благодарную память о знаменитом композиторе, выдающемся музыкальном деятеле Давиде Григорьевиче Гершфельде предлагаем нашим читателям  выдержки из мемуаров о нем  известного молдавского музыковеда Евгения  Клетинича,  опубликованных в 2001 году в Балтиморе (США) под названием «На исходе лета».

(...) В Молдавию Д. Гершфельд попал в общем-то случайно - в середине 30-х годов по распределению после окончания Одесской консерватории. Точно так же он мог оказаться в другом месте, поэтому усмотрим здесь веление судьбы. Прежде всего потому, что ни одна музыкальная культура так не близка еврейской музыке как молдавская. Заслуга в том была народных музыкантов, молдавских лэутаров и еврейских клезмеров, что вместе музицировали, зарабатывая на кусочек хлеба сегодня в одном, завтра в другом доме. Заимствовали и невольно сближали свой нехитрый репертуар, играя на бар-мицвах, крестинах, свадьбах и поминках – всюду, куда ни приглашали. Д. Гершфельду, выходцу из потомственных еврейских музыкантов, испокон веков живших в живописном местечке Бобринец в глуби черты оседлости, долгая «абсорбция» в Молдавии не понадобилась. Здесь он почувствовал себя дома буквально  с первого дня.

Начав с руководства музыкальной частью различных театров, он подключается к созданию системы музыкального образования, преподает, дирижирует, приспосабливает для исполнения детским оркестром произведения классического репертуара, а вскоре участвует в организации филармонического оркестра, Союза композиторов, поочередно, а то и одновременно возглавляя все эти учреждения. Перед самым началом войны Д. Гершфельд успевает сплотить в Кишиневе высокопрофессиональный коллектив Государственной консерватории, по достоинству оцененной приезжавшим с концертами и проверочной миссией Давидом Ойстрахом.

Потом началась война, все перемешалось, но и в эти трудные годы Д. Гершфельд не бездействовал. Он собирает разбросанных по стране выходцев из Молдавии, большей частью бедствующих певцов, танцоров, инструменталистов, и формирует из них ансамбль песни и пляски «Дойна».

Выступления ансамбля успешно проходили в прифронтовой зоне, в госпиталях, в глубоком тылу, на оборонных предприятиях Урала, Средней Азии, Дальнего Востока, перед защитниками Москвы, шахтерами Караганды и Кузбасса. Стоит ли говорить, какую горячую реакцию вызывали они у земляков, воспринимавших родные напевы как голос стонущей под пятою нацистов Молдовы.

Начиная с середины 50-х Д. Гершфельд возглавляет учебные заведения, Союз композиторов, Оперный театр, Республиканское радиовещание. Его опера «Грозован» с успехом показывается на московской сцене. В 1961 году торжественно, с присвоением звания народного артиста, отмечается его 50-летие. Казалось, что жизнь вошла в стабильное русло с одними лишь радужными перспективами. Все, однако, было не так просто, и впереди ожидало немало испытаний. Да и могло ли быть иначе при таком бурлящем и трудно управляемом темпераменте и таком, мягко скажем, творческом отношении к существующим директивным инструкциям? Все ли могли понять и принять, что ради интересов дела приходится время от времени нарушать правила? Один только пример.

В музыкальное училище положено было зачислять студентов с требуемой подготовкой и только на основании конкурсных экзаменов. Но о каком конкурсе могла идти речь, если нередко приходили молодые люди, не владеющие нотной грамотой (не по лени или злой воле – до музыки ли было в голодные послевоенные годы?), а интуиция подсказывала ему, что они талантливы и перспективны. Не знаю, как поступил бы другой администратор, но Д. Гершфельд брал ответственность на себя и смело зачислял тех, кого считал нужным. Проверяющие приходили в ужас. Следовали оргвыводы. Хотя именно так попали в большую музыку Вероника Гарштя, Евгений Вербецкий, Евгений Дога, будущие профессора, народные артисты, гордость молдавского искусства.

В середине 60-х подросли и окрепли в Молдавии новые «кадры», стремившиеся выдвинуться на первый план. Очень разные, они неведомым образом сплотились на каком-то этапе, преследуя общую цель: очистить пространство для деятельности, освободить для себя рычаги управления культурой, искусством. Шла естественная смена поколений, в ходе которой, увы, дети часто поедают отцов.

И без того недостаточно покладистый, своевольный Давид Григорьевич,  почувствовав изменившуюся обстановку, не стал дожидаться неминуемого кризиса, а совершенно неожиданно для окружающих сменил место жительства и деятельности, покинул Молдавию и обосновался в Сочи. Предлог нашелся благовидный: так того требовало пошатнувшееся здоровье. Да и приглашение в Сочи носило вполне официальный характер – помочь городу-курорту в открытии филармонии, организации крупнейших мероприятий культурной жизни, концертов, конкурсов, фестивалей. С чем он отлично справился – помог, организовал. Но полностью прервать связь с Молдовой, которой отдал молодость, лучшие силы и талант, так и не смог. Время от времени он возвращается в Кишинев, где участвует в создании Хорового общества, исполняет обязанности художественного руководителя филармонии. И пишет для музыкального театра оперу и балет.

Оперой Д. Гершфельда в 1980 году открылся сезон получившего новое, современное здание Кишиневского оперного театра. А с балетом связан такой эпизод. Включенный в гастрольную афишу, он шел в Кремлевском Дворце съездов. На спектакле присутствовал и оставил теплый отзыв Альдо Моро. Особое впечатление произвела на него трагическая развязка балета, написанного на сюжет «Макара Чудры» Горького и названного именем главной героини – «Радда». Мог ли предчувствовать тогдашний могущественный премьер, что вскоре сам станет жертвой кровавой драмы.

Очередное «сотрясение» принес развал империи, куда менее прочной, как выяснилось, чем все мы думали. В числе потянувшихся на Запад оказались самые близкие Давиду Григорьевичу люди. Маршрут их пролег в уже названный южный штат единственной оставшейся супердержавы. Молодые и даже относительно молодые члены семьи быстро выучили язык, нашли себе применение. Что касается самого Давида Григорьевича, то эмиграцию, как и многое в предыдущей жизни, он переносит с присущими ему стойкостью и мудростью. Старательно сохраняет круг общения, давние интересы и связи, живо реагирует на события культурной и общественной жизни, новые публикации о музыке и музыкантах. Дал авторский концерт, как обычно с личным участием. Пишет новую музыку, замыслив в числе прочего оперу о Сергее Рахманинове. И все же, все же…

Случайно ли судьба именно этого русского композитора оказалась для него столь близкой и понятной? Чем объяснить то, что, по прочтении писем и после регулярных телефонных разговоров, в воображении моем упорно возникает образ отважного мореплавателя, смело игравшего с судьбой, преодолевшего грозы и бури, подводные рифы и течения. И неожиданно оказавшегося в тихой и безопасной гавани за несокрушимым защитным валом. Спасение, спокойствие, благополучие, конечно, бесценны. Но отчего так маняще кричат чайки, звенит в ушах ветер и столько воспоминаний навевают утихомирившиеся океанские волны?