем вы там занимались?

- Школа была размещена в казармах в Нижней Саксонии. Утром, до занятий военным делом, мы выбегали под звук горна на плац, потом - подьем флага. Затем завтрак, и все расходились по классам. После обеда мы занимались спортом. Нас кормили обыкновенной пищей. В Германии были проблемы с продуктами, но нас кормили хорошо – эрзац-масло, эрзац-мед, маргарин, кофе. Обычно давали брюквенный суп и немного мяса, но можно было пойти в открытый ресторан и купить себе картофельное пюре и овощи. У нас был еще собственный огород с овощами.

- Можно ли считать, что в определенной степени вам это все даже нравилось?

- Да. У нас была парадная форма – красивая. Зимой черная, летом - коричневая, со свастикой, кожаными ремнями и кортиком. Называлась форма "кровь и честь".

- ...и кричали "Зиг хайль"?

- Постоянно. Я даже пел вместе со всеми ужасные песни. Например, мы пели: "Если еврейская кровь с ножа течет привычно, значит у нас у всех все идет отлично". Я и сегодня спрашиваю себя, как я мог?

- Правда, как вы могли?

- Это известная штука, когда жертва в течение многих лет находится вместе со своими мучителями и каждый день ест с ними из одной тарелки... Этот путь прошел и я. В течение дня я был идейным гитлерюнге, забыв, кто я на самом деле. Ночью приходили мысли о гетто, в котором мучаются мои родители. Так я и жил в этих двух мирах. Потом все само по себе стало рутиной, так что мне удалось при этом не заболеть шизофренией. Мне говорят – бог хотел, чтобы ты выжил. Почему я, а не остальные шесть миллионов ?

- Как закончились приключения гитлерюнге Соломона?

- В конце войны меня призвали служить в фольксштурм, носить фаустпатрон. Я почти сразу попал в плен к американцам, но и там я не стал признаваться, что я еврей. Представьте себе эту сюрреалистическую картину: еврейский парень в униформе солдата вермахта в плену у американцев. Но гитлерюгенд не была признана преступной организацией, и меня выпустили на свободу. Позже мне удалось найти в Дахау моего старшего брата – он пережил концлагерь. Я немедленно все рассказал брату. Он сказал: "Салли, мне все равно, как ты выжил, главное, что ты жив". А в 1948 году я эмигрировал в Израиль.

- Думается, что в Израиле вам было нелегко. Предателем называли?

- Немногие. Кто-то сказал мне, что на моем месте он бы покончил жизнь самоубийством, но не носил бы свастику. Я ответил ему: "Ты сидишь напротив меня в удобном кресле, и сегодня тебе легко представить себя героем. Мне было шестнадцать – в этом возрасте добровольно не выбирают смерть, а делают все, чтобы выжить. И почему вообще я должен был покончить жизнь самоубийством? Тогда счет был бы не шесть миллионов, а шесть миллионов плюс один".