— Евгений Александрович, сегодня поэт в России больше, чем поэт, меньше, чем поэт, или же всего лишь поэт — как вы думаете?

— Я придерживаюсь принципа, что поэт — величина неизменная. Но когда я что-то пишу, то не ввожу это в степень закона. Я приглашаю других подумать над той или иной мыслью. Хотя очень люблю, когда со мной умно спорят… Человек не должен быть замкнут только на своей профессии, ведь поэзия — это шире, чем просто писать столбиком. Когда я говорил «поэт в России больше, чем поэт», я имел в виду, что он должен быть личностью, а не ремесленником. А чистого профессионализма мало, причем в любом искусстве. Поэзия — всегда исповедь, хотя вообще и все искусство исповедально. Например, я уверен, что тот же Толстой испытывал схватки, когда Анна Каренина забеременела.

— Может быть, поэтому Толстого до сих пор любят и читают…

— Мы живем в парадоксальное время, когда наше будущее и детей зависит от того, насколько в нас сохранится всемирная отзывчивость. А что есть национализм? Это клубки змей на руинах рассыпавшихся идеалов. И нельзя ни в коем случае путать идеологию с идеалом. Идеология — это клетка, в которую нас запихивает государство, даже самое хорошее. Вы думаете в Америке полная свобода? Что такое американская политкорректность? Это же ужасная вещь, это проституция. Ведь то, что вчера было еще политкорректным, сегодня уже трогать нельзя.

Вы знаете, я однажды зашел в аудиторию к своим студентам в Америке, где показываю им чудесные советские фильмы, и увидел на стене плакат с двумя голыми телами. Лежали они, как это называется, цифрой 69 или 96. Ну, в общем, валетом. И тут предостерегающая рука ласково легла на мое плечо, и я услышал: «Мистер Евтушенко, не трогайте этот плакат. Вас тут растопчут, если вы его снимете». Потом я прочитал на плакате надпись: «Фестиваль геев и лесбиянок при университете». И я спросил своего студента, не считает ли он это порнографией, на что он ответил: «Она была бы, если бы там были мужчина и женщина, а так — это искусство!». Вы понимаете, какое это дикое лицемерие?

А вообще, возвращаясь к вашему первом вопросу про поэта, хочу добавить. Поэт, как и любой другой человек, должен всегда помнить, что он — частица человечества. Он должен быть патриотом не только своей страны, но и человечества в целом. Но бывают противоречивые моменты, страшные, я бы сказал. Вы думаете, мне было приятно, когда после написанного мной протеста против наших танков в Чехословакии, это было в 1968-м, меня стали называть антипатриотом? Хотя ранее я эти танки в броню целовал, когда они освобождали Европу. Я тогда был близок к самоубийству, если бы не написал того протеста и стихов на эту тему. Потому что знал, что дальше не смогу быть больше поэтом.

— Если верить Горькому, человека создает сопротивление окружающему миру, а чему вы сегодня сопротивляетесь?

— В жизни много вещей, к которым я испытываю сопротивление, но больше всего, наверное, к плохому вкусу. Вот, например, в моей профессии. Когда-то в прошлом я не был доволен советскими песнями. Это сейчас их уже начали идеализировать, а раньше некоторые из них мы называли пошлостью. Сейчас эти песни, те же «Ландыши, ландыши», выглядят невинными цветочками, по сравнению с тем, что поют сейчас. Кстати, у вас в Киеве много лет назад я впервые для себя открыл успех Киркорова, когда он со сцены пел «Ты — моя банька, я — твой тазик». Я видел обезумевшие глаза людей, готовых лобызать его вдоль и поперек. Мне этого не понять, плакать хочется. И ведь люди на таких концертах просто аплодируют ритму, слова для них не имеют значения, они их даже иногда и не слышат. И это в странах Пушкина и Шевченко!

— Совсем недавно вы написали стихотворение о Крещатике, что для вас значит эта улица?

— Эта улица связана для меня с абсолютно разными воспоминаниями, и не только хорошими. Ведь когда-то я видел, как во время выставки фотографий Холокоста какое-то хулиганье разбивало эти фотографии на улицах. Меня это очень глубоко ранило. Еще на Крещатике я видел, как мои афиши заклеивали в день выступления. Потому что я имел неосторожность прочитать другу по телефону новые стихи, а именно «Бабий яр», за день до концерта. Тогда я, кстати, позвонил местным властям, чтобы узнать причину, почему мои афиши заклеивают. И мне сказали, что произошла вспышка эпидемии гриппа. В общем, я довольно строго с ними тогда поговорил, пригрозив, что приду под Октябрьский дворец и буду читать стихи там на холме. Ничего, разрешили (смеется). А если говорить о Крещатике как об улице, то она действительно одна из самых красивых улиц в человечестве, очень живая и родная.

— А чем вам близка Украина?

— Я с детства слышал от своих бабушек украинскую и польскую речь, а співали вони только по-украински. К тому же Шевченко был первым поэтом, которого я полюбил, потому что он не был, как Пушкин, официально задаваемый в школе. Когда-то я всю его «Гупалівщину» шпарил на память, мне она очень нравилась. Я просто обожаю украинский язык и украинскую кухню. А еще я учился с Линой Костенко в институте. Кстати, как была она в сталинское время суровой и неприступной к любым проявлениям пошлости, такою и осталась.

— А как считаете, это нормальное явление, когда стихи русских поэтов переводят на украинский язык?

— А что тут ненормального, если перевод бывает действительно хорошим. Если это делается талантливо, то это очередной раз доказывает, что перевод — не безнадежное дело. Хотя, например, переводы на грузинский язык моих произведений бывают часто вольными, но, вместе с тем, они же обогатили грузинскую поэзию. В вольных переводах нет ничего страшного, главное, чтобы был передан дух стихотворения. Тем более, что в наше время в мире уже почти никто не рифмует, в моде — белые стихи. Хотя и они, я считаю, должны держаться какой-то формы, одного хребта.

— За нынешней политической ситуацией в Украине следите?

— Вот сижу там в Америке и только и делаю, что слежу за вашими новостями. Так вы думаете?

— Не все время, но мне кажется, что интересуетесь, разве нет?

— Да, вы правы, и от этого только голова болит… Я вам так отвечу. Я с детства ненавижу ненависть, взаимооскорбления, драки и взаимоизбиение. Я с детства поставил перед собой моральный закон, что милосердие всегда выше, чем справедливость. Кстати, в тему:

Не помню, сколько их, галдевших, било.

Быть может, сто, быть может, больше было,

но я, мальчишка, плакал от стыда.

И если сотня, воя оголтело,

кого-то бьет, — пусть даже и за дело! —

сто первым я не буду никогда!

Я никогда не выступал против тех, кого называли врагами народа. Я выдержал все это, начиная со сталинского времени. И мне не нравится, когда люди хватают друг друга за чупрыну, когда они дерутся в парламенте. Какие цели они выдвигают для общества? Только чтобы одна группа сменила другую и просто прийти к власти? Мне это непонятно! Я вижу в вашей политической жизни много ненависти, шаг в сторону — и вы уже антипатриот. Существует же патриотизм Мандельштама и патриотизм Есенина, хоть они и совсем разные люди, правда же? Но они оба патриоты. А вообще все беды начинаются со слов и оскорблений. Простите за тавтологию, но политики думают, что их политика должна диктовать культуру, на самом деле это не так. Это культура людей должна диктовать политику. А слыша, как они говорят на украинском языке, я прихожу в ужас. В их интерпретации он звучит грубо, примитивно! Больше того, я думаю, политики не сдали бы ни по-украински, ни по-русски экзамены и программу средней школы по литературе и вашей, и моей страны.

— А говорите, что не следите за ситуацией в Украине...

— Я с детства знаю, что такое Голодомор. Я жил тогда и видел, что это такое. Но нехорошо, некрасиво показывать, как будто это русский народ устроил украинскому народу этот ужас. Это делала партия, это результаты ее жестокости и ошибок. Нельзя все время вспоминать, что наши с вами народы разъединяет. Это никуда не приведет. Я не говорю, что нужно восстанавливать Советский Союз. Я считаю, что Союз был просто потерян и растоптан нами же самими. В то время нужно было вместе демократизироваться, вместе вступать в объединенную Европу, и сейчас все было бы по-другому. Было ли возможно такое сделать, не знаю, может, и нет. Но мы сами потеряли хоть какие-то шансы. Все случилось слишком неожиданно и фактически из-за одной маленькой группки лиц после парилки. Думаю, они сами не предполагали, что это приведет к такому. Сейчас во мне говорит не тоска по восстановлению общего народа, а тоска по отношениям наших двух народов. Пусть мы будем все сто раз незалежними, но человечными друг для друга. Нам надо перестать демонизировать друг друга! Да, я сам не раз нарушал заветы Господа, но я не оправдываю сталинское зло. Ни один человек не писал столько стихов против Сталина, как я. Я н-е-н-а-в-и-ж-у этого человека! Растоптавшего практически идеал социализма и убившего столько настоящих идеалистов.

— Вы можете назвать свой главный внутренний двигатель, благодаря которому вы стали личностью?

— Чувство обокраденности. Я с детства читал очень много книг, в том числе иностранную литературу. И когда впервые приехал в Америку в 1960-м, многие американцы с удивлением меня спрашивали, откуда я знаю их родную литературу лучше них самих. И вот обидно, что эта и другие страны у нас были просто украдены. Помню, когда я встретился с Шагалом, он мне сказал: «Изучать жизнь только по репродукциям нельзя! Нужно хоть иногда видеть оригиналы».

— Недавно в России вышел фильм, который называется строкой из вашего знаменитого стихотворения — «Со мною вот что происходит». Вы его видели?

— Правда, вышел такой фильм? А я не слышал. Он художественный или документальный?

— Художественный, а ваше стихотворение стало лейтмотивом всего фильма. Гоша Куценко снял.

— Надо будет обязательно посмотреть, спасибо, что сказали. Кстати, а вам понравился?

— Вполне.

— Ну, тогда это самое главное (смеется).

— А о проекте «Гражданин поэт» что-то слышали? Как вообще относитесь к пародиям на себя?

— Да, я видел. Михаил Ефремов сделал очень хорошую пародию на меня. Я вообще очень люблю пародии и не понимаю, почему некоторые поэты обижаются на это. Считаю, что если в каком-то авторе нет чувства юмора по отношению к себе, то он весьма недалекий человек и не может быть истинным художником. 

— Евгений Александрович, знаю, что вы 27 лет не курите и практически не употребляете алкоголь, но какие-то слабости у вас все же есть?

— Во-первых, про алкоголь — неправда, я очень люблю хорошее вино. Я даже сам его делал, когда у меня был дом в Сухуми, пока его не сожгли во время чудовищной и бессмысленной абхазско-грузинской войны. Кстати, эти народы тоже долгое время травили, и видите, к чему это все привело. Я для себя навсегда запомнил одну вещь, что слова легко могут превращаться в бомбы и динамит, а это страшно. Во-вторых, кто вам сказал, что вино — слабость? А кто превращал воду в вино?

— Иисус Христос...

— Правильно, поэтому хорошее вино — это прелестный напиток. Тем более его врачи рекомендуют для сердца.

— Недавно в интервью вы сказали, что вам нужно еще как минимум 20 лет, чтобы сделать все, что задумали. А что вы замыслили?

— Не знаю, что отвечу через 20 лет, если действительно получу этот срок (смеется). Я с Господом Богом, боюсь, торговаться не буду. Хотя планы у меня действительно есть. Во-первых, я хочу поставить художественный фильм «Голубь Сантъяго». Феллини очень понравилась моя поэма про самоубийство. Вообще эта тема сейчас очень актуальна, особенно среди подростков. Будучи изданной на 12 языках, эта поэма спасла более тысячи людей. Это то, что я знаю от людей, которые мне написали. А их может быть и больше. Я мечтаю поставить этот фильм. Также я сейчас заканчиваю роман о моем бегстве на фронт, когда мне было девять лет. Называться он будет «Город желтого дьявола». Там будет история, как я бежал на фронт с одной девочкой, почти взрослой женщиной — ей было целых 11 лет. А также — как мы попали в плен к немцам и как один немец нас отпустил. А во второй части этого же романа будет очень смешная часть, как советские писатели во время Холодной войны выехали впервые за границу. А еще в этом году я заканчиваю свой главный труд 23-х лет — пятитомник «Антологии русской поэзии». В мае должны выйти первые тома. И если здоровье позволит, то подготовим спектакль с несколькими актерами по поводу выхода этой самой «Антологии».

— Каких актеров планируете пригласить?

— Инну Чурикову, Владимира Ильина, Олега Меньшикова, Сергея Безрукова. Также я думаю, что мы пригласим Анну Нетребко, Дмитрия Хворостовского, чтобы они спели что-то на слова классиков. А еще у меня будет личный творческий вечер в московском «Олимпийском» 18 июля этого года, после которого я хочу с молодыми актерами отправиться в большой тур от Калининграда до Чукотки с премьерой «Антологии».

— А в Украину приедете?

— Ну, если пригласите, тогда приеду (смеется).

— Уже приглашаем и очень ждем вас, Евгений Александрович!

АВТОР «ПОХОРОН СТАЛИНА»

Имя: Евгений Евтушенко
Ро­дил­ся: 18.07.1932 в г. Зима (Иркутская обл., Россия)

Евтушенко — автор многих сборников стихов, романов («Ягодные места», «Не умирай раньше смерти»), поэм («Бабий яр», «Коррида»), рок-оперы («Идут белые снеги…») и фильмов (в качестве режиссера и автора сценария снял «Похороны Сталина»). Его стихи переведены на 70 языков, изданы во многих странах. На них написано более сотни песен («Любимая, спи», «Можно все еще спасти», «Со мною вот что происходит»). Поэт 20 лет занимался исследовательской работой, итогом которой стало издание на английском и русском языках антологии русской поэзии XX века «Строфы века». С 1991-го Евтушенко с семьей живет в США.