1 Ноября 2024
В избранные Сделать стартовой Подписка Портал Объявления
Интересное
Салли Ландау и Михаил Таль: эндшпиль любви
27.12.2012

Вилрейк, тихий район Антверпена. Здесь, на затерянной среди старых каштанов улице, в квартире, слишком большой для одного, за плотно зашторенными окнами живет Салли Ландау, любимая жена великого Михаила Таля. Но внешнее благополучие обманчиво — в душе Салли так и не покинула свою Россию, так и не распрощалась с печальными воспоминаниями любви и разлуки. Так и не рассталась с Мишей. Да и сам Таль не смог ее отпустить — каждую ночь он приходит к своей жене во сне…

—Я родилась в очень бедной семье в Витебске, на родине Шагала. На свет появилась синюшная и бездыханная — три часа врачи приводили меня в чувство, пока я, ко всеобщему облегчению, наконец-то не ойкнула. Меня тут же отдали на воспитание бабушке с дедушкой, так как родители-артисты постоянно разъезжали с театром. Когда началась война, Витебск страшно бомбили. Жители бежали кто куда, и бабушка, подхватив меня на руки, понеслась в обезумевшей толпе на вокзал. Помню, как едва втиснулись в товарный вагон среди мешочников, солдат, орущих и стонущих людей. Помню давку. Духоту. Крики. Плач. Родители в то время гастролировали в Харькове, и мы никак не могли их предупредить о поспешном бегстве. Бабушка то и дело приговаривала: «Мама с папой нас обязательно найдут», но для меня эти слова были пустым звуком. Ведь бабушку я называла мамой, а родную мать видела эпизодически. Вот и удивлялась: почему она говорит мне о второй маме? Бабушка рядом, значит, все будет хорошо... Поезд мчался в далекую Сибирь.

Это трудно себе представить, но в то время я, малышка, кормила своих родных. Стоя на табуретке, выступала перед публикой, гостями, соседями, Самозабвенно пела «Катюшу», плохо выговаривая слова и даже не понимая их смысла. Голос у меня уже тогда был в две октавы. Люди приходили слушать эти концерты, принося с собой кто что мог — крутые яйца (их запах до сих пор ассоциируется с ощущением войны), молоко или сметану. Те далекие сибирские годы вспоминаются лишь запахом яиц и белым-белым снегом. Бабушка тогда жила в постоянной тоске, что мы окончательно потерялись. Но папа все же нашел нас через Красный Крест. В тот период они с мамой были в Самарканде, куда меня потом и отправили.

В шесть лет я поступила в музыкальную школу в Ташкенте, и папа на радостях купил мне стакан газированной воды — огромный подарок! Пока родители были в театре, я убиралась в доме, а потом садилась на подоконник и пела на весь двор. Под окнами собирались дети, взрослые и хлопали. Иногда папа с мамой брали меня с собой на «левые концерты», и я пела с оркестром. Конечно, чувствовала себя взрослой, даже замечания делала аккомпаниатору: «Дядя Шварц, не та тональность, на одну ноту выше, пожалуйста… Спасибо».

Однажды мама дала мне хлебные карточки, чтобы я пошла за пайком на всю семью. И вот стою я в очереди и обращаю внимание на нищую старушку. Так мне ее стало жалко, что я вышла из очереди и протянула ей карточки. Все до единой.

Дома, естественно, мама устроила мне разнос, даже поколотила в сердцах. Но наказание было прервано внезапным визитом той самой старушки. Оказывается, она всю дорогу шла за мной следом.

«Я за эту девочку буду молиться всю свою жизнь», — сказала она маме, протягивая карточки. Вот уж не знаю, не молитвами ли той несчастной, но я не единожды избежала смерти…

— Война кончилась. После долгих мытарств по стране вы оказались в Вильнюсе, сумели не растерять свой дар. Работали в Русском драматическом театре, затем в Рижском ТЮЗе. Стали популярной артисткой, певицей. Выступали на эстраде.

— Чудесное было время. Самой давать себе оценку как-то неловко, но позволю себе дерзость признаться, что в те годы я обладала яркой внешностью. За огненно-рыжие локоны и золотистые глаза меня прозвали Суламифь. У меня было множество ухажеров, я постоянно получала предложения руки и сердца… но всем отказывала. Обо мне ходила слава свободолюбивой девушки, обладающей непокорным нравом. Но я, конечно, не лишала себя удовольствия посещать светские мероприятия. И вот однажды друзья позвали меня встретить Новый год в роскошном ресторане «Астория» — в те годы главном богемном местечке Риги, известном своей дороговизной. В «Астории» в ту памятную ночь 59-го я и познакомилась с Михаилом Талем.

Мы с Мишей всегда были словно связаны невидимой нитью... Фото: Фото из архива С. Ландау

— Какое впечатление он на вас произвел?

— Никакого. Друзья, точно сговорившись, представляли мне его весь вечер: «Знакомься, это наш знаменитый Михаил Таль...», «Наш будущий чемпион мира...», «Наш живой гений...» Конечно, я слышала о существовании известного шахматиста, но для меня он сам, как и его регалии, был пустым звуком. Я ведь тоже была любима и популярна, к тому же избалована вниманием мужчин. Что мне эти эфемерные, далекие шахматы и будущий чемпион?..

Новогодний праздник шел весело, все танцевали, смеялись. Под утро беспечно разбежались по домам, а через несколько дней мне позвонил приятель. Он сказал: «Знаешь, ты очень понравилась Талю» и передал мне от него приглашение зайти в гости. Так я впервые переступила порог его удивительного дома, познакомилась и с родителями Миши — Идой и Робертом.

 

Сразу стало понятно — вся любовь здесь сосредоточена на обожаемом сыне. Ему потакали во всем, и, как я узнала позже, не случайно — родители любили его так, как любят больного ребенка, сумевшего пережить смертельный недуг.

 

Встреча наша проходила трудно. Все смущались, не зная, на какую тему вести беседу, слова звучали дежурно и фальшиво. И вдруг Миша обращается ко мне: «Говорят, вы прекрасно поете, Салли. Пожалуйста, спойте что-нибудь для нас».

 

Я пожала плечами. Села за рояль. Сыграла наугад «Элегию» Рахманинова. Пока играла, Миша не сводил с меня глаз, полных удивления и восхищения. Думали ли мы тогда, что эта дивная мелодия станет нашим лейтмотивом на всю оставшуюся жизнь? Куда бы ни забрасывала нас судьба, Миша всегда дозванивался до меня с другого конца света, больной, окруженный женщинами, новыми семьями, и начинал разговор именно с этих слов из рахманиновской «Элегии»: «Я сказал тебе не все слова...»

— А что потом?

— Миша стал в буквальном смысле бомбить меня по телефону. Мы начали встречаться. Он действительно оказался таким, как его представляли друзья, — удивительным, необыкновенным, гениальным.

 

Как мне рассказывала впоследствии Ида, она, беременная Мишей, проводила лето на Рижском взморье. Стояла дикая жара, от которой некуда было скрыться. Ида спала на низкой, почти вровень с полом, кушетке, и как-то ночью мимо ее лица пробежала гигантская крыса. Ида так испугалась, что потеряла сознание. Врачи, приводившие ее в чувство, высказали осторожное предположение, что пережитый страх может негативно сказаться на будущем ребенке. Услышав это, Ида опять упала в обморок — так в полубредовой тревоге она и доносила своего Мишу. От вечного напряжения молодая мать потеряла молоко и долго лечила нервы. Миша же, как и предрекали доктора, появился на свет очень слабеньким, на правой руке — всего три пальца. В шесть месяцев он подхватил опасную болезнь, и наблюдавший его врач не был уверен, выживет ли мальчик. Инфекция затронула мозг, и, согласно парадоксальной врачебной теории, если кто из малышей и выживал после такого, впоследствии становился гением. Миша выжил и полностью подтвердил эту страшную медицинскую гипотезу. В три года он научился читать. Перемножал в уме трехзначные числа. В семь влюбился в шахматы, открыл в себе дар уникальной, какой-то нечеловеческой памяти.

Ему, например, могли позвонить друзья и спросить: «Миш, не помнишь, случайно, результат партии между Ласкером и Стейницем в 1896 году?» И он моментально выдавал им ход всей игры до мельчайших деталей. За одну ночь Миша мог прочесть четыре толстенные книги. Я поначалу думала: он лукавит, просто перелистывает страницы. Решила как-то его проверить. Спрашивала наугад, о чем была та или иная глава, а он принялся цитировать наизусть интересующие меня страницы.

...Кто может сказать наверняка, где проходит грань между патологией и нормой? Что такое «безумие»? И что такое гениальность? Божья благодать или все же проклятие? Как можно однозначно ответить на эти вопросы?

Помню, на турнире претендентов в Кюрасао я познакомилась с другим великим шахматистом, Бобби Фишером… Сидели мы как-то вдвоем, беседовали, а он на лету поймал муху и стал медленно, сосредоточенно, с явным удовольствием отрывать у нее крылышки… Оказывается, он и в номере своего отеля снял с окна москитную сетку, чтобы мошкара беспрепятственно залетала внутрь. Зачем? «Затем что я хочу их всех убить», — серьезно объяснил он. Потом, слышала, Бобби связался с какой-то сектой, все свои огромные деньги туда перечислил. В другой раз взял и без боя титул чемпиона мира отдал Карпову. После того как Фишер стал чемпионом мира, президент Никсон устроил в его честь торжественный прием. Собрались сливки общества, а Бобби... не пришел.

Ему все это было попросту неинтересно. Шутки шутками, а вот я вспоминаю эти великие имена, такие как Керес, Ботвинник, Фима Геллер, Тигран Петросян, Леня Штейн, Лева Полугаевский, Боря Спасский, Миша мой, Дэвик Бронштейн, и понимаю — то была золотая эпоха шахмат, которая давно закончилась. Больше не будет такой команды…

И дедушка Роберт, и Миша не спускали с рук маленького Герку.. Фото: Фото из архива С. Ландау

— Как развивались ваши отношения с Талем?

— Стремительно. Физическая близость многое изменила в нас, подарила ощущение полного единения друг с другом, слияния, таинственной биологической взаимосвязи. Миша признавался — он полностью впал в зависимость от меня. Конечно, уживаться нам было сложно — я ведь женщина чрезвычайно независимая. По этой причине у нас постоянно возникали размолвки. Миша не мог себе представить, чтобы мой ритм жизни не совпадал с его, — если он, например, хотел есть, то и я непременно должна была умирать с голоду. Собирался, например, пойти в Дом пионеров поиграть с детьми в шахматы — я была обязана прийти в восторг от этой идеи и убить четыре часа, наблюдая за ходом поединка. Мише было безразлично, что у меня есть свой мир, профессия, театр, репетиции. Как-то раз утром он запер на ключ входную дверь и в ультимативной форме заявил: больше в театр меня не пустит, работать не позволит, чтобы у меня не было уважительных причин не сидеть с ним круглые сутки. Я рассмеялась. Подумала, шутит. С улыбкой ответила: не отпустит — поссоримся всерьез и надолго. Но он как будто не слышал меня вовсе и вроде как не боялся моих угроз. Тогда я более жестко пояснила: мне важна личная независимость, моя работа, музыка. Это мой воздух, моя душа, и я не собираюсь от этого отказываться ни при каких обстоятельствах! «Даже ради меня?» — уточняет. «Да, — отвечаю, — даже ради тебя».

Тогда Миша подошел к аптечке, выгреб оттуда какие-то таблетки: «Смотри, если ты не сделаешь, как я прошу, — все их выпью. А не подействуют — выброшусь из окна». Я ударила его по руке, таблетки рассыпались: «Раз пошел такой разговор — уходи прочь. Немедленно. Навсегда уходи». То ли я испугалась, то ли действительно пошла на принцип, но полное растворение в другом человеке, любовное рабство — все это было не по мне.

— И он ушел?

— Ушел!

— А вы?

 

—А я отправилась на репетицию в театр как ни в чем не бывало. В голове, правда, все время стучало: между нами все кончено. Миша потом уехал на турнир, я — с труппой на гастроли... До меня доходили слухи, что Миша занял в Швейцарии первое место, что у него связь с пианисткой Беллой Давидович, и вроде как дело идет к свадьбе…

 

И вот одним прекрасным вечером наш общий с Мишей друг посетовал: «Зря ты бросила Таля». Меня его слова задели. И я ни с того ни с сего вдруг как выдам: «Да ну, пустяки все это! Мне стоит лишь позвонить — и Таль бросит все и тотчас же примчится!» Собеседник хмыкнул: «Вряд ли. Теперь у него вроде как другая жизнь начинается, чего ему к тебе мчаться?» А я уже завелась, даже заключаю какое-то детское пари. Приятель соглашается. Я набираю Мишин номер. Слышу его голос и, будто ничего страшного между нами не случилось, говорю: «Я с театром на гастролях в Вильнюсе. Приедешь?» И Миша приехал.

 

— И вы поженились?

— Я не хотела терять свободу, превращаться в обыкновенную шахматную жену… Но Миша так организовал наш брак, что я об этом узнала в самую последнюю минуту. Раньше после подачи заявления в загс надо было ждать три месяца. Поэтому когда мы собрались с Мишей отправиться в эту общественную организацию, я рассчитывала, что впереди у меня будет много времени, что все произойдет не скоро. И вот тем утром Миша вертится перед зеркалом, наряжается (что ему совершенно несвойственно!), бросая фразу: «Не забудь паспорт». Говорит, у загса нас встретит Мишин друг, фотограф Григорий Тейтельбаум. Странно, думаю, зачем друг приедет? Ведь это еще не торжественное событие. Надеваю скромную кофту, невзрачную строгую серенькую юбку. Берем такси, приезжаем. У дверей нас уже ждет Гриша. Удивляюсь: по какой причине он держит в руках три белые хризантемы, но мне их не дарит? Значит, мы едем к кому-то в гости? К кому? Такие цветы символизируют печаль, их обычно кладут в гроб. Ничего не понимаю. Миша суетливо забирает мой паспорт и скрывается с ним в кабинете директора. Вскоре дверь открывается и на пороге появляются директор загса с Мишей. Директор сияет: «Поздравляю с законным браком! Какую вы фамилию будете носить — свою девичью или мужа?» С чем «поздравляю»? Ничего не понимая, отвечаю: «Конечно, свою».

 

И тут до меня доходит, что произошло. Цепенею от неожиданности, от казенного и такого непонятного слова «муж»! Тут-то Гриша и протягивает мне хризантемы. «Хризантемы обычно кладут в гроб», — совсем некстати резко заявляю я. Но директор, видимо приняв мое совершенно обескураженное состояние за приступ крайнего душевного волнения, ласково берет меня под руку и, участливо кивая, отшучивается: «Да-да, вы правы, хризантемы оказались так кстати — ведь вы хороните себя для остальных мужчин и будете отныне принадлежать только одному-единственному».

 

Потом меня заталкивают в соседнюю комнату, где уже накрыт стол, директор разливает шампанское. Окончательно я осознаю случившееся только в машине по пути домой. Но не расстраиваюсь. Ведь я так люблю Мишу. Не понимаю только — к чему он устроил весь этот балаган? С того дня потекло счастливое время. Мы наслаждались друг другом...

— Миша нравился женщинам?

 

— Невероятно! Он ведь обладал таким шармом. Конечно, я ревновала его и, как потом выяснилось, не напрасно… Женщины у него были и до меня, и со мной, и уже после того, как мы расстались. Но что удивительно, до последнего дня мы обращались друг к другу «мой Миша» и «моя Саська». Меня никогда не покидала уверенность, что с кем бы ни был Миша, он всегда мой. Даже будучи врозь, мы продолжали быть вместе. Даже расставшись, все равно считали друг друга мужем и женой, и ничто не могло разрушить эту невидимую связь.

Миша мог позвонить мне среди ночи и сообщить: «Саська, я наконец-то стал хорошо играть!» На фото: на 50-м чемпионате СССР по шахматам в Москве Фото: РИА Новости

 

— В быту, однако, все было не так романтично?

 

— Однажды я стала замечать, что Миша все чаще во внеурочное время отлучается «в шахматный клуб». Любые попытки как-то прояснить ситуацию наталкивались на несуразную ложь: «Мне надо сделать пару деловых звонков», «Не хочу тебя раздражать…» — последнее имело для него принципиальное значение. В то время я уже носила под сердцем нашего Герку, заводилась легко, все меня нервировало.

Были разные женщины, они приходили и уходили, кто-то задерживался. Одной из таких «задержавшихся» стала актриса тех лет Лариса Соболевская. О ее существовании мне сообщила… Мишина мама: «Знаешь, у Миши появилась женщина необыкновенной красоты. Киноактриса и любит играть в шахматы… Во ВГИКе, где она прежде училась, ее постоянно видели с шахматной доской…»

 

Меня удивил восторг, с которым Ида преподнесла эту, мягко говоря, неприятную новость. Свекровь лишь плечами пожимала: «Ну ты же понимаешь, что Миша особенный. У него столько поклонниц! Это необходимая часть его уникальной жизни».

Самое противное, что даже мой отец придерживался такого мнения! Он говорил: «Если бы ты была женой какого-нибудь заурядного бабника, я бы вел себя иначе. Но твой муж — Таль! Человек номер один. Ему дозволено все. А ты — человек номер два, и то, что позволено Юпитеру, не позволено быку. Это надо понимать». Бык? Юпитер? Надо понимать? Измена как необходимая составляющая совместной жизни с гением? Нет, подобные жизненные установки были выше моей логики. Почему никто, строя эти сомнительные умозаключения, обо мне не подумал? О том, каково так жить мне? Сколько же я в то время плакала, как переживала… Меня, гордую и непокорную Салли, унижали и отодвигали на второй план.

 

— Пытались говорить с мужем откровенно?

 

— Никогда не хотела унижаться до такой степени.

— А он?

— Он жил как обычно и, будто бы ничего такого не произошло, будто и не вел параллельную жизнь, отовсюду звонил, говорил нежности, уверял, что тоскует по мне и Булочке (так ласково называл сынишку), что считает дни до встречи. Со временем я поняла, что Миша действительно искренне верил, что живет нормальной жизнью. И обманщиком себя не считал ни в коем разе.

 

Но тогда я была еще слишком молода, чтобы обладать мудрым великодушием и даром прощения. Да и характер не позволял играть в поддавки. Тем временем в нашей большой семье начали происходить неприятности. Посадили в тюрьму Мишиного отца, обвиненного в махинациях, — то было знаменитое «дело Розенблюма», шефа торговли Латвии. Роберт, на котором держалось все материальное благополучие дома, конечно, был виновен, и все это знали. Но он не был ни классическим преступником, ни злодеем. К счастью, следователи в этом разобрались и дали ему небольшой срок. Пока его не было, быт пришел в упадок, Ида стала болеть. Чтобы хоть как-то держать дом, трехлетнего сына, помогать матери Миши, мне приходилось выкручиваться, продавать свои вещи… При этом я могла бы взять несколько антикварных вещей, отдать в комиссионный и на полученные средства жить целый год. Но нет, такое дело не по мне. Рассчитывала исключительно на себя. В те горестные месяцы пришлось расстаться с моими концертными платьями, украшениями, с которыми были связаны светлые воспоминания успешных выступлений… Миша уехал играть на Кубу, вроде как тоже зарабатывать деньги для семьи. Но получив крупный гонорар, ни копейки не принес в дом — матери, мне, сыну. Зато тотчас же купил каракулевую шубу своей тогдашней любовнице. Помню, с какими глазами он вернулся: они были затуманены, он находился в состоянии слепой, безнадежной влюбленности, и я понимала, что укорять мужа бессмысленно… Он ничего не мог с собой поделать. Соболевская ввела его в круг своих друзей-киноактеров. Мордюкова, Рыбников, Ларионова… — Миша всех водил по ресторанам и почему-то всегда за всех платил. Так что пока я дома едва сводила концы с концами, Миша угощал и поил сомнительную компанию и заваливал Ларису подарками.

 

— Больно вам было…

— Мне было бесконечно больно. И одиноко. Но я все же старалась как-то держаться, балансируя, пытаясь не упасть самой и не уронить дом, сына, свекровь. Продолжала работать. Успешно прошла конкурс и стала ведущей артисткой джаз-оркестра, начала гастролировать, что-то зарабатывать… Самой тягостной была ситуация с сыном, которого каждый раз перед своим отъездом надо было куда-то пристраивать. Одно время он оставался с бабушкой Идой, но она стала все чаще болеть и в итоге слегла, так что Герочку пришлось отдать в санаторий для сирот. В то лето, выступая в Ашхабаде, я сама серьезно заболела, перенесла операцию и чуть не умерла. Задержалась на больничной койке надолго, а приехав домой, сразу же бросилась за сыном. Встретил он меня зареванный... «Мама, забери меня отсюда…»

— Гера унаследовал гены отца?

— Герка начал читать в четыре года… Прекрасно пишет стихи, необыкновенно музыкален. В юности хотел быть биологом, исследовать подводные миры, как Кусто. Но в результате выбрал профессию врача и сейчас успешно работает в израильской клинике. А еще у него Мишин тембр голоса. Когда звонит мне, говорит: «Рыжик, как ты там?» И мне становится не по себе. Прошу: «Сынок, не называй меня так, это ведь папино».

— А почему Таля вызывали в ЦК «по личному вопросу»?

— Потому что Миша ни от кого ничего не скрывал, везде водил Соболевскую, даже к нам в дом — со мной знакомить. Да я и сама себе удивлялась: общалась с этой женщиной ровно, даже согласилась сыграть ей на фортепиано и спеть. Тогда-то Мишу вызвали в ЦК и сказали: «Вы — лицо Советского Союза, вас знает весь мир, как же вы себя ведете! Имеете любовницу, а при этом женаты. Вы уж как-то определитесь. Либо разведитесь с женой и женитесь на любовнице, либо прекращайте всяческие отношения с любовницей и возвращайтесь к супруге». На что он запальчиво ответил: «Я уж сам разберусь, как мне поступить!»

 

После того разговора Миша стал невыездным. Пожалуй, тогда он впервые растерялся: как это так, ведь он привык контролировать свою жизнь, точно шахматное поле, и вдруг такой форс-мажор на ровном месте! Да и в моем лице он впервые встретил непокорную своей гениальной логике фигуру. Миша вообще не ощущал разницы между шахматами и жизнью. Вернее — путал одно с другим. Фигурки на доске были для него абсолютно живыми, настоящими, иногда более реальными, чем окружавшие его люди. И он верил, что доска эта, впрочем, как и сама жизнь с людьми, находится под его контролем. Он может передвигать фигуры по своему усмотрению. Обо мне как-то сказал: «Не забывай, для меня ты навсегда — самая главная фигура. Королева. Такими, как ты, нельзя жертвовать. И разменивать нельзя».

 

Складывалась сложная ситуация — Мише надо принимать участие в международных турнирах, а он не может никуда выехать. Тогда у Иды и родилась авантюрная идея — а что, если я сама подам на развод? Мало того, она даже предложила мне написать для достоверности покаянное письмо и взять всю вину на себя — дескать, я очень плохая жена, все время в театре, на эстраде, работаю и работаю, совсем забросив свои домашние обязанности. Трудно со мной Мише, поэто


 
Количество просмотров:
624
Отправить новость другу:
Email получателя:
Ваше имя:
 
Рекомендуем
Обсуждение новости
 
 
© 2000-2024 PRESS обозрение Пишите нам
При полном или частичном использовании материалов ссылка на "PRESS обозрение" обязательна.
Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.