Олег Сулькин
Профессиональный танцор парижанин Пьер страдает тяжелым заболеванием сердца. Он ждет трансплантации, которая может спасти ему жизнь. Элиза, его сестра, переезжает к Пьеру, чтобы помогать немощному брату. Будучи в разводе, без мужа и бойфренда, она привозит с собой троих детей, которые скрашивают брату его последние дни. Элиза, которую в новом фильме "Париж" сыграла Жюльет Бинош, персонаж и страдательный, и сочувствующий. Она женщина до мозга костей, француженка с неизбывным шармом, нераздражающим кокетством и тонким юмором. Такая она актриса, Жюльетт Бинош, что, хочет того или не хочет, но почти всегда крадет внимание зрителя, отвлекает его от других исполнителей, которые по сценарию "главнее". Мы помним ее по таким фильмам, как "Невыносимая легкость бытия", "Английский пациент", "Шоколад", «Грозовой перевал», трилогии "Три цвета", "Скрытое", "Код неизвестен" и многим другим. На встречу с группой журналистов она приехала вместе с режиссером Седриком Клапишем, известным прежде всего по фильму "Русские куколки". Вместе с Одри Тату в нем сыграл Ромен Дюри, который в новой картине играет Пьера.
- Париж значит столь многое для столь многих. Выбирая Париж как задник для разворачивающейся драмы, по какому принципу вы выбирали места для съемки?
Седрик Клапиш (С. К.): Сначала я стал ворошить память. Я считаю Париж городом интеллектуальным, пусть вас это не удивляет. Мне нужен был житейский аспект, соответственно, в голову приходили совсем другие улицы и районы. Это звучит очень банально, но Париж - город туристов, моды и гастрономии. Я решил не сопротивляться банальщине и безропотно включил эти клише в свой фильм, скрестив их с оригинальными персонажами и мыслями. Ну, например, то, что Пьер, герой Дюри, танцовщик в "Мулен-Руж", конечно же, очевидное клише, потому что "Мулен-Руж" - это эмблема Парижа. Но я постарался сделать своего героя необычным, небанальным. Еще один сугубо парижский штамп - наличие в сюжете булочника. У нас - булочница. Но, помилуйте, какой же парижский сюжет - без свежеиспеченного багета, вкусно пахнущего за километр, с восхитительно хрустящей корочкой. Это мой излюбленный прием - сталкивать привычное с оригинальным. И вправду, у Парижа безумная любовь к вкусному свежему хлебу.
Жюльетт Бинош (Ж. Б.): А еще к таксистам. Пусть даже они и слегка обсчитывают.
(Оба смеются.)
С. К.: А для меня, знаешь, таксисты, скорее, символ Нью-Йорка. Безумная желтая армада.
Ж. Б.: (удивленно): Ты так думаешь?
С. К.: Да.
Ж. Б.: Не знаю. Попадала там в нелегкую ситуацию, когда шел проливной дождь, а у меня на поводке была собака. Ни один кэб не остановился (смеется).
- Жюльетт, вы недавно снимались еще в одном фильме о Париже и его жителях, который так и назывался - "Париж, я тебя люблю". Там тоже занято много хороших актеров. Где вам интереснее было сниматься?
С. К.: Хочу напомнить, что "Париж, я тебя люблю" снимали 20 режиссеров, а "Париж" снимал я один.
Ж. Б.: Не 20, а 18.
С. К..: Идея того альманаха: у каждого свое видение города, своя манера съемок. В моем фильме - мое видение. Просто я смотрю на события и героев под разным ракурсом. Смотрю на богачей и бедняков, молодых людей и старых. В каком-то смысле моя лента - прямая противоположность фильму 18 режиссеров о Париже.
- Вы снимали в разных уголках Парижа, в том числе в районах исторической застройки. Власти охотно пошли вам навстречу?
С. К.: Пришлось тесно общаться с администрацией города и с полицейским департаментом. В офисе мэра нам сначала стали было вставлять палки в колеса, но когда узнали, что я прежде уже снимал в Париже, и город у меня всегда красивый и привлекательный, смягчились. Так что я счастлив, что власти работали не против меня, а со мной.
Ж. Б.: Седрик, не прибедняйся. Ты икона для французов. Ты им нужен (смеется).
- В фильме есть выразительная сцена со стриптизом, в котором ваша героиня, Элиза, отшвыривает туфельки. Как вы работали над этой сценой? Импровизировали?
Ж. Б.: Просто думала о Рите Хейворт. И очень старалась (смеется). Тут важно влезть в шкуру героини, вроде бы ты смотришь на нее изнутри. Иногда забываешь, что это роль, что это чужие слова, которые для тебя написали. Кажется, что живешь этой воображаемой жизнью. И просто получаешь удовольствие, как в сцене стриптиза.
С. К.: Эта сцена интересна тем, что мы не думали о результате. Шли как бы по наитию, плыли по течению интуиции. И, поверьте, о сексуальности меньше всего думали. Но сцена получилась секси, причем в очень странном ключе. Бывают такие неожиданности с приятным результатом. Я объясняю этот эффект тем, что Жюльетт не стриптизерша, а когда любительница делает работу профессионалки, получается еще пикантней (смеется).
Ж. Б.: Тут дело в желании моей героини понравиться ее мужчине, подразнить его, застать его врасплох. Стриптиз - кодовый сигнал, который Элиза ему посылает.
- Отношения брата и сестры очень волнующие и трогательные. Такое ощущение, что вы, Жюльетт, и Ромен Дюри подключили собственный опыт.
Ж. Б.: Да, у меня есть сестра и сводный брат. Я всегда черпаю подсказки из своих внеэкранных ощущений. Мне очень помогает, что я жила с бойфрендами под одной крышей, что я нянчила детей. И, знаете, я затрудняюсь сказать, какой тип отношений более эмоционально сильный, глубокий - с детьми или с любимым мужчиной. Иногда чисто душевные отношения оказываются эмоционально более насыщенными, чем с мужчиной. Эти нюансы так интересно исследовать, работая над ролью!
- Работа над "Парижем", похоже, совпадала по времени с документальными съемками, которые вы делали вместе со своей сестрой?
Ж. Б.: Нет, не совпадали, сестра позднее начала съемки. Но давайте вернемся к предыдущему вопросу. Элиза любит Пьера, и когда он просит ее не беспокоиться о нем, а она не может ему отказать, а с другой стороны, понимает, что он умрет, это разбивает сердце. Это и есть настоящая любовь.
С. К.: Очень трудно давалась сцена, когда Пьер впервые сообщает Элизе, что смертельно болен. Она начинает ему грубить, чтобы скрыть свое отчаяние, свое горе. Это очень трудно сыграть: слова и подтекст. Странная, парадоксальная реакция.
Ж. Б.: Так и в жизни бывает. Не все слова правдивы.
С. К.: Это сложно, не подчиняется логике.
- В этой картине вы кардинально обновили съемочную группу. Обычно режиссеры прирастают к своему персоналу и меняют его очень неохотно. Каково вам было работать с новой командой?
С. К.: Ну, не кардинально, не преувеличивайте. Ромена Дюри я снимал в шести своих фильмах. Есть и другие актеры, которые часто ко мне возвращаются. Но, согласен, много новых лиц. Вот с Жюльетт я прежде не работал, хотя знаю ее давно.
Ж. Б.: Мы очень давно знаем друг друга.
С. К.: Много лет. Когда Ромен и Жюльетт впервые встретились на площадке, между ними что-то щелкнуло, как будто лампочка тысячеваттная включилась. Это было трудно предвидеть, хотя я надеялся на органическое их совпадение. Работать с ними было удивительно легко и приятно.
Ж. Б.: Образовался треугольник, почти любовный, но в любом случае профессиональный (смеется). Энергия циркулировала во всех направлениях. Такое полное слияние. Я даже боялась силы вспыхнувших чувств. Вдруг перехлестнется в реальную жизнь? С Роменом было легко взаимодействовать с первого дня, он очень мне помогал.
- Париж сегодня - беспокойный город: множество туристов, высокая преступность, много разных люмпенов. Как вам удавалось отгородиться на съемках от неприятностей?
С. К..: Я не думаю, что Париж отличается от других мегаполисов в худшую сторону. Как и везде, есть баланс добра и зла, хорошей и плохой энергии. С этим приходилось мириться. Главное было - не бояться реального Парижа, потому что его витальность дороже риска, с которым сопряжены контакты с обыденным миром большого города. Понимаете, в Калифорнии все улыбаются и говорят "хэлло!". В Париже вам скажут "бонжур" только после двухлетнего знакомства. Наш герой, близкий к смерти, понимает, как важно быть несерьезным и любить все вокруг - птичку в луже, старушку на лавочке, ребенка в окне. Нужно оставаться позитивно настроенным, тогда и мир будет улыбаться в ответ. Вся история Парижа пропитана негативом, общественным гневом, политическими страстями. Так было в 1789 году, так было в 1968 году. Мне кажется, Париж должен меняться к лучшему, поворачиваться лицом к моде, к философии, к позитивному восприятию мира.
- И все же - почему у Парижа такая сложная, противоречивая репутация?
Ж. Б.: Не знаю. Но уверена, что люди охотно меняются к лучшему, когда условия жизни им это позволяют. Вам улыбнулись - сперва вы прошли, не дрогнув. Вам улыбнулись снова - и ваши губы невольно растягиваются в улыбке. Конечно, по Лондону легче гулять - там больше пространства, больше зелени. Париж очень перенаселен, здесь большая скученность, толкотня, форменное сумасшествие. Сейчас ситуация меняется к лучшему - во многом благодаря усилиям мэра. Становится меньше машин на улицах, что приятно.
С. К.: Да, согласен, Париж сильно изменился за последние десять лет. Французы стали более приветливыми, мы больше ездим по миру, больше узнаем о жизни других народов, лучше учим иностранные языки. Я оптимист, у меня ощущение, что бытующая порой идиосинкразия в отношении иностранцев не перерастет в тотальную общенациональную неприязнь. Посмотрите на пеструю парижскую толпу, на людей в кафетериях, посмотрите, как они расслаблены, как смеются.
- Вы затрагиваете в фильме больную тему иммиграции. Как поток чужестранцев изменил Париж?
С. К.: Я думаю, чемпионат мира по футболу имел огромное влияние на этническую карту Франции. Оказалось, что облик Парижа у людей в мире ассоциируется не с традиционным представлением о парижанине, которое бытовало со времен Стендаля и Мопассана, а с арабами, африканцами, выходцами с Карибских островов. Это похоже на эволюцию американского этнического пирога, где все большие куски отхватывают латиноамериканцы и азиаты. Я думаю, такова судьба всех индустриальных стран в наше время. Люди сегодня меньше подвержены расовым предрассудкам, чем двадцать лет назад.
Ж. Б.: Одна из огромных проблем Франции - бюрократия, жуткая бумажная канитель и казуистика в иммиграционном ведомстве. Чтобы получить вид на жительство - с человека семь потов сойдет. Все в ярости – и французы, и эмигранты. При Саркози стало невыносимо трудно иметь дело с властями. Люди раздражены не на шутку. А возьмите, например, школы – там зреют гроздья гнева. Люди выходят на улицы, протестуя против нынешних драконовских порядков.
- Вернемся к фильму. С опытом приходит уверенность или нет?
С. К. Конечно, легче. Но возникают новые проблемы. Потому что опыт рождает самоуверенность, а она чревата потерей искренности. А без искренности невозможно снять хорошее кино. Так что нередко опыт оборачивается творческим кризисом. Такая диалектика. Нужно все время перезаряжать батареи, чтобы поддерживать форму.
Ж. Б.: Для меня все всегда как в первый раз. Но я сегодня куда тщательней отбираю сценарии, чем двадцать и десять лет назад.