В минувшую субботу российские коммунисты провели совместный пленум ЦК и Центральной контрольной комиссии КПРФ, посвященный итогам президентских выборов и тактике партии в новых условиях.

Судя по основному докладу секретаря ЦК Ивана Мельникова и выступлениям участников, они винят в поражении своего кандидата кого угодно, кроме себя, и никакой новой тактики предлагать не собираются.

По мнению Мельникова, Геннадий Зюганов показал "политическую интуицию и отменную реакцию".

Впрочем, подробно доложив, почему выборы были "нелегитимные и нечестные", Мельников тут же констатировал, что база поддержки компартии "усреднилась" на уровне 17-20%.

Независимые аналитики практически единодушно утверждают, что, став социал-демократической партией с упором на социальное государство, прогрессивный подоходный налог, частичную национализацию, защиту прав работников, компартия могла бы не только вырваться из многолетнего "электорального гетто", но и прийти к власти.

"И за Сталина идут в последний бой"

Знаковым моментом, по мнению экспертов, является вопрос об отношении к личности Иосифа Сталина. Портреты человека, ассоциирующегося в массовом сознании с террором и тотальной несвободой, отпугивают многих сочувствующих левым ценностям.

Чуть менее месяца назад председатель ЦК КПРФ (по мнению многих, второй человек в партии) Владимир Никитин в интервью Русской службе Би-би-си заявил, что отказываться от ассоциаций со Сталиным российские коммунисты не намерены. Правда, добавил, что ценят его не за репрессии, а как национально ориентированного государственника.

Убежденные антигосударственники и интернационалисты Маркс и Энгельс, вероятно, в ужасе отшатнулись бы от таких последователей.

"Те в партии, кто думает иначе, сильно ошибаются", - сказал Никитин, косвенно признав, что по данному вопросу среди его коллег существуют разные мнения. Однако, судя по всему, политическую линию КПРФ пока определяют не "ревизионисты".

История полна совпадений. Коммунисты обсуждали свою идеологию и тактику в канун юбилейной даты. 90 лет назад началось восхождение Иосифа Сталина к вершине власти. 3 апреля 1922 года он был избран генеральным секретарем ЦК тогда еще РКП(б).

Впоследствии всем в стране и в мире было ясно, что именно генеральный секретарь ЦК является главой советского государства. В начале 1920-х годов было не так. Пост генсека рассматривался как технический. Сталину понадобилось семь лет византийских интриг, чтобы стать единоличным лидером.

Окончательную победу над всеми соперниками он одержал в 1929 году, когда его 50-летний юбилей был впервые отмечен с государственным размахом и немыслимыми славословиями.

Сталин и Ленин

При жизни Сталина он считался единственным достойным учеником и продолжателем дела Ленина, что вылилось в чеканную формулу, приписываемую Максиму Горькому: "Сталин - это Ленин сегодня".

Впоследствии широко распространился взгляд на него, как ловкого интригана, хитростью пробравшегося к власти и исказившего великую идею. "Эх, если б Ленин встал из гроба, на все, что стало, поглядел!" - сокрушался Александр Твардовский.

Отчасти верны оба мнения.

Представление о Ленине - гуманисте и демократе, насаждавшееся в послесталинский период советской истории, опровергается его бесчисленными заявлениями и, главное, делами. Сталин действительно был верным ленинцем во всех вопросах, кроме одного: отношения к верхушке партии. Однако отношения между вождем и преемником складывались неоднозначно.

Широко известна история о том, как Петр I на смертном одре попросил грифельную доску, начертал слова: "Отдайте все…", а потом откинулся на подушки и вскоре испустил дух. Историки уверены: дело не в том, что недуг роковым образом прервал его на середине фразы, а в том, что сам Петр понимал - "отдать все" было некому.

В аналогичной ситуации через 300 лет оказался Владимир Ленин. Содержание знаменитого "Письма к съезду", за одно упоминание о котором при Сталине можно было отправиться к праотцам, сводилось к тому, что умиравший вождь не видел преемника: все были нехороши.

Биограф Сталина Эдвард Радзинский полагает, что Ленин на закате дней разрывался между противоречивыми чувствами: он опасался раскола в политбюро, и одновременно ему претила мысль, что кто-либо станет единоличным вождем, равным ему самому.

По мнению исследователя, Ленин мечтал о чем-то наподобие коллективного руководства, сложившегося в СССР методом проб и ошибок к середине 1960-х годов, и видел в Сталине полезный противовес чересчур властолюбивому Троцкому. Противопоставлять их друг другу он начал еще во время Гражданской войны. К тому же Ленин, вероятно, верил в личную преданность "Кобы" и считал его человеком дела, а не болтовни.

Пик "нежнейшей дружбы" между двумя вождями, по словам историка, пришелся на 1921-1922 годы.

В мае 1921 года Сталин едва не умер от приступа гнойного аппендицита и перенес тяжелейшую операцию. Ленин дважды в день звонил лечащему врачу Розанову, потом лично отправил Сталина на отдых в Нальчик, "подальше, чтобы никто не приставал", сердито отчитал Серго Орджоникидзе за то, что он позволил больному приехать в Тбилиси на пленум Кавбюро РКП(б), а по возвращении в Москву хотел поселить его в исторических парадных комнатах Большого Кремлевского дворца. Воспротивился Троцкий, жена которого заведовала кремлевскими музеями.

По имеющимся данным, пост генсека придумал Григорий Зиновьев. Но Ленин всецело поддержал инициативу и выдвинул на эту должность Сталина, действуя вполне осмысленно.

Признаки тяжелой болезни, которая вскоре сведет его в могилу, проявились у Ленина зимой 1921 года. 26 мая 1922 года с ним случился первый инсульт, повлекший частичный паралич и утрату речи.

Большинство историков считает малоправдоподобным рассказ о том, что сразу после этого Сталин якобы заявил: "Ленину капут!". Зато он с полного согласия лидера провел решение политбюро, согласно которому именно на него возлагалась забота о лечении и устройстве быта Ленина. Под предлогом заботы о его здоровье Сталин резко ограничил поступление к нему информации и навещал больного в Горках чаще других членов руководства.

В один из таких приездов 13 июля 1922 года был сделан знаменитый фотоснимок двух вождей на парковой скамейке.

Сталин описал свой визит в "Правде". "Мне нельзя читать газеты, - иронически замечает Ленин, - мне нельзя говорить о политике, я старательно обхожу каждый клочок бумаги, валяющийся на столе, опасаясь, как бы он не оказался газетой". Я хохочу и превозношу до небес дисциплинированность товарища Ленина".

Между тем, как вспоминала Мария Ульянова, Ленин и Сталин беседовали в Горках не о цветочках: "В этот и дальнейший приезды они говорили о Троцком, говорили при мне, и видно было, что Ильич был со Сталиным против Троцкого".

Ближе к осени 1922 года, указывает Радзинский, Ленин, очевидно, понял, что Сталин взял слишком много воли за его спиной. Последовали известные обвинения Сталина и Орджоникидзе в великорусском шовинизме в связи с инцидентом в Тбилиси, когда последний в пылу спора ударил коммуниста-"независимца" Кабахидзе, и декабрьское "Письмо к съезду".

Ленин потребовал огласить "Письмо" перед первым съездом, который соберется после его кончины, но Сталин самовольно вскрыл конверт, и, ознакомившись с содержанием, показал документ Троцкому, Зиновьеву и Каменеву. Поскольку тот содержал нелестные характеристики всех членов политбюро, они оказались равно заинтересованы не давать ему ход. Когда троцкисты попытались использовать "ленинское завещание" против Сталина, было уже поздно.

Личный секретарь Ленина Лидия Фотиева прозорливо угадала будущего Хозяина и подробно информировала Сталина как о физическом состоянии своего патрона, так и обо всех его действиях, включая контакты с другими членами политбюро. В результате она оказалась одним из немногих близких Ленину людей, кто не угодил под каток репрессий, и умерла в 1975 году, перешагнув 90-летний рубеж.

В феврале 1923 года врачи объявили Ленину, что ему "категорически запрещены газеты, свидания и политическая информация".

"По-видимому, у Владимира Ильича создалось впечатление, что не врачи дают указания ЦК, а ЦК дает инструкции врачам. Его расстроили до такой степени, что у него дрожали губы", - вспоминала Фотиева в годы хрущевской "оттепели".

В начале марта Сталин в телефонном разговоре грубо отчитал Надежду Крупскую за то, что она допустила несанкционированный обмен записками между мужем и Троцким. Возмущенный Ленин написал Сталину письмо, в котором потребовал извиниться или "порвать между нами отношения". Сталин склонил голову - последний раз в жизни.

Таинственный документ

Последняя ремиссия у Ленина наступила осенью 1923 года. 19 октября он потребовал везти его в Кремль. По воспоминаниям сопровождавших его Крупской и Марии Ульяновой, всю дорогу нервничал, торопил шофера, пройдя в свой кабинет, долго что-то искал, не нашел, и так разволновался, что у него начались конвульсии.

На следующий день Крупская пригласила лечащего врача: "Владимир Ильич болен и может в несколько искаженном виде представлять явления. Я не хочу, чтобы разнесся слух, что какие-то письма и документы у него украдены".

Эдвард Радзинский предполагает, что из кабинета было похищено подлинное политическое завещание Ленина, Игорь Бунич - что речь шла о номерах секретных счетов в швейцарских банках, на которых хранилось "золото партии".

Так или иначе, от этого удара Ленин больше не оправился - вероятно, не столько от пропажи документа, который, в конце концов, можно было восстановить, сколько от осознания степени своей изоляции и беспомощности.

Пауки в банке

После смерти Ленина никто не рассматривал Сталина как преемника.

Выше его в большевистской иерархии стояли Лев Троцкий - организатор октябрьского переворота и создатель Красной армии, единственный человек, которого в годы Гражданской войны пропаганда наряду с Лениным именовала "вождем"; Григорий Зиновьев - глава петроградских коммунистов и Коминтерна, с 1908 года неотлучно находившийся рядом с Лениным в эмиграции, вместе с ним приехавший в Россию в "пломбированном вагоне" и скрывавшийся в шалаше на озере Разлив; преемник Ленина на посту председателя Совнаркома Алексей Рыков; глава Моссовета и зампред Совнаркома Лев Каменев; "крупнейший и ценнейший теоретик партии" Николай Бухарин.

По словам Троцкого, "прошлая его [Сталина] деятельность оставалась практически неизвестной не только народным массам, но и партии. Зиновьев относился к Сталину покровительственно, Каменев - слегка иронически".

"Ничего, нам нужны такие, а если он невежественен и малокультурен, то мы ему поможем", - снисходительно кивал Бухарин.

Еще при жизни Ленина, летом 1923 года, отдыхавшие в Кисловодске Зиновьев и Бухарин направили Сталину предложение расширить состав секретариата ЦК. Тот пригрозил отставкой, присовокупив в письме: "Счастливые вы, однако, люди. Имеете возможность измышлять на досуге всякие небылицы, а я тяну здесь лямку, как собака, изнывая. С жиру беситесь, друзья мои". Те немедленно отыграли назад: "Разговоры о разрыве - это, конечно, от Вашей усталости. Об этом не может быть и речи".

"Да, они боятся его, но куда больше боятся друг друга. Есть и другой страх - перед работой. Они не любят тянуть лямку, предпочитают представительствовать", - комментирует Радзинский.

Члены политбюро больше всего опасались возвышения Троцкого, а Сталина всерьез не принимали и не возражали против того, чтобы "семинарист" и "шашлычник" делал за них текущую работу.

Они полагали, что "вождем" политика делают, во-первых, старые революционные заслуги, во-вторых, вклад в теорию марксизма, и, в третьих, популярность.

Вероятно, при демократии так и было бы. Но в обществе, которое они строили, верх взяло аппаратное влияние.

"Товарищ Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть", - указывал Ленин в "Письме к съезду".

"Необъятная власть", заключалась, прежде всего, в контроле над кадровыми назначениями.

Пока остальные "вожди", упиваясь собой, рассуждали о мировой революции, Сталин и его сотрудники целыми днями возились с карточками, которые они завели на тысячи "перспективных партийцев". Недалекие острословы называли его "товарищ Картотеков".

Только в 1922 году секретариат ЦК и созданный Сталиным Учетно-распределительный отдел, возглавляемый малообразованным, но безгранично преданным патрону 30-летним сыном сапожника Лазарем Кагановичем, и приобретший, по словам самого Сталина, "громадное значение", произвели более 10 тысяч назначений в партийном и государственном аппарате, сменили 42 секретаря губкомов.

Сталинские назначенцы обеспечили ему прочную поддержку на партийных съездах и конференциях всех уровней. Предложения "открыть дискуссию" встречались воплями и свистом агрессивно-послушного большинства, а принятая по инициативе Ленина на X партсъезде в марте 1921 года резолюция "О единстве партии", запрещавшая создание фракций и платформ, лишала оппозицию политического оружия.

Единственной альтернативой номенклатурному назначенчеству могли стать свободные выборы, но для большевиков, а отнюдь не для одного Сталина, эта мысль являлась недопустимой ересью.

За что боролись

Написаны тома исследований о том, как Сталин в 1920-х годах блокировался сначала с Зиновьевым и Каменевым против Троцкого, потом с Бухариным и Рыковым против Зиновьева и Каменева, и, в конце концов, уничтожил их всех поодиночке.

В борьбе за власть он не останавливался ни перед чем. Уже в первые дни после смерти Ленина прибегнул к откровенной лжи, сообщив находившемуся на Кавказе Троцкому неверную дату похорон, из-за чего тот не смог на них присутствовать, и вынудил "Правду" в отчете о кончине вождя скрыть факт присутствия при ней Бухарина. Организовал тотальную слежку за коллегами и прослушивание их телефонных разговоров. Из конъюнктурных соображений отвергал идею Троцкого о "форсированной перекачке средств из деревни в город", заслужив от оппонента уничижительное, по его мнению, прозвище "крестьянский король", но, добившись единоличной власти, осуществил ее один к одному. В 1924-1925 годах под предлогом "экономии средств" едва не заморил голодом Красную армию, но после отстранения Троцкого от руководства вооруженными силами деньги на них немедленно нашлись.

Однако и оппоненты Сталина ели друг друга, как пауки в банке, беспринципно меняли союзников, а, почувствовав, что почва уходит из-под ног, кидались к бывшим противникам за поддержкой, но тайные переговоры лишь стали дополнительным обвинением против них.

"Существует ли ЦК, единогласные решения которого уважаются членами этого ЦК, или существует сверхчеловек [Троцкий], которому законы не писаны?" - вопрошал Сталин с трибуны, готовясь сам сделаться "сверхчеловеком".

Большинство современных исследователей полагают, что Сталин и его противники стоили друг друга. Виктор Суворов вообще доказывает, что, по сравнению с тем, что сделали бы со страной Троцкий или Зиновьев, Сталин построил едва ли не "социализм с человеческим лицом".

При этом остальные "вожди" придерживались двойной морали.

Население России они не ставили ни во что, рассматривая его как человеческий материал, подлежащий "перековке" или уничтожению. Всякая политическая деятельность за пределами партии и апелляция к обществу были в их глазах абсолютно недопустимы. Николай Бухарин даже в предсмертном письме, продиктованном жене накануне ареста, обращался не к народу, не к человечеству, не к коммунистам, на худой конец, а к "будущему поколению руководителей партии".

Но к самим себе они относились, как к кружку единомышленников и друзей, члены которого обязаны, по крайней мере, не убивать друг друга. Именно это подразумевалось в хрущевские времена под "возвращением к ленинским нормам партийной жизни". Адольф Гитлер впоследствии тоже питал сентиментальную привязанность к "старым партайгеноссен".

Сталин был свободен от подобных эмоций. Широко известна, хотя не подтверждена документально, история о том, как Зиновьев, в свое время активно продвигавший его в пику Троцкому, как-то спросил, знает ли он, что такое благодарность, а Сталин ответил: "Знаю. Это такое собачье чувство".

Сталин продемонстрировал коллегам, что демократия и права для избранных в недемократической стране не гарантированы.

"Надо навсегда покончить с поповско-квакерской болтовней о священной ценности человеческой жизни", - утверждал Троцкий.

Сподвижник Бухарина, глава советских профсоюзов Михаил Томский на одном из партийных форумов под хохот и аплодисменты заявил: "В советской стране могут существовать только две партии: одна у власти, другая в тюрьме".

В годы Большого террора граждане, еще осмеливавшиеся иронизировать, прокомментировали судьбу "ленинской гвардии" словами: "За что боролись, на то и напоролись".

Сталин же, по практически единодушному мнению историков, был человеком выдающихся способностей и, вероятно, сделал бы незаурядную карьеру в любом обществе. Но в демократической стране он не стал бы единоличным диктатором и не сотворил бы того, что сотворил.