В Тверском суде Москвы продолжается рассмотрение уголовного дела в отношении погибшего в СИЗО «Матросская Тишина» юриста фонда Hermitage Capital Сергея Магнитского и руководителя фонда Уильяма Браудера. Обоих судят за «уклонение от уплаты налогов». Клетка для обвиняемых пуста. Браудер, проживающий в Великобритании, объявлен в международный розыск. Магнитский мертв. Но его судят. «Трупный суд». Такое уже было в истории.

«Трупный синод» состоялся в Риме в 897 году. Это был церковный трибунал над эксгумированным трупом папы Формозы. Действующий папа Стефан велел посадить на трон полуразложившийся труп своего предшественника, который к тому времени уже 9 месяцев пролежал в земле. Труп папы был подвергнут допросу. За покойника отвечал, всячески подражая его голосу, спрятавшийся за троном дьякон. По итогам синода указы папы Формозы были объявлены недействительными, а действия его преступными. Пальцы, которыми он совершал крестное знамение, отрубили, а тело Формозы безо всякой одежды проволокли по всему Риму и закопали в братской могиле для чужеземцев.

О деле Магнитского и процессе над умершим рассказывают мама Сергея — Наталья Магнитская и адвокат семьи Магнитских — Николай Горохов.

Елена Масюк: В многочисленных повестках, которые вам, Наталья Николаевна, присылали из суда, говорится, что вам присвоен статус законного представителя и вам необходимо явиться в суд, а в случае неявки вы будете подвергнуты принудительному приводу или штрафу. А какие обязанности у вас как у законного представителя?

Наталья Магнитская: Явиться и ознакомиться с материалами дела. Они мне прислали права, которыми обладает обвиняемый. Больше всего меня поразил пункт, где написано: «Вы имеете право встречаться наедине со своим адвокатом». Как мне адвокаты объяснили, «законный представитель умершего» — нет такого статуса. Конституционный суд (это было 14 июня 2011 года) предоставил право только близким родственникам обращаться по поводу реабилитации, требовать возобновления расследования, судебного разбирательства. Но мы не обращались. Когда уголовное дело было открыто и расследовали смерть Сергея, то потерпевшими признали меня и Сережину жену. Теперь они решили, что мы должны быть законными представителями. Государство ведет не очень хорошую игру, выгораживая преступников настоящих и делая из Сергея преступника.

Е.М.: А кого из преступников государство выгораживает?

Н.М.: Следователей, оперативников, которые держали Сергея Магнитского в тюрьме. Судей, которые принимали решения о возврате налогов. Судей, которые продлевали содержание его под стражей. Судей, которые принимали решение о его аресте.

Е.М.: Но единственным обвиняемым был Дмитрий Кратов, замначальника СИЗО «Бутырка» по лечебной части. Его оправдали.

Николай Горохов: Да, оправдали. Причем прокурор потребовал оправдания, не представив всех доказательств, не допросив всех свидетелей.

Е.М.: На заседания суда, где сейчас судят Сергея, вы не ходите. А следите за процессом?

Н.М.: Вольно-невольно о чем-то я, конечно, знаю. По радио услышала или в интернете увидела, но я не вникаю особо, что там происходит.

Е.М.: А когда вы слышите что-то по государственным каналам…

Н.М.: Я их стараюсь не смотреть, но если случайно попадаю, выключаю или переключаю.

Е.М.: А про себя что вы говорите?

Н.М.: Я не могу сказать, что я говорю.

Е.М.: Это что-то ругательное? Вы журналистов ругаете в этот момент, власть ругаете?

Н.М.: Ну, в общем, да, ругаю. Кого? Журналисты, может, люди и подневольные, но меня возмущает, что говорят неправду. Ведь многие люди видят только эти государственные каналы и другого не знают и думают: «А вот действительно, а ведь украл-то, а ведь не бывает дыма без огня». Ну, вы понимаете позицию наших обывателей.

Е.М.: А как обыватели реагируют, если узнают, что вы мама Сергея Магнитского?

Н.М.: Кто случайно узнавал, что я мама Сергея, говорили: «Спасибо вам за сына». Воспринимают его как честного человека, который действительно отстаивал в конечном счете интересы государства.

Е.М.: То есть ни разу не было так, чтобы кто-то сказал: «Правильно!»?

Н.М.: В интернете бывают такие комментарии. Конечно, это неприятно читать, но я не дочитываю их. Я очень смеялась, когда я прочитала, что Сережа сотрудник какой-то иностранной разведки МИ-6. Иногда пишут, что — да, конечно, он еврей, еврей из Одессы… Ну во-первых, он не еврей. А если бы даже был евреем, что в этом такого? В Одессе он провел меньше месяца. Он родился в Одессе, потому что я была студенткой, училась в Одессе. Потом я работала в Москве, потом два года в командировке в Казахстане в Приозерске, это военный городок, там налаживали технику для военных, я была инженером. Потом в Нальчике работала.

Е.М.: Дмитрий Киселев на канале «Россия» недавно заявил, что Браудеру была выгодна гибель Магнитского.

Н.М.: Это непорядочно так говорить. Чем она ему была выгодна? Я не понимаю. Я знаю, что Сережа был очень принципиальным человеком, и он никогда бы не пошел на нарушение закона.

Е.М.: А Браудер с вами сейчас общается? Может быть, звонит вам?

Н.М.: Нет, он мне не звонит. Я с ним виделась, он был на открытии выставки в Берлине, в Музее Берлинской стены. По-человечески его это все затронуло, и он сказал: «Смысл моей жизни теперь — восстановить доброе имя Сергея, добиться справедливости для него».

Е.М.: А к вашему внуку, к сыну Сергея, как в школе относятся? Ведь наверняка знают, что он сын Сергея Магнитского?

Н.М.: К нему хорошо относятся в школе, его очень в школе любят. Это обычная районная школа. И родители, с которыми я общалась, они все, наоборот, мне сочувствуют, соболезнуют.

«Список Магнитского» и клятва Гиппократа

Е.М.: Кого бы вы хотели видеть в «списке Магнитского»?

Н.М.: Не я его составляла, не я была инициатором этого списка. Во всяком случае, тех, кто Сережу мучил, я хотела бы видеть в «списке».

Е.М.: Вы имеете в виду судей, работников СИЗО?

Н.М.: Да, в том числе и медицинских работников.

Е.М.: Лариса Литвинова (лечащий врач Магнитскго в СИЗО «Бутырка». — Е.М.) на суде по делу о смерти Магнитского говорила, что она хотела бы с вами встретиться, «хотела вам выразить соболезнования».

Н.М.: Ну и о чем бы я с ней говорила? Она хотела через три года после смерти Сергея со мной встретиться, когда ее вызывали в суд в качестве свидетеля. И теперь она захотела встретиться и выразить мне соболезнования! У меня не было желания с ней встречаться. А зачем? Чтобы послушать, что она мне наврет, что ли?

Е.М.: Вы думаете, что искренней она не была бы?

Н.М.: Я думаю, что нет. Ну что она мне может сказать? Рассказывать, что она его там лечила? Она сначала говорила (когда ее еще не обвиняли), что она врач, она его лечила и так старалась. А когда ей предъявили обвинение, она стала говорить: «А я вообще не врач, я врач-лаборант. Я только выполняла назначения, которые были раньше». Хотя в медицинских документах она подписывалась — «врач Литвинова». Я с ней виделась два или три раза, пока Сережа был жив. Она мне расписывала, что «он себя очень прекрасно чувствует, он здоровее, чем я». Я передавала ей лекарства для Сергея, а они к нему не попали. Думаю, что она хотела со мной встретиться, когда возникла угроза, что она может быть включена в «список Магнитского». У нее в США учится сын, и она не смогла бы к нему ездить, и, возможно, у ее сына могли появиться проблемы.

Е.М.: А с врачом Александрой Гаусс (врач-хирург СИЗО «Матросская Тишина». — Е.М.) вы общались?

Н.М.: Нет. Врач Гаусс, я думаю, виновата гораздо больше, чем Литвинова. Врач Гаусс бросила человека в тяжелом состоянии на охранника и ушла. За час до смерти.

Е.М.: Гаусс говорит, что Сергей закрывался от нее целлофановым пакетом. У меня вопрос: а откуда этот пакет в сборном пункте?

Н.М.: Она сказала, что «мы этот пакет взяли из его сумки».

Е.М.: А пакет могли надеть на голову?

Н.Г.: Я думаю, что да.

Е.М.: Эти восемь человек из бригады усиления со спецсредствами, которых вызвала Гаусс к Сергею?

Н.М.: Наверное. Я не думаю, что Гаусс надевала пакет ему.

Н.Г.: Но она наверняка все это видела. Думаю, видеокамеры стоят в этом приемном отделении. На руках у него были раны от наручников.

Е.М.: Возможно, он пытался снять закованными руками пакет с головы?

Н.Г.: Ну конечно. Поэтому у него глубокие раны на руках.

Е.М.: А на костяшках пальцев от чего были раны?

Н.М.: Как сказала Гаусс, он взял кушетку и бил ею по решетке.

Е.М.: А разве там кушетки не прикручены к полу?

Н.Г.: Я предполагаю, что Сергей цеплялся за решетку, а они его просто били. По рукам били дубинками.

Е.М.: А как вам показалось: на суде Гаусс говорила правду или врала?

Н.М.: Я думаю, что она врала, причем врала, зная, что ей за это ничего не будет.

По ее словам, Сергей кричал, что «меня здесь убьют». Я не верю в его психоз, он не был трусливым, не был чересчур эмоциональным человеком.

Е.М.: А у Сергея были когда-то психические расстройства?

Н.М.: Да не было у него никаких приступов. Я все время переживала о его здоровье, о психологическом состоянии, и как раз в последнем письме он писал, что «своему психологическому состоянию я удивляюсь, мне как будто все нипочем». Я не знаю, может быть, ему что-то вкололи, что у него появился приступ.

Е.М.: А сильная боль не могла спровоцировать приступ?

Н.М.: Если сильная боль и его везут в больницу, значит, человек рассчитывает, что ему облегчат эту боль. А он приехал и говорит: «Меня привезли сюда убивать». Значит, он что-то увидел или услышал, что его встревожило. И через час он умирает.

Е.М.: А восемь человек из бригады усиления со спецсредствами присутствовали в момент смерти Сергея?

Н.М.: Мы не знаем, кто там присутствовал. Эти восемь человек были со спецсредствами — с резиновыми дубинками и наручниками. Я читала показания, что когда ему решили надеть наручники, то он спокойно руки подал, ему спокойно надели, когда Гаусс сказала: «Отведите его в камеру», он по коридору шел спокойно, руками не размахивал. Тогда откуда у него такие следы?

Е.М.: А Гаусс работает сейчас?

Н.М.: Работает. Прекрасно работает. Там же, в «Матросской Тишине».

Е.М.: С врачом Виталием Корниловым из бригады скорой психиатрической помощи, которую врач Гаусс вызвала Сергею, вы общались?

Н.М.: Нет, мы с ним не общались. Я читала его показания, и я слышала его на судебном заседании. Он все рассказал, что-то еще у него спрашивать для меня нет смысла. Я думаю, что ему тоже это не очень приятно — об этом рассказывать, вспоминать. Он это воспринял, как я поняла, близко к сердцу. У него не было никакого резона говорить неправду. Это человек добросовестный. Он пришел и спросил: «Где больной?» Вышел охранник и сказал: «А он, кажется, помер». Как рассказывает врач Корнилов, он сказал: «Но мы же врачи, а вдруг… Мало ли что охранник понимает, может, человек просто сознание потерял. Мы решили пойти. Может, сможем еще какую-то помощь оказать». Но когда они пришли, они удостоверились, что Сергей действительно уже умер, причем после смерти прошло, как он говорит, минут 15–20.

Е.М.: Гаусс говорит, что они ему делали какой-то укол в корень языка?

Н.М.: Она рассказывает, что они так его реанимировали, что они не могли ему сделать укол в вены. Но нет никаких следов, что они пытались сделать укол в вену.

Е.М.: Вы смотрели?

Н.М.: Я не смотрела, это судмедэксперт из 11-го морга Борзова не нашла никаких следов. Как она туда (под язык) ухитрилась заглянуть, не знаю.

Н.Г.: Врач, которая сопровождала Сергея Магнитского из «Бутырки» в «Матросскую Тишину», сказала, что перед тем, как ехать в «Матросскую Тишину», Сергею сделали капельницу. Как не найти следы от капельницы, найдя следы инъекции под языком? Ну, это ерунда.

Е.М.: А что пытались ввести под язык?

Н.М.: Адреналин, еще что-то. Не один препарат. Причем Гаусс сказала, что они иголку вставили, а потом разными шприцами ввели один препарат, затем на эту иголку надели другой шприц, потом еще шприц… И при этом они еще делали ему искусственное дыхание.

Н.Г.: Ну это очевидная ложь.

Н.М.: Я ее спросила: «А как вы это делали? У него торчит иголка изо рта, и вы делаете искусственное дыхание?»

Е.М.: Что она ответила вам?

Н.М.: Ничего не ответила.

Н.Г.: Практически все вопросы, которые задавали на суде Наталья Николаевна и я, снимались судьей Неверовой. В частности, когда допрашивали эксперта Шмарова (Леонид Шмаров — завотделом повторных, сложных судебно-медицинских экспертиз Российского центра судебно-медицинской экспертизы. — Е.М.), я ему задал вопрос: «Могла ли иметь место дилатация (расширение) сердца…» — вследствие того, что Сергею Магнитскому надели пакет на голову? Потому что не просто так там этот пакет, о нем говорят охранники… Он отказался отвечать на этот вопрос, и судья не дала ответить на этот вопрос.

«Из морга вы можете ехать только на кладбище»

Н.Г.: Сергей погиб 16 ноября 2009 года, 17-го была назначена экспертиза. Один из вопросов: какова групповая принадлежность крови Сергея Магнитского? До сегодняшнего дня мы не знаем, какая группа крови. Ответа нет. А кровь направлялась на экспертизу. Если проводить анализ крови, то может выясниться, что кровь не его, а если и его, то вдруг и сахарного диабета нет, и гепатита тоже нет (диагнозы, которые ставились Магнитскому в СИЗО. — Е.М.). И в суде мы требовали проведения генетической экспертизы, обосновывая тем, что органы, которые предоставлялись на экспертные исследования, подменены.

Е.М.: А откуда у вас такая информация?

Н.Г.: Это предположение, потому что Сергей имел определенный вес, рост. А те органы, которые были изъяты, как указывалось в заключении, по весу и объему меньше, чем должны быть у человека с параметрами Сергея. И более того, там было указано, что у него три легких. Ну не может быть такого.

Е.М.: Как три легких?

Н.М.: Ну три. В заключении эксперта было указано. Одно весит столько, другое — столько, и еще одно.

Н.Г.: И все они меньше, чем должны быть у Сергея. Несоответствие… Нас и независимых экспертов из Международной организации «Врачи — за права человека», которых мы предлагали, не допускают к гистоархиву Сергея Магнитского.

Е.М.: Если вы не согласны с судебно-медицинским заключением, вы не могли провести свое независимое исследование?

Н.М.: Нам выдали тело из морга только на пятый день. Долго документы не оформляли. Еще до того, как мы Сережу похоронили, мы спрашивали, можем ли мы провести независимую экспертизу? Нам не разрешили следователи. Сказали, что у нас все эксперты входят в одну организацию (Бюро судмедэкспертизы). Нам следователи сказали, что «из морга вы можете ехать только на кладбище». Нам даже не разрешили в каком-то приличном ритуальном зале попрощаться с Сергеем.

Е.М.: А что значит: вам не разрешили в ритуальном зале?

Н.М.: Они сказали: «Вы можете попрощаться там, где судебный морг».

Е.М.: Это разве в их полномочиях?

Н.М.: В тот момент я вообще ничего не соображала. Что мне говорили, тому и верила.

Е.М.: Николай, а возможно в ситуации, когда родственники не согласны с заключением судебно-медицинской экспертизы о причинах смерти, сделать в нашей стране независимую экспертизу тела?

Н.Г.: Я считаю, что право такое есть, но как его реализовать…

Н.М.: Что я должна была выкрасть и куда-то за границу бежать с телом?! Я не представляла, как это вообще было возможно. И тем более нам в этом морге говорили: «Забирайте быстрее, тело портится, у нас тут температура не поддерживается».

Н.Г.: Ведь эти страшные следы Наталья Николаевна случайно увидела.

Н.М.: Да, на запястьях я не видела, а вот на пальцах я увидела, на костяшках.

Е.М.: Когда стали прощаться?

Н.М.: В этом зале морга… Ну он же закрыт был покрывалом, я не знаю, что меня толкнуло к тому, что я взяла и открыла покрывало. А руки у него были отдельно, сжаты в кулаки, на руках раны были. Я попросила племянника, чтобы он сфотографировал на телефон. Когда мы приехали на кладбище, там было много фотокорреспондентов, и я попросила одного из них, чтобы он сфотографировал.

Е.М.: Возможно, у него раны не только на запястьях и не только костяшки повреждены, а еще какие-то повреждения, о которых вы просто не знаете?

Н.М.: Ну как-то я не могла там раздевать, мне даже в голову не пришло.

Н.Г.: Дело в том, что первоначально стоял диагноз «закрытая черепно-мозговая травма», правда, под вопросом. А потом это просто замазали мазилкой, отксерокопировали, и этот акт о смерти всех устроил.

Е.М.: Извините, что задам такой вопрос, но если представить, что все-таки наступят другие времена в стране, эксгумация тела может поставить точный диагноз смерти? Вы говорили об этом с экспертами?

Н.М.: Я бы уже не хотела его тревожить.

Е.М.: Даже ради выяснения причины смерти?

Н.Г.: Внутренние органы изъяты, их уничтожили… Ну что это может дать? Мы предпринимаем действия, чтобы был сохранен хотя бы гистоархив. Пока мы его не видели, но мы получили письмо, что кровь Сергея Магнитского уничтожили.

Н.М.: Нет, на бинтике еще она есть. Марлечка, кровью пропитанная, в вещественных доказательствах есть. Почему она оказалась там, не знаю. Еще была биологическая экспертиза. Они исследовали его плавки, экспертиза установила, что — да, это мужского пола человек… но принадлежность исследованного материала установить невозможно из-за малого количества биологического материала. Его переодели сразу после смерти, бесспорно, потому что врачи-психиатры со скорой сказали, что он лежал на полу, под ним была лужа, и это бывает при смерти. Когда человек умирает, все расслабляется. Это значит, что его просто переодели.

Н.Г.: И положили на кровать. Врачи «Матросской тишины» там его сфотографировали, что они оказывали ему медицинскую помощь, реанимационные мероприятия. Гаусс говорит, что он умер у них на кровати, в палате интенсивной терапии. А врач скорой сказал, что Сергей умер в камере сборного отделения.

Е.М.: То есть разное место смерти называется? Получается, что его перенесли после смерти в реанимацию?

Н.Г.: Да. После смерти перенесли в реанимацию.

Н.М.: И врач, и фельдшер скорой подтвердили, что уже было трупное окоченение, что он уже начинал охлаждаться.

Е.М.: И после этого Гаусс стала его спасать?

Н.М.: После этого Гаусс пыталась его реанимировать. Гаусс говорит, что спустилась в сборный пункт и обнаружила у Сергея еще нитевидный пульс на сонной артерии. И она побежала с ним в реанимационное отделение. И там она его реанимировала полчаса.

Е.М.: Если бы не врач-психиатр со скорой, то вообще все было бы шито-крыто?

Н.Г.: Да. Только благодаря этим врачам реально знаем то, что было.

Е.М.: А против Гаусс даже не пытались возбудить уголовное дело?

Н.М.: Нет. Даже не рассматривалось ее поведение.

Тандем о Магнитском

Е.М.: Медведев на Давосском экономическом форуме сказал, что Магнитский — «не борец за правду» и происходящие судебные процессы не являются судом над покойником, а укладываются в существующие уголовные нормы.

Н.Г.: Еще Медведев заявил, что дело Магнитского для бизнеса не интересно. Честно говоря, я был удивлен такому подходу. Как это бизнесу не интересно? То есть приходите инвесторы к нам, если у вас будет хороший бизнес, мы его у вас заберем, мы вас сделаем сюда невъездными, вы не сможете ничем распоряжаться здесь у нас, а потом скажем, что вы не уплатили налоги, и объявим вас преступником и еще в международный розыск подадим. Я защищал одного бизнесмена, и он спрашивал меня, где похоронен Сергей Магнитский. Я ему сказал, он поехал, цветы положил.

Н.М.: Да, я вижу, что приносят люди цветы на могилу.

Е.М.: В конце прошлого года Путин сказал, что «Магнитский не был правозащитником, он не боролся за права человека. Он был юристом господина Браудера, который подозревается нашими правоохранительными органам в совершении преступления экономического характера на территории РФ».

Н.Г.: И еще Путин сказал, что никто Магнитского не убивал, и тут же прокурор отказывается от обвинения, отказывается представлять доказательства. Вот и все. Видимо, сигнал пошел, и тут же последовало прекращение уголовного дела.

«Кто кого переживет…»

Е.М.: Будет решение суда по делу «об уклонении от уплаты налогов». Естественно, оно будет обвинительным. Что дальше?

Н.Г.: А дальше они будут размахивать этим решением и кричать, что наш суд самый замечательный в мире. И наверное, будут предъявлены иски о возмещении ущерба. Проблема-то в том, что у Сергея нет ничего, он не оставил наследства. У него нет зарубежных счетов, у него нет дорогих автомобилей, у него нет недвижимости ни за границей, ни на Рублевке. Что они хотят? На самом деле получается просто средневековье.

Е.М.: Наталья Николаевна, извините, я задам вам некорректный вопрос. Как вы думаете, при вашей жизни будет реабилитирован Сергей?

Н.М.: Я не знаю, сколько проживу. Может, и… Кто кого переживет. Мы одногодки.

Е.М.: С Владимиром Владимировичем?

Н.М.: Да.