«Стихи писать опасно - они сбываются».

В 90-е, когда в Кишиневе со всех сторон били по глазам лозунги «Чемодан-вокзал-Россия», Александра Юнко написала цикл стихотворений «Проводы русской речи».

 

Сегодня, по прошествии почти двух десятилетий, в Молдове выросло поколение, которое уже не только не говорит по-русски, но и не понимает русского языка. Но, вопреки всему, русская литературная традиция здесь никогда не умирала.Пятьдесят пять лет назад при местной газете «Молодежь Молдавии» открылось литературное объединение «Орбита».

 

Его основателем и первым руководителем стал – тогда еще не москвич - Кирилл Ковальджи.

 

Мэтра российской словесности Александра Юнко в шутку называет дедушкой - училась она у его учеников первого призыва. Пришла в «Орбиту» девятиклассницей, и ей, пятнадцатилетней, тридцатилетний Рудольф Ольшевский, который тогда возглавлял литобъединение, казался чуть ли не старцем. Ее товарищами были поэты Борис Викторов и Наум Каплан, Николай Сундеев и Виктор Голков, юные Катя Капович и Женя Хорват, прозаики Светлана Мосова, Витя Панэ и Боря Ройтблат (список можно продолжать и продолжать).

С середины 70-х Александра Юнко начала работать в «Молодежке». Днем заведовала отделом литературы и культурной жизни молодежи (который, впрочем, из нее одной и состоял), а вечерами вела заседания «Орбиты». Здесь звучали смелые речи, зачитывались смелые тексты, по сути, совершенно невинные. Эту идиллию нарушил в 1981 году молдавский филиал КГБ. Последовали вызовы, многочасовые «беседы» и безуспешные попытки «сшить дело». Литобъединение существовало и позже, но уже при других руководителях.

От первого лица: - Свою версию разгрома той вольнолюбивой «Орбиты» позже изложила Катя Капович в документальной повести с большим, скажем так, добавлением художественного вымысла. В частности, лито действовало якобы при СП, меня она повысила до должности главного редактора и превратила в эдакую номенклатурную даму, которой я никогда не была, и т.п. В общем, история литобъединения ждет своего летописца.

Другим «глотком свободы» для Александры и ее сверстников, последышей шестидесятых, был Клуб творческой молодежи при ЦК комсомола республики. Здесь даже выходил – тиражом в один экземпляр - самиздатовский журнал «Дилетант». В КТМ собирался цвет артистического мира, бурлили споры, кипели творческие страсти и завязывались дружбы на всю жизнь. Из тех лет - ближайшая подруга Юнко Юлия Семенова, в соавторстве с которой она написала и издала в Кишиневе и Москве несколько книг прозы, в том числе два исторических романа.

 

«По нашему семейному альбому, как в каждой бессарабской семье, можно написать роман». Когда дочь Александры Петровны пошла в первый класс, мама нарисовала для нее родословное древо. И сама пришла в изумление оттого, сколько всего неожиданного обнаружилось. В ее жилах смешались крови разных народов, издревле населяющих этот край, - молдавская, болгарская, польская, украинская, греческая и, как она шутит, сомнительная русская. Вопрос с самоопределением раз и навсегда решился в 90-е, те самые, с чемоданом, вокзалом и Россией. Ничто так не заставляет чувствовать себя русским человеком, как гонения по национальному и языковому признаку.

 

Бабушка Александры Юнко, Мария Васильевна Самбурская-Турутя, воспитывалась в дворянской семье в традициях русской культуры. Дед, Михаил Васильевич Кожухарев, выходец из крестьян, учился в Кукурузенском агрономическом училище вместе с Григорием Ивановичем Котовским (к этому, конечно, прилагается малодостоверная, зато увлекательная фамильная легенда), дослужился до должности управляющего у барина. Воевал в первую мировую, получил отравление газами и вскоре умер, оставив жену и четверых детей без средств к существованию.

 

Мама, Эмилия Михайловна, 1909 года рождения, в документах была записана вначале румынкой, затем русской. Ее первый муж, Федор Чумаш, военный музыкант румынской армии, умер в 1931 году от банальной простуды, обернувшейся воспалением легких. Оставив дома маленького сына, Эмилия уехала на заработки в Бухарест (в Бессарабии царила безработица). Работу не нашла, зато встретила земляка, Петра Константиновича Юнко, который стал ее вторым мужем. В 40-м году они вернулись в Кишинев, но лишь для новых разлук – брат Эмилии Федор и ее сестра Тамара, а также Устина, сестра Петра, напуганные рассказами о зверствах большевиков, уехали за Прут.

От первого лица: - В 1941-м мои родители вместе с железной дорогой, где работали, эвакуировались до самой Ахтубы. Там их застала Сталинградская битва. Папа перенес тяжелую контузию. Федор Кожухарев воевал с немецкой стороны в румынских частях, был ранен, попал к русским в плен, его выходила русская медсестра Аня, на которой он потом женился. Мама рассказывала, как над местом сражений несколько дней стояло такое зарево, что было светло, как днем. Легкораненые бойцы своим ходом добирались в тыл, просили пить, мама растапливала снег в котелке и помогала им менять повязки. Эти подробности сохранились и в мемуарах мамы, написанных по моим настоятельным просьбам, и в заметках старшего брата, который в двенадцать-тринадцать лет уже был участником трудового фронта.

 

«Моим первым университетом стала наша магала». Имя Александра получила в память погибшей подруги матери, старшая сестра перекрестила ее в Аллу, в школе и вузе она охотно откликалась на Сашу, Шуру, Саню, Алю и даже Алевтину, представляя себя совершенно разными людьми. Она выросла на старинной Благовещенской улице, между одноименной церковью и Пушкина-горкой, и бегала по булыжной мостовой, которая помнила, как век с лишним назад этой же дорогой хаживал великий русский поэт. Естественно, каждого кудрявого мальчика в Кишиневе называли Пушкиным. Был свой Пушкин и на этой магале. Слово это, унаследованное с турецких времен, означает «квартал», где соседи друг другу ближе, чем родня. На праздники на улицу выносили столы, раскладывали нехитрую домашнюю снедь, хромой дядька из двора № 9 раздвигал меха трофейного аккордеона и люди, ощущая себя единым целым, пели песни недавних военных лет. А когда Петр Константинович привозил из Данченского рыбхоза мешок карпов, выданных в счет зарплаты, мать поручала Алле и ее старшей сестре Светлане разнести их соседям, и вся Благовещенская наполнялась запахами жареной рыбы. Припасы хранили в погребах, готовили на примусах, а керогаз считался последним словом техники. Газовые баллоны, холодильники и телевизоры появились гораздо позднее.

 

В очерках Александры Юнко о магале ей всегда шесть лет - возраст ничем не омраченного детства. Потом трагически погиб отец, и Эмилия Михайловна второй раз осталась вдовой с двумя маленькими дочерьми на руках. Стоял конец пятидесятых, когда все ходили в уродливых и тяжелых темных пальто, а новости узнавали из круглой радиоточки-«тарелки». Все жили одинаково бедно. Зарплата матери составляла 36 рублей, 33 рубля мать получала на детей после утраты кормильца, ее зарплата в конторе Ильинского базара, исторического места, также связанного с Александром Сергеевичем, составляла 36 рублей. Алла вставала вместе с мамой в пять часов, в шесть они уже были на рынке, а в восемь – в детском саду.

 

От первого лица: - Раннее утро, благословенные два часа, когда я бродила среди крестьян, привозивших в город продукты, среди живописных прилавков, заваленных плодами, среди скота и птицы, предназначенных для продажи, среди ремесленников-виртуозов - жестянщиков и лудильщиков, среди бочек с вином... Пожилой весовщик звал меня в весовую, ставил на большие напольные весы и двигал гирьки. Потом записывал на бумажку мои тощие килограммы и давал мне двадцать копеек – громадные деньги для ребенка из нищей семьи. Тогда я не понимала, что он жалеет сироту, - воображала, будто участвую в важном государственном деле. Позже весы появились на улицах, и, помню, меня страшно возмущало, что за взвешивание ничего не давали, наоборот, нужно было платить!

Когда снесли исторический Ильинский рынок, Александра Юнко написала о нем цикл стихов.

 

Почувствовала такую потребность, словно, перестав существовать в реальности, базар должен был сохраниться хотя бы в мире легенд и фантазий. А в реальности была школа на Пушкина-горке, под тремя вышками, глушившими «вражеские голоса». Детвору это не сильно заботило: через дыру в заборе они лазали в закрытую зону за яблоками и абрикосами. А во двор Дома-музея А.С.Пушкина запросто приходили поиграть. В студенчестве Александра подрабатывала здесь летом, после университета работала в штате, правда, недолго. До сих пор дружит с музейщиками, святыми людьми. И вот уже восемь лет ведет рубрику «Мой Пушкин» в газете «Русское слово», которая выходит в Кишиневе под эгидой Росзарубежцентра. Александр Сергеевич в Молдове – не памятник, а вечно живое и донельзя дерзкое олицетворение русского духа.

 

«Свобода как возраст». Литературой в Молдове не прокормиться. Средства к существованию Юнко добывает журналистикой. В семнадцать лет, едва поступив на филфак Кишиневского госуниверситета, она была уже газетчиком со стажем. Сейчас этот стаж перевалил за четыре десятилетия. После школы и музея работала во многих республиканских газетах и журналах. Считает, что специальное образование не так уж необходимо, главное – практика. Лучшую школу, какую только можно получить, прошла в «Молодежке».  Запомнились первые командировки.  В «молдавскую Сицилию» - на гагаузский юг - автобусом. В Каменку, на север, - на тряском «кукурузнике». И дальше, дальше. Она побывала на всех комсомольских ударных стройках, где трудились ребята из Молдавии. Ездила с агитпоездом по Сибири. Сплавлялась на плотах по реке Белой в Башкирии и ходила с рюкзаком по Горному Алтаю…

 

От первого лица: - Если смолоду влекло вдаль и вширь, с возрастом все больше устремляешься вглубь. Журналистика, конечно, литературная поденщина, бессрочная каторга и сушка мозгов, но, по большому счету, с профессией мне повезло. В юности не всегда сознаешь, как уникален и бесценен каждый человек, кажется, что главные встречи еще впереди. И только теперь я понимаю, какое огромное воздействие оказали на меня персонажи моих публикаций. Мои любимые герои – люди пожившие, с фактурными лицами и судьбами. А молодые бесконечно трогают своим сходством со стихами – сплошь эмоции, метафоры и еще не прочитанные смыслы… В давние годы в Молдавии работала собкором «Комсомолки» журналистка Люся Семина. Ей не давал покоя Василий Песков, она все хотела вычислить алгоритм его статей – чтобы повторить, разумеется. Но никаких особых «трюков» не было, секрет оказался прост: Песков всегда писал о том, что любит, и стремился досконально узнать то, что любит. Если тебе не интересны люди, их жизнь и то, чем они занимаются, никто никогда перед тобой не откроется.

 

В прошлом году вышел том «Русские судьбы» большой московской антологии «Современное русское зарубежье». В него вошли шесть очерков кишиневских авторов, два из них – о художнице Людмиле Цончевой и телеоператоре Викторе Пароконном – написаны Александрой Юнко.

 

Вне журналистики у нее - три книги стихов, несколько книг прозы и литературных переводов. Стихи не выходили с 1990 года, когда местный СП открестился от русских литераторов, а издательства практически перестали выпускать их произведения. В Ассоциацию русских писателей Молдовы Юнко так и не вступила. Издавать сборники за свой счет и за счет своего времени лишь для того, чтобы раздарить горстке знакомых, полагает занятием бессмысленным. Если не лукавит, ей достаточно того, что кто-то сверху продолжает дарить ей отдельные строчки и целые стихотворения. Ну нет у Александры амбиций (да и смолоду не было). Она спокойно относится к своей небольшой, но устойчивой славе человека, многих благословившего в литературу. Это началось еще в «Орбите», получило продолжение в литстудии «Черновик» при газете «Русское слово» и, вероятно, не закончится никогда. А если Александре Петровне напоминают, что ее имя внесено в энциклопедию «Женщины Молдовы», она в шутку сравнивает себя со Швейком: у него тоже была справка, которую можно было предъявить в ответ на вопрос: «А ты кто такой?». Зато гордится тем, что подборка ее мужа Льва вошла в Антологию российского юмора – в том «Одесский юмор». Поэт и журналист Лев Гольдберг был автором одесского журнала «Фонтан». Был… В середине нулевых годов одного за другим Александра Юнко потеряла сразу нескольких близких людей – сестру, зятя, мужа, брата. Об этих утратах - ее последняя книга стихов «Свобода как возраст».

 

От первого лица: - Жизнь я воспринимаю как череду освобождений. Детство кажется сплошь идиллией. И только сейчас понимаешь, до какой степени мы были закрепощены, какими путами связаны. Смерть, наверно, последнее из этих вожделенных освобождений. Только научишься жить, и все уже закончилось.

 

Чемоданом она так и не обзавелась. Хотя вокзалы и поездки по-прежнему любит. А Россия как была, так и остается для Александры Юнко духовной метрополией. В прошлом году она долго не решалась ответить согласием на приглашение участвовать в московском Биеннале поэтов: это, дескать, нужнее молодым авторам. Но поехала - и ничуть не пожалела. Ведь о том, что происходит в русской литературной жизни Молдовы, за ее пределами не известно почти ничего. В Москве набралась стольких литературных впечатлений – на несколько лет хватит! Особенно дорожит знакомством с Евгением Степановым, основателем и редактором журнала «Дети РА». Евгений Викторович сделал ей предложение, от которого не отказываются. В №7 «Детей РА» за нынешний год войдут десять подборок десяти русских поэтов Молдовы.

 

Через неделю в Москве Александра Юнко страшно затосковала по Кишиневу. Книга «Прощай, Молдавия» (Москва - Тель-Авив, 2009) открывается большим блоком ее стихов о родном городе. Ныне он опустел для поэта – все меньше в нем близких сердцу людей. Далеко, за океаном, любимые дети - дочь Юля и зять Дима Бурлаков. Но тосковать не разрешается. Александра Петровна пишет книгу о магале, которой давно уже нет ни во времени, ни в пространстве. Ведь больше это сделать – некому.

 

От первого лица:

Не только талан и удача

Мне были назначены здесь.

Но все принимаю не плача –

Как милость и добрую весть.

 

ВИКТОР АНИН

 

Фото:

1. Александра Юнко

2. Литобъединение "Черновик"