Главное событие ушедшего года в отношениях российского государства и общества – переход от выборочных контроля и проверки к тотальным

 Тотальный контроль над обществом стал реальностью. На рубеже нового года можно подвести итоги той работы, которая началась в 2009 году. Тогда президент Дмитрий Медведев создал Комиссию по модернизации и техническому развитию экономики РФ, на которую многие возлагали большие надежды. Но не все знают, что одна из задач, поставленных этой комиссией, формулировалась так: развитие технологий видеоидентификации личности и распознавания речи. По сути, технологий слежки.
Организатором тендеров на размещение заказов в этой области стала Федеральная служба безопасности. По данным ФГУ «Аналитический центр при Правительстве РФ», с ноября 2010 по апрель 2011 года проекты ФСБ по видеонаблюдению реализовывались вполне успешно.

В законе
Российская система видеонаблюдения существует давно. В больших городах ее развивали мэрии в рамках программы «Безопасный город». Но на первых порах ставилась задача выявлять факты нарушения общественного порядка, идентификация личности не считалась главной целью.

Комиссия по модернизации такую задачу поставила и пошла дальше: суперсовременные мультибиометрические комплексы должны не только идентифицировать человека, но и оценивать степень его общественной опасности по поведению и физиологическим параметрам, например по походке и температуре тела.
Разработчики уже установили цифровые камеры с возможностью идентификации в вестибюле московской станции метро «Охотный Ряд», а также на столичных и питерских вокзалах. Причем данные с камер слежения передаются в МВД и ФСБ, а также в МЧС. Специальные аппаратно-программные комплексы осуществляют биометрическую идентификацию каждого лица, попавшего в поле зрения камеры, и сверяют его с изображениями, внесенными в базы данных спецслужб.

Пока система не тотальная, но важнейшие транспортные узлы она уже охватывает. Впервые она была опробована в 2006-м, когда в Петербурге проходил саммит G-8. Тогда на железнодорожных вокзалах, в аэропорту и на основных трассах, ведущих в город, были развернуты мобильные мультибиометрические комплексы по идентификации личности.
Именно с помощью этой системы выявляли и не допускали в город активистов, которые планировали на время саммита акции гражданского протеста.
Пока законодательная база для слежения и контроля за гражданами урегулирована только в отношении перехвата телефонных переговоров и переписки, в том числе и интернет-трафика. Легальный перехват осуществляется силовыми ведомствами и спецслужбами с помощью СОРМ (система технических средств для проведения оперативно-розыскных мероприятий) и только с санкции суда, в которой указаны разрешенные сроки.

Видеонаблюдение не урегулировано никак: никто не может объяснить, на каком основании законопослушного гражданина, перемещающегося из точки А в точку Б, снимают, устанавливают его личность, а затем отправляют эти данные на хранение.
Кроме того, любой законопослушный гражданин может попасть в базу данных спецслужб,  где числятся находящиеся в розыске преступники. Например, в мае 2007 года руководитель «Нижегородского общества прав человека» Сергей Шимоволос ехал на поезде из Нижнего Новгорода в Самару и по пути был трижды опрошен милиционерами из разных областей, которые объяснили ему, что он является объектом «сторожевого контроля» и им положено проводить с ним профилактические беседы.
Шимоволос подал в суд и выяснил, что на милицейский учет его поставил местный УБОП (ныне Центр по противодействию экстремизму) и поэтому все его передвижения отслеживаются. Российский суд признал такие действия законными, Европейский суд по правам человека с этим не согласился.

Дополнительная трудность состоит в том, что, с точки зрения российских правоохранительных органов, тайной является, скажем, содержание наших разговоров или переписки, но не фамилия нашего собеседника. При этом наружное наблюдение за человеком можно осуществлять только при наличии ордера, а делать то же самое с помощью камеры можно, совершенно не связывая себя судебными решениями.
Никто не был готов к такому бурному развитию технологий, поэтому законодательство осталось в прошлом веке, что очень удобно и для спецслужб, и для корпораций, которые также при первой возможности разворачивают системы наблюдения. Люди до сих пор не понимают, какие опасности для них представляет тотальная фиксация их данных, а государство с удовольствием пользуется такой беспечностью.

Однако в 2012 году мы наблюдали резкую активизацию деятельности, цель которой – обеспечить силовые структуры законодательной базой для слежения и контроля над людьми.
Именно спецслужбам оказались очень полезны последние поправки к закону о защите детей от вредоносной информации и к закону о связи, позволившие создать Реестр запрещенных сайтов. Призванные защитить детей от порно, информации о суицидах и наркотиках, на практике эти поправки позволили создать единую систему мониторинга и фильтрации Рунета. Технология DPI (глубокого анализа пакетов), которая используется для этого, облегчает слежку за гражданами.

Она позволяет провайдеру заглянуть внутрь пакетов передаваемой информации, а также отследить, кто заходил на запрещенный сайт, и идентифицировать его. С технической точки зрения не представляет труда выяснить также, кто изучает интересующую вас тему не только в Интернете, но и в личной переписке, для этого достаточно задать системе ключевые слова, например «Болотная», «протесты» или «Навальный».
По свидетельству правозащитной организации Privacy International, использование этой технологии государством служит верным признаком репрессивного режима.
В индустрии слежки за последний год произошло важное событие: если раньше ее объектом был конкретный человек, вызвавший подозрения у правоохранительных органов, то теперь всё чаще применяются технологии массового контроля.

Вы – интересный человек
Опасность для людей исходит не только от государства, но и с неожиданной стороны. Дело в том, что различные базы данных – неважно, собраны они государственными органами или частными структурами – в российских условиях имеют тенденцию быстро появляться в коммерческом доступе. Представим себе, что легкодоступной оказалась, скажем, база данных историй болезни районных поликлиник. Интересна ли она, например, страховой компании или банку? Да, потому что – не афишируя, естественно, источников своей информации – они могут ужесточить условия страхования или кредитования, минимизируя тем самым свои риски, но резко осложняя жизнь, например, инвалидам. Может ли воспользоваться такой информацией любое физическое лицо, для того, допустим, чтобы скомпрометировать конкурента в глазах работодателя? Да, и такие случаи уже зафиксированы.

Но все-таки самая неприятная перспектива связана с тем, что большой массив персональных данных, их слабая защищенность и дефекты законодательной базы открывают соблазнительные возможности для спецслужб. Речь не только о сборе конфиденциальной информации.
Практика создания бытовых трудностей для критиков политической системы широко применялась в работе КГБ СССР, новые технологии делают ее практически безнаказанной: банк или страховая компания не обязаны отчитываться перед вами об источниках информации, на основании которой они отказывают вам в кредите или ужесточают условия страхования.

Проблема контроля над частной жизнью существует не только в России. В мире об этом активно заговорили после событий «арабской весны», когда выяснилось, что для противодействия протестам применялись технологии британского и немецкого происхождения. Если оборот оружия в мире человечество хоть как-то научилось контролировать, то аналогичную задачу в отношении средств слежения и контроля оно только начинает формулировать.

Особенность российской ситуации состоит в том, что Россия – не только потребитель, но и производитель этих технологий. Основная масса экспортных поставок предсказуемо приходится на бывшие советские республики, прежде всего страны Центральной Азии и Белоруссию. Вместе с технологиями, например распознавания речи или поиска людей в Интернете, Россия поставляет потребителям и способ их применения, методику хранения данных, их обработки – довольно специфические. И очень скоро поставщики превращаются в советников, устанавливая ту систему – не техническую, а правовую, – которая им привычна.

Но поскольку в некоторых областях, например в распознавании речи, российские производители добились большого успеха, их продукцию можно найти в самых неожиданных местах, скажем, в Мексике. Речь идет о той самой «шарашке», которая описана Солженицыным, только теперь она переехала из Марфина в Петербург и стала называться «Центром речевых технологий». Период, когда разработчики этой техники не сотрудничали с отечественными спецслужбами, был коротким и закончился давно. Некоторые из этих проектов разрабатываются в Сколково, центре инноваций. Но проблема заключается в том, что в неправовом государстве инновации становятся эффективным инструментом репрессий.