13 ноября 1729 г., 280 лет назад, в семье генерал-аншефа Василия Суворова родился сын, названный Сашей в честь Александра Македонского

Мальчик рос тщедушным и хилым, отец прочил ему службу по статской линии. Но юноша с детства бредил армией и в 1742 г. добился зачисления в лейб-гвардии Семёновский полк. Так началась карьера самого удивительного русского военачальника.

Суворов был парадоксален во всём. В юности он проявлял старческую усидчивость (вызубрил труды французского военного инженера Вобана наизусть), в старости позволял себе юношеские чудачества. Воевал не за награды, но до конца жизни радовался каждой новой звезде как ребёнок. Был графом, опорой самодержавия и героем фольклорных песен… Пожалуй, лучше всех противоречивый характер Суворова отразил его секретарь Егор Фукс, издавший в начале XIX  в. книгу «Анекдоты князя италийского, графа Суворова-Рымникского». Каким же предстаёт на её страницах генералиссимус?
«Тактика меня знает…»

Суворов уверял, что был ранен 32 раза: дважды на войне, 10 раз дома (не клеилась у Суворова личная жизнь), а 20 — при дворе. Как-то к нему подошёл один из «паркетных» генералов и спросил, отчего Суворов не знает тактики.

— Может, я и не знаю тактики, — ответил Суворов, — но тактика меня знает.

В другой раз при дворе от него потребовали предоставить план итальянской кампании. Он прислал карту Европы.

Когда на балу все пили шампанское, Суворов потребовал водки. На замечание императрицы Екатерины II, что от него при дамах будет пахнуть, ответил:

— А как иначе они узнают, что я солдат?

Когда в Полтаве императрица, довольная манёврами войск, спросила Суворова:

— Чем мне наградить вас?

Он ответил:

— Ничего не надобно, матушка, давай тем, кто просит. Ведь у тебя и таких попрошаек, чай, много?
Велел добить союзника

Шутки Суворова иногда были жестокими. Когда перед сражением с французским генералом Моро потерял сознание один австрийский полковник, он громко велел добить союзника, чтобы врагу живым не достался. Казак из свиты чуть было не перерезал бедняге горло, но тому вовремя «полегчало».

При этом Суворов мог открыто насмехаться над могущественным Потёмкиным и в пояс кланяться дворцовому истопнику — мол, кто знает, в какой чин его завтра изволит произвести матушка-императрица. Был набожен до суеверия. Не любил зеркала и часы, которые всегда приказывал выносить из занимаемых им комнат. Владея девятью тысячами душ, имением своим никогда не интересовался. Зато держал в Кончанском большой хор крепостных, которые были обучены петь концерты композитора Бортнянского, лучшего друга Суворова.

В друзьях Суворов был разборчив — числил в них Александра Македонского, Юлия Цезаря и Ганнибала. Из современников уважал графа Румянцева за то, что в молодости служил под его началом, и английского адмирала Нельсона за фразу, сказанную перед сражением при Абукире: «Завтра я — или лорд, или ангел». Других авторитетов Суворов не признавал. Посреди заумного или пустого разговора даже с самым сановным собеседником мог вскочить и запеть петухом, а потом объяснять:

— Проживёте с моих лет и испытаете то, что я испытал, и вы тогда запоёте не петухом, а курицей.

Причины своих чудачеств Суворов однажды убедительно объяснил сам:

— Меня хвалили цари, любили воины, друзья мне удивлялись, ненавистники меня поносили, при дворе надо мною смеялись. Я бывал при дворе, но не придворным, а Эзопом, Лафонтеном: шутками и звериным языком говорил правду.