Полина Лимперт
 

Елизавете Боярской нет еще и 25, а она уже считается не только одной из самых красивых, но и одной из самых популярных и перспективных актрис современного российского кино и театра. В ее послужном списке такие знаковые ленты, как "Ирония судьбы - 2", "Адмирал", спектакли "Король Лир" и "Сирано де Бержерак"…

Совсем скоро Елизавета, актриса легендарного Малого драматического театра (Санкт-Петербург), приезжает в Израиль со спектаклем "Жизнь и судьба" по роману Василия Гроссмана. Премьера его состоялась в Париже, и критик "Ле Монд" восторженно писал: "Режиссеру-постановщику удалось сохранить все богатство политического, философского, гуманистического смысла романа. Во время финальной картины в душе у зрителя рождается редчайшее чувство. Чувство, которое почти невозможно испытать в современном театре". Сейчас этот спектакль предстоит увидеть израильской публике. В преддверии этого события в театральной жизни страны мы побеседовали с Елизаветой Боярской о "Жизни и судьбе" и о многом другом.

- Елизавета, какие чувства вы испытываете перед поездкой - в такую страну, с таким театром, с таким спектаклем?

- Я уверена, что Израиль - одна из первых стран, куда должен был приехать наш спектакль, но так сложилось, что мы привозим его только сейчас. Тема "Жизни и судьбы" близка еврейскому народу как никакому другому. Но в Израиле живет и довольно большое число русских людей. Великая Отечественная война, геноцид, ГУЛАГ и репрессии затронули многие семьи, независимо от их национальности, поэтому, думаю, спектакль для всех зрителей будет одновременно и очень больным, и очень понятным.

- Спектакль начинался как студенческий и не планировался для "большой сцены". Но была проделана такая колоссальная работа, достигнут такой результат, что Лев Додин принял решение сделать его репертуарным. Вас обрадовал такой поворот судьбы?

- Да, меня это обрадовало. Спектакль многое приобрел, когда стал репертуарным, но, откровенно говоря, в нем было больше обаяния, когда играли исключительно молодые ребята. Постановка, конечно, была менее глубокой, но у нее была совершенно иная нота, спектакль совершенно по-другому смотрелся. Сегодня в него вошли замечательные мастера, он стал по-настоящему масштабным. Но между двумя этими вариантами для меня стоит знак равенства, потому что каждый из них по-своему уникален и удивителен.

- Насколько вы разделяете себя настоящую и свою работу? Вы перевоплощаетесь в ваших героинь или играете их, оставаясь собой?

- Это провокационный вопрос. Если я скажу, что играю, мне скажут, что я халтурю. На самом деле это не так. Мы проживаем реальный отрезок сценического времени, но если погрузиться во все происходящее в этом романе с головой, то можно сойти с ума. Хороший артист должен уметь играть так, чтобы никто не заметил, что он играет.

- А как учит Додин?

- Я бы сказала, что Лев Абрамович учит методом проб и ошибок, потому что каждый раз, когда мы пробуем прикоснуться к какому-то сценическому материалу, мы подходим к нему со всех возможных сторон. Если это трагедия, то мы можем пробовать ее играть как комедию, как мелодраму, как фарс... Когда репетировали Гроссмана, каждый исполнитель попробовал все варианты, и только потом вырисовывалась нужная линия. Чтобы создать объем и воздух своего персонажа, надо познать его со всех сторон, абсолютно. Чтобы потом из каждого состояния взять по чуть-чуть и соединить в целое.

- Что вы чувствовали, работая над такой сложной ролью?

- Когда мы начинали репетировать, не было никаких ограничений. Мы делали этюды на любые темы романа. Как и все, я перепробовала множество персонажей. Но, прочитав роман, сразу же поняла, что хочу играть Женю. Она мне наиболее близка и понятна. Когда я начинала репетировать, мне было семнадцать. Были понятнее любовные переживания и метания, муки совести и чувство долга Жени, нежели переживания Людмилы: смерть сына и все, что за ней последовало. А для роли Нади мне, наоборот, казалось, что я уже не гожусь, что я уже немного другая. В течение пяти лет учебы я делала разные этюды на тему жизни Жени. Спектакль идет три с половиной часа, но за время репетиций мы наиграли этюдов часов на пятьдесят. Можно было бы посвятить отдельный спектакль Жене, потому что вся линия ее жизни была мной уже сыграна. То же самое и с семьей Штрум - восемь часов шел показ, посвященный им. А экзамен по актерскому мастерству, материалом к которому стали этюды на тему "Жизни и судьбы", длился трое суток.

- Во время работы над спектаклем вы побывали в местах, описанных в романе. В частности, побывали в Норильске, Освенциме. Это помогло в работе над ролью?

- Я была только в одной экспедиции - в Норильске. Тяжело об этом вспоминать. Там начинаешь осознавать масштабы человеческих трагедий. На меня в чем-то схожее впечатление произвело недавно посещение Волгограда, где я была 9 мая. Я увидела это место - Сталинград. Попыталась взглянуть на него глазами Новикова (возлюбленного моей героини, который идет в атаку в Сталинградской битве), и у меня появилось совершенно новое впечатление, которое повлияло на мою игру. Не представляю, насколько сложно было в Освенциме... Многих ребят та поездка психологически надломила. Но это неоценимый опыт, позволяющий максимально точно и правдиво рассказать нашу историю. Можно долго и пафосно рассуждать о том, как страшны лагеря, но когда попадаешь в такие места и понимаешь ужасающую простоту механизма уничтожения людей, весь пафос испаряется. В этой простоте понимаешь, как это показать. Не нужно кричать, вопить, рвать жилы. Люди пытались выжить, умирали, их убивали - и это были ежедневные будни. И тогда гораздо более страшной становится история.

- Лев Додин говорит, что, работая над спектаклем "Жизнь и судьба", хотел "погрузить совсем молодых студентов в художественный и человеческий материал, который открыл бы им новые горизонты, формировал бы из них художников". В отношении вас его надежды оправдались?

- Я надеюсь на это. Если я сейчас что-то умею, то только благодаря Льву Абрамовичу. Не знаю, как насчет художника, но Додин сформировал из меня личность. И крепостью своего характера я тоже обязана ему, потому что после такой непростой школы многие вещи не составляют особых трудностей, хотя о них говорят как об очень сложных и тяжелых. В таких случаях я думаю: поучитесь пять лет у Льва Абрамовича - и поймете, что нет ничего невозможного. Но чтобы стать художником, нужно гораздо больше времени. Думаю, что даже Лев Абрамович, народный артист и обладатель множества регалий, призов и признания зрителей, никогда не скажет, что достиг совершенства и может назвать себя полноценным художником. У нас такая профессия, которой свойственно сомнение, свойствен поиск, поэтому в ней не бывает пределов.

- Родители некоторых студентов были возмущены, что их дети участвуют в постановке "Жизни и судьбы". Ваши звездные родители - Михаил Боярский и Лариса Луппиан - как к этому отнеслись?

- Я слышала такие истории, но все зависит исключительно от политических настроений семьи. К примеру, моя бабушка была не согласна, когда я ей рассказывала, какие мы делаем этюды. Она считала, что только благодаря Сталину у нас была такая счастливая страна, все жили в достатке. Она в то время жила в Ташкенте, и война-то особо до них не дошла, обошли стороной и репрессии. Бабушка рассказывала, что на их заводе кого-то арестовывали, но была уверена, что по заслугам. И я никогда бабушку не переубеждала. Это была ее молодость, ее жизнь. Возможно, в ней не было ничего плохого и ничего страшного и траурного. Но ей повезло. А родители не были против, они очень спокойно к этому отнеслись. Единственное, из-за чего переживали, что я 24 часа в сутки пропадала в Академии театрального искусства. Вместе со мной потихоньку из дома стали исчезать вещи - шторы, покрывала, кастрюли. Все это становилось реквизитом для наших театральных этюдов. Этих вещей накопилось так много, что после окончания был целый переезд обратно домой, потому что все пять лет это была жизнь в академии.

- А что родители сказали о самом спектакле и вашей работе?

- Папа смотрел "Жизнь и судьбу" один раз - на премьере. Мои родители отдают себе отчет в том, что я работаю в одном из лучших театров в России. Да, это непростой театр, мы выбираем непростые темы, у нас непростой материал, непростые способы познания этого материала - у нас все непросто. Но именно за счет этого получается что-то настоящее. Папа, конечно, переживает, что я с головой ухожу в работу: репетиции у нас длятся до двенадцати ночи, я прихожу уставшая и не уделяю родителям должного внимания. Я и сама переживаю. Хочется с ними поговорить, а они уже спят. Но результат оправдывает все. Папе что-то может не нравиться с художественной точки зрения, с чем-то он спорит, что-то считает подмеченным так тонко, что может рассказывать об этом просто взахлеб, но он прекрасно осознает, что спектакли такого уровня на российских сценах сейчас сложно найти. И относится к тому, что мы делаем, с большим уважением и пиететом.

- Константин Райкин как-то сказал, что театр - это не то место, где можно заработать деньги. Вы ведь знаете разницу в гонорарах в театре и в кино - ради чего вы в театре?

- Ради того, чтобы не переставать быть в тонусе. В кино в основном отдаешь. Там есть сиюминутность и нет возможности что-либо исправить, проверить. Дубли можно сделать в течение часа, а в театре есть спектакли, которые играются по 15 лет. Когда выходишь на сцену, ты себя обогащаешь, укрепляешь, познаешь, продолжаешь развиваться в профессии. Кино - это другие гонорары, другие деньги. Если бы я играла Женю в кино и не знала ничего об этом материале, я бы сыграла точно, но поверхностно. В театре моя героиня имеет объем, она живой персонаж. А в кино дай Бог, если у артиста есть время для подготовки, есть возможность обсудить свою роль с режиссером. Иначе ты должен тут же, с нуля, начать. И даже если сделаешь хорошо, понимаешь, насколько лучше мог бы это сыграть, имея время на подготовку.

- Как правило, не в театре, а в кино артист получает славу и деньги. Не кажется ли вам это несправедливым?

- Мне это не обидно, потому что я очень люблю кино, сама мечтаю снимать. Другое дело, что из сотни фильмов хороших - штук десять! Но это уже другой вопрос. Хотелось бы, чтобы и театр, и кино одинаково процветали. Хотелось бы, чтобы люди ходили в театр больше. Но сам театр в России находится в упадке. Не могу понять, почему так? Что ушло? Может быть, мы не понимаем, о чем нам сейчас говорить, какие проблемы волнуют общество? Испокон веков все драматурги и артисты говорили о проблемах своего времени. Кто герой нашего времени? Был Печорин, Онегин, Раскольников. А кто сейчас? Его нет. О том поставим, о сем поставим. Давайте сделаем на современный лад пьесу Островского? Давайте! А резонанса нет, потому что очень редко завязывается контакт между залом и сценой. Зритель не видит себя в театре, поэтому перестает ходить туда. Театр должен быть зрительским сердцем, аккумулировать зрительскую энергию и рассказывать о том, что происходит у людей. А сейчас это зачастую мертвая субстанция.

- Вы играете роковых женщин, которых любят необыкновенные мужчины, которые сами влюбляются, переживают потрясающие чувства. Все это в обычной жизни встречается крайне редко. Влияет ли это на вашу личную жизнь?

- Особенно не влияет. Эти работы только усиливают мои идеалы. Проживая, проигрывая такие великолепные истории любви, мои требования, помимо того, что они у меня и так высокие, становятся еще более тонкими, рафинированными.

- В фильме " Ирония судьбы - 2 ваша героиня говорит: "Всю жизнь родители указывали, как поступать. За меня всегда кто-нибудь решал. А теперь я впервые сделала свой выбор". Это - о вас?

- Нет, это не обо мне, но этот монолог придумала я!

- Обычно родители-актеры не хотят, чтобы их ребенок становился актером. Как в вашем случае, родители не были против?

- Они не препятствовали, но и не были за. Просто предупредили, что это очень сложная профессия, в которой существует большая конкуренция, и либо ты вытаскиваешь свой счастливый билет, либо нет. Добиться успеха можно только благодаря таланту и целеустремленности - до фанатизма! Потому что сейчас настолько сложно быть в чем-то особенным - кажется, на любой вкус есть и девушки, и молодые люди... Хотя на самом деле талантов мало.

- Но даже тогда, когда успех уже достигнут, профессия актера очень сложна - и физически, и морально. Стоит ли она стольких сил, нервов?

- Стоит. Актерская работа действительно очень нелегкая. Надо иметь хорошее здоровье, крепкие нервы и сильную волю. Но я не представляю свою жизнь без сцены и без съемок. Для меня отпуск - тяжелое испытание, хотя, надо сказать, его не было уже лет пять, потому что в отпуске я всегда снимаюсь. Но когда появляются длительные выходные, вместо радости у меня начинается паника. Я не нахожу себе места, потому что я получаю удовольствие только от работы.

- Вы ведь будете в Израиле впервые?

- Нет, я у вас уже была - совсем маленькой, с родителями, когда они привозили в Израиль спектакль "Интимная жизнь". От той поездки осталось в памяти жара, очень теплое море и очень вкусная еда - что бы мы ни ели. Мне очень понравилось, и я хотела вернуться в Израиль еще раз.

- Что вы хотите сделать здесь в первую очередь?

- Хочу сходить на пляж, искупаться в море и съесть что-то очень вкусное. Когда окажусь в Иерусалиме, хочу походить по святым местам. Но первым делом - на пляж!