Юлия Семенова (Юдович

Еврейский Кишинев, за последнее десятилетие Кишинев здорово европезировался. Появились супермаркеты, ночные клубы, казино, пробки на улицах et cetera, et cetera. Но вместе с пришедшим сюда комфортом ушло, увы, нечто, что составляло когда-то «лица необщее выражение» милого южного города.

Ах, а ведь совсем недавно Кишинев летом пропитывался запахом жареных перцев, и хозяйки на узких улочках старого города, широко распахнув двери, перекрикивались друг с другом, не выходя из тесных, но таких уютных кухонь:

- Мадам Роза! Вы не помните, или я в прошлый раз делала фиш с манкой?

- Или я заглядывала к вам в кастрюли, Фира? Вы были сегодня на рынке?

И так, под неспешную и мирную беседу без всяких стационарных и мобильных телефонов, без скайпа и «аськи» и без прочих благ цивилизации, соединивших континенты, но отделивших друг от друга соседей, происходил колдовской процесс под названием «готовка обеда». Как умели готовить кишиневские еврейские женщины, не умеет больше готовить никто и нигде. Причем, доблесть заключалась не в ночном стоянии у плиты, а в том, чтобы переплюнуть соседку. Поэтому у каждой был свой секрет фаршированной рыбы, прозрачного бульона и вермишелевой бабки к нему, торта-наполеона и икры из «синеньких». Женщины, конечно, работали, но не стремились расти по службе: во главу угла всегда ставилась семья. Чтобы муж был всем доволен, дети одеты-обуты не хуже других, а накормлены даже лучше.

Да, на детей в еврейских семьях возлагались особые надежды. Их родители, хранившие генетическую память о кишиневском погроме 1903 года, о Холокосте, во время которого сгинули с лица земли целые кланы, помнящие сталинское "дело врачей", испытавшие на самих себе все "прелести" латентного государственного антисиметизма постсталинской эпохи, выворачивались наизнанку, стараясь обеспечить детей всем необходимым, но постоянно внушали своим отпрыскам, что те должны быть лучше других. В редкой еврейской семье не было пианино или бережно упакованной в футляр скрипки. Таки-да, ойцера (в неточном переводе с идиш красавца или умника) нужно научить всему: если когда-нибудь он потеряет работу, всегда сможет заработать себе на кусок хлеба. Но чтобы не потерять работу, ребенок должен, когда вырастет, стать начальником. Например, главным инженером. Для этого нужно было учиться, учиться и еще раз учиться. В школе и после школы. Поступить в кишиневские вузы, где на одно "процентное" место было 5 евреев, было трудно, практически невозможно. Брали почти без разбора на гидромелиоративный факультет молдавского сельскохозяйственного института. Этот факультет так и прозвали - еврейским. В политехнический институт и университет попадали только самые светлые головы. Кому не везло - отправлялись искать удачу в другие города СССР, благо ни в Прибалтике, ни на Чукотке, ни, тем более, на Украине жители Молдавии иностранцами тогда не считались. Птенцы вылетали из гнезда, а когда возвращались - насовсем или на побывку - немножко стеснялись своих родителей с их неправильной речью, где перемешивался идиш, молдавский и русский, с их провинциальными взглядами и манерами, с их гипертрофированной заботой о взрослых уже детях. Есть анекдот про еврейскую маму, которой сын сообщает, что хочет жениться на пожилой негритянке с тремя детьми, к тому ж, бездомной. "Ничего, поселитесь у нас", - успокаивает мама. "Но где мы будем спать?" "На нашей кровати." "Но где же будет спать папа?" "Ляжет на полу". "А ты, мама?" "Ах, много ли мне надо, сыночек? Сейчас вот лягу и умру, лишь бы ты был счастлив". И если что преувеличено в этом анекдоте, то самая малость.

А еврейские свадьбы! Каждая из них была событием планетарного масштаба. Неважно, где они проходили - в "крутом" ресторане "Интурист" или в чуть менее "крутом", но все ж престижном ресторане "Кишинэу", или в обычной заводской столовой - это всегда было парадом родственников (двоюродные дяди и троюродные тети приезжали в молдавскую столицу из Москвы, Ленинграда, Львова и даже Саранска - столицы Советской Мордовии) и демонстрацией моды. В эпоху дефицита всего в магазинах свадебные столы ломились от яств. Их украшением были бутерброды с красной икрой, которую тогда можно было видеть только на иллюстрациях самой популярной у домашних хозяек "Книги о вкусной и здоровой пище". Почетное место отводилось также салату "оливье": скрываясь под псевдонимом "Столичный", он высился пирамидками с кусочками морковки на вершинах на закусочных тарелках. Биточки по-кишиневски на горячее напоминали о том, что началась последняя треть свадебного застолья. Ну, а растворимый индийский кофе и пирожные-эклеры или трубочки со сливочым кремом намекали, что пора и честь знать. Не для того дамы шили себе вечерние платья (которые потом и надеть некуда было: на вторую свадьбу в них идти уже неприлично), не для того многие заказывали себе под наряды нижнее белье у редчайших в городе белошвеек (они шили без патента, на дому только особо проверенным лицам или "по рекомендациям"). Плясали до упада, тем более, что и музыка всегда была на уровне: почти на всех еврейских свадьбах пела знаменитая Анна Гинзбург - певица с удивительным бархатным голосом. Быть может, родись она в другое время и в другой стране, она стала бы величиной мирового класса. Но она жила в советское время в совтском Кишиневе и была просто народной артисткой - не по званию, а по степени популярности. В нее на свадьбах влюблялись отцы семейств, юноши и подростки, а дамы, собирясь в гостях, судачили о ее романах - действительных или мнимых, кто теперь может в этом разобраться?

Еврейская община - впрочем, тогда это слово и не употреблялось - привносила в атмосферу Кишинева особый колорит. Словами и не передать, в чем он выражался. Во всем. В хабитусе города, в речи, в воздухе, в юморе, в традициях - ну, действительно, во всем. Он не исчезал даже тогда, когда в конце восьмидесятых-начале девяностых у ОВИРа томились толпы отъезжающих, когда на перроне железнодорожного вокзала каждый день навеки прощались десятки людей - кто мог представить себе ситуацию, что в Израиль, США или Германию можно будет так запросто летать самолетом, были б деньги и виза? А потом этот колорит как-то исчез, растворился. В городе появилась еврейская община, несколько еврейских организаций, еврейские религиозные и светские школы и детский сад, даже еврейское высшее учебное заведение - женский колледж, где учат, как стать настоящей хранительницей традиций.

Теперь эти традиции чтут, не стесняясь. Отмечают песах и хануку, сажают деревья в праздник ту-бишват, рассылают родственникам, друзьям и знакомым открытки на рош-а-шана (еврейский новый год), встречают шабат (субботу), открыто ходят в синагогу. Мацу в супермаркетах можно купить круглый год (другое дело, по какой цене), иметь родственников в Израиле престижно, передать с кем-то из комадировочных в Тель-Авив дефицитный там "советский" корвалол или заказать привезти лекарство, хумус или хлопушки для праздника пурим - все равно что попросить соседку купить буханку хлеба и для тебя. Теперь здесь всенародно отмечается день памяти жертв Холокоста, в память жертв Кишиневского погрома 1903 года установлен мемориал в парке столичного района Скулянка, усилиями еврейского Благотворительного фонда "Дор ле Дор" приведено в порядок еврейское кладбище. Построен общинный дом в центре города, выходят еврейские газеты, и все кишиневцы гордятся тем, что один из самых видных израильских политиков Авигдор Либерман вырос и родился в молдавской столице, более того, здесь он желанный и частый гость. В Кишиневе проводятся Дни израильского кино и клязмерские фестивали, на которые съезжаются еврейские музыканты из стран ближнего и дальнего зарубежья. Молдавские театры ставят пьесы еврейских авторов и на еврейскую тематику. И, как прежде, приглашают на вечеринки, свадьбы и дни рождения еврейских певцов. Сегодня место популярнейшей Анны Гинзбург занял Слава Фарбер, талантливейший человек, давно переквалифицировавшийся из инженера в вокалиста, выпустивший несколько сольных альбомов, известный далеко за пределами Молдовы. Словом, жизнь еврейской общины - пусть и не очень-то многочисленной (сегодня она насчитывает в Кишиневе около 20 тысяч человек) - кипит вовсю, вовлекая в свой круговорот и представителей других национальностей. И это здорово, но...

Но все-таки жаль, что в обувной мастерской на улице Пушкина давно уж нет старичка-еврея, который, набивая набойки на каблуки, рассуждал о политике. И что наш сосед дядя Абраша, который, возвращаясь перед праздниками из синагоги, заглядывал поделиться новостями, ходит теперь в синагогу в далеком Израиле. И что интеллигентнейшая учительница начальных классов Софья Айзиковна - владелица прачечной в каком-то из маленьких американских городков - не придет 1 сентября в 1 класс кишиневской школы. И что на рынке ко мне уже никто не обращается "мадам". И что молодежь ставит неправильные ударения не из-за сильного влияния идиша, а просто от необразованности. Что не собираются пожилые дядечки в сквере перед гостиницей "Молдова" (которой, кстати, тоже уже нет) поиграть в шахматы и пофилософствовать. Что типичное еврейское лицо на улицах города можно увидеть крайне редко. И что теперь здесь этого уже не будет никогда.