Штефан, молдавский господарь, ехал по Валахии. Отовсюду грозили враги его многострадальной стране. Самой грозной опасностью, конечно, были турки, но не менее страшился молодой князь жадных бояр, которые, сговорившись, могли свергнуть его с престола. Перед этим гостил Штефан у своего брата, тоже Бассараба, у Влада Цепеша, и видел, как тот сумел управиться с теми и другими.

Но вот беда – слишком часто Владу кровь мутила голову, и снились ему багровые сны. А Штефан не хотел быть жестоким. Так он ехал в раздумии, и ночь его застигла в трансильванских землях, куда он, не заметив, углубился. Ведь тогда ещё не было пограничников, да и князья имели право свободно проезжать, где захотят.

К тому часу уже совсем стемнело. Остановиться бы на ночлег, да негде: кругом одни древние развалины. Белели останки римских храмов, чернели камни крепостей древних даков, которые по приказу римлян сравняли с землёй после победы Траяна. Тогда историей интересовались мало, и Штефан, князь Молдовы, хоть сам её творил, не знал о даках и римлянах столько, сколько мы с вами. Но ему было известно главное: они были сильны и отважны, и их больше нет.

Вдруг кто-то из ближних бояр заметил, что в той стороне, где особенно старые развалины, засветился какой-то огонёк. Тут же указал туда остальным. Бояре зашептались, что бы это могло быть такое. Штефан, который был по-прежнему погружён в свои думы, услышал и спросил, о чём это они шепчутся. Бояре и ему указали. Теперь это был не огонёк, а маленькое зарево, будто солнце вставало над одним холмом.

– Что это за чудо? – воспрянул Штефан. – Может, и нет никакого чуда, просто могильные огни или свеча на окне? Надо разведать!

И сколько ни удерживали его бояре, как ни уверяли, что поблизости нет никакого жилья, а христианским кладбищем тут и не пахнет, он всё-таки направил коня туда, откуда лилось чудное зарево. Бояре боялись его сопровождать и не посмели оставить. Так и двигались поодаль за ним.

Подъехав, Штефан увидел, что холм перед ним прозрачный, а из глубины его поднимается тот самый свет. Не испугавшись, он подъехал ещё поближе. И что же? Внутри холма лежал человек средних лет, бородатый, в войлочной изогнутой шапке, а что до остального, одетый так, как бывает, ещё одеваются на праздник наши крестьяне. Точнее, как они одевались во времена Штефана Великого, но, думаю, с той эпохи народный костюм не так уж сильно изменился... На боку в узорчатых ножнах кривая сабля.

И ещё заметил Штефан и вздрогнул: поперёк шеи у этого неизвестного человека – красная полоса. Голова отрублена! Круговая рана охватывала и правое плечо.

И тогда Штефан услышал голос. Говорил вроде бы не тот, кто лежал в холме, потому что губы не двигались. И в то же время он, потому что такой голос не мог принадлежать никому другому.

"Сойди с коня, Штефан. И сними шапку."

Штефан исполнил, как ему было велено.

– Кто ты?

"Тебе, так и быть, отвечу. Я дакийский царь Децебал. Много веков я здесь лежу и смотрю на вас из-под земли. Только когда преставится весь народ, которому я, своей волей, дал жизнь, окончатся мои страдания. Крепко вы меня мучите... Я про тебя знаю, Штефан, чего ты сам о себе не знаешь. Я и привёл тебя сюда. Ты проживёшь трудную жизнь, зато ещё в её конце станут называть тебя Штефаном Великим и Штефаном Святым."

– Искушаешь, наверное. Как я могу? Я слаб и не мудр. Одно хорошо: нечем гордиться, не впаду в гордыню.

"Есть средство помочь. Спускайся ко мне в холм."

Бояре, которые тоже слышали голос, принялись отговаривать.

– Зачем, государь? Только попусту себя погубишь! На кого ты страну оставишь?

Однако Штефан услышал в этом голосе что-то, чему нельзя прекословить. Расступился перед ним светлый холм. Он и прыгнул туда.

Снаружи казалось, что внутри холма нет ничего, кроме нестерпимого света. Но очутился он на зелёной траве посреди одной широкой долины между горами, как вот мы с вами. Было всё в точности такое же, какое он мог видеть и в Валахии, и в Трансильвании, и в родной Молдове – но по-другому, словно очищенное, омытое чистейшей водой. А в зелёной траве - Децебал, недвижим, будто прикованный.

– Что за места такие?

– Это небесная Дакия. Она и мне станет доступна, когда освобожусь. А пока ты мне ничем помочь не можешь. И молебны зря не заказывай: я некрещёный. Зато я тебе помогу. Выбирай, что возьмёшь: мою голову или правую руку. Выберешь мою непобедимую десницу – уже на твоём веку народ древней Дакии станет сильнее всех других, и ты, Штефан, всех подчинишь и завоюешь. А выберешь голову – скорых и лёгких побед не жди, но всё, чего достигнешь, будет прочно. И всегда пребудут над тобой тайна и благословение.

Штефан недолго думал:

– Сильные руки без головы недорого стоят. Я выбираю голову. Только нехорошо: как же ты без головы останешься? Пусть ты вроде бы как мёртвый, всё равно: мёртвое тело ведь только вороны рвут, на куски терзают.

– О том не твоя печаль. Хищные вороны меня давно растерзали, вот они-то и отделили мне и правую руку, и голову... Хватит раздумывать, бери скорей! А то подышишь ещё здешним воздухом – навеки со мной останешься!

Штефан, не испугавшись, с глубокой грустью наклонился над царём и принял в ладони его суровую голову. А потом, отвернувшись, чтобы не видеть безголового тела, поскорее шагнул из холма.

И как будто не было ничего! Глухая ночь, холм потух. Единственное, что лучилось у него в руках, была голова... но нет, теперь это была не голова! В ладонях Штефан держал драгоценную чашу. Она светилась, как тело царя Децебала, и в её лучах молодой князь Молдовы прочёл на лицах своих бояр, кто из них ожидал его возвращения, кто заранее горевал по нему, а кто уже и рассчитывал, кого бы повыгоднее взамен него посадить на престол... Всё Штефан увидел, но не рассердился и никого не стал наказывать. Все мы грешники, даже те, из кого со временем получаются праведники!

Зато среди бояр не было ни одного, кто не опустился бы на колени, завидев такое великое чудо.

– Это чаша царя Децебала!

Штефан бережно обернул чашу в плащ, чтобы она испускала не такое яркое сияние. Ещё подумают добрые трансильванцы, что пожар! И вскочил на коня. Чаша освещала перед ним ночную дорогу.

Долгие годы прожил Штефан. Много совершил не только для своей Молдовы, но и для всей страны, которую мы теперь называем Румынией. Чаша ему помогала во всех добрых начинаниях. Только на склоне лет – не чаша! – сам он испортился и отпустил страсти на волю. Воевал не с турками, а со своими братьями-князьями, стремясь урвать какие-то клочки земель, и был при одной такой осаде ранен стрелой Влада Цепеша. А когда они с Владом были заодно и вместе победили Раду Красивого, захватил как трофей совсем юную жену Радову, которая к тому же состояла с ним, Штефаном, в кровном родстве... ну, это вам ещё рано. Оттого склонилась на закат звезда Штефана, и турки нанесли ему поражение под Валя-Албэ.

И всё-таки чаша над ним сжалилась. Он не умер от раны, нанесённой Владом Цепешем, а жил ещё немалое время, достаточное, чтобы успеть поправить свои дела и отмолить причинённое им зло. И когда Штефан умер, как и было предсказано, все его прегрешения в памяти народа стёрлись. И люди назвали его, как и мы называем, Великим и Святым.

А чаша? После смерти его исчезла, и никто не знает, где она теперь. Не вернулась ли к царю Децебалу? Но зачем бы он стал принимать обратно то, что было однажды даровано? Скорее всего, она до сих пор хранится в стенах последнего замка Штефана Великого, где князь молился и ожидал своего смертного часа.