Знаменитая модель — о том, почему «дочери убийцы» приходилось скрывать графский титул и как завоевать мир моды, назвавшись русским именем.

В московском Мультимедиа Арт Музее в рамках биеннале «Мода и стиль в фотографии» открылась выставка «Автопортреты. Нью-Йорк. 1994–1998 гг.» знаменитой модели XX века, графини Веры фон Лендорф, более известной как Верушка. На черно-белых фотографиях модель предстает в характерных американских образах: от Мэрилин Монро, Человека-паука и лохматой собаки — «посла Соединенных Штатов Животного Королевства» до президента и первой леди США, сбежавшего из магазина манекена и «знаменитого анонимного писателя». С графиней фон Лендорф встретилась корреспондент «Известий».

Городской человек-паук. 1994-1998

— В чем изюминка проекта «Автопортреты»?

— В том, что все в нем я сделала сама. Никто не говорил мне, что делать, как это бывает при обычной модельной съемке. Я сама решала, кем я буду, что будет на мне, где я буду фотографироваться и в какое время суток. Каждый образ в «Автопортретах» — отдельная история. Мое видение Нью-Йорка и людей в нем. Я довольно быстро поняла, что хочу быть чем-то больше, чем просто модель. Поэтому стала изображать животных, самовыражаться через возможности собственного тела. Мое тело — мой инструмент. Я могу быть кем и чем угодно. В этом проекте я реализовала всё, что хотела, и больше фэшн-фотографией не занималась.

Марлен. 1994-1998

— Среди ваших портретов — президент США. Почему в 1997 году он темнокожий?

— Я долго жила в Нью-Йорке, в стране множество темнокожих людей, и мне всегда казалось, что однажды там будет такой президент. Так что я создала образ президента и первой леди. И вот, спустя 12 лет в Белый дом пришел Барак Обама. Я даже отправила ему книгу с этой фотографией, но до сих пор не знаю, что он об этом думает.

Президент с супругой (фрагмент). 1994-1998

— В 1960-е годы вы буквально взорвали мир моды, а в 1975-м внезапно решили закончить с карьерой топ-модели. 

— Мне просто не захотелось продолжать. Однажды я снималась для американского Vogue у Ричарда Аведона, но вместо обычной модельной съемки мы решили поэкспериментировать. Потом арт-директор журнала позвал меня в офис, показал снимки и сказал, что они недовольны этой работой. Они хотели, чтобы я постриглась и выглядела как счастливая американская девочка, чтобы люди могли идентифицировать себя со мной. Я сказала: «Спасибо. Вы можете искать другую модель, я ухожу». Покинула мир моды, уехала в деревню и стала заниматься живописью, вести личный дневник. Тогда же мы с моим другом Хольгером Трюльчем стали экспериментировать с боди-артом. С этого момента для меня кончился коммерческий мир моды. Мне не хотелось продавать себя, а все в этом мире настроено на продажу, журнал ведь должен продаваться. Мне же был важен творческий процесс. Некоторые модели становятся очень богатыми, например, Клаудиа Шиффер. А я всегда отказывалась от рекламной съемки, мне, слава богу, давали делать то, что мне нравится. Больших денег я не заработала. Ведь пока ты молод, никогда не думаешь, что в один момент всё это — приглашения, подиумы — закончится.

Гарбо. 1994-1998

— Тем не менее псевдоним Верушка вы взяли в коммерческих целях?

— Когда я приехала в Нью-Йорк, была просто Верой. Я показывала фотографам портфолио, они говорили: «Очень мило, спасибо» и звали следующую. Уже тогда я поняла, что так не пойдет: я могу быть такой, что никто не сможет меня забыть. И дело не в красоте — красивых девушек много. Я вернулась в Нью-Йорк Верушкой, девушкой из Восточной Европы. Когда у меня просили портфолио, я говорила: «А зачем вам чужие фото? Я хочу видеть, на что вы способны». Я решила вести себя по-другому, не как все модели, которые бесконечно улыбаются и соглашаются на всё. Я не чувствовала, что вру, это была такая игра в новую героиню. Эта героиня одевалась в черное, носила ботинки на плоской подошве — никто больше так не одевался, медленно двигалась. Люди до сих пор хотят со мной работать. Но для меня это в прошлом.

— Именно такая героиня стала музой Сальвадора Дали.

— Он был абсолютно сумасшедшим. Он всегда, встречая человека, внимательно его рассматривал и выделял какую-то деталь: «о, какие глаза!». У меня же ему почему-то  понравились кости. Первой нашей совместной идеей стал перформанс с кремом для бритья — он обливал меня пеной из баллончиков на улице.  Потом было еще множество других идей. Некоторые из них вообще не работали, но он все равно радовался. Еще один проект мы снимали в студии Vogue. По задумке я сидела на полу, кто-то должен был играть на виолончели, кто-то кидал в меня попкорн. В итоге получилось не очень интересно, но он был счастлив. А после съемок Дали взял черную краску и расписался прямо на стене. Потом взял кисточку и разрисовал мазками стены. Это были выходные, в понедельник сюда должны были прийти работники Vogue. Я с ужасом хотела все это отмывать, но он сказал: «Вот теперь это настоящее искусство. Так гораздо лучше». Дали был прекрасен. Он подал мне идею использовать свое тело для выражения эмоций, а не только как вешалку для одежды.

— Правда ли, что в детстве вам пришлось сменить 13 школ и даже побывать в женском монастыре?

— Да, я сменила много школ. Мы потеряли всё. Однажды ночью к нам в дом пришли из гестапо и забрали всю семью. Нас с сестрами посадили в машину, мама спрашивала их, куда нас везут, но ей не ответили. Мы попали в лагерь Бад Сакса, родителей посадили в тюрьму, где родилась моя младшая сестра. Отца в 1944 году там же расстреляли. Потом мы были вынуждены искать место, где смогли бы нормально жить. В школе меня называли дочерью убийцы. Однажды учительница зашла в класс и сказала, что сегодня хочет что-то нам рассказать. И сказала, что у нас в классе учится дочь убийцы. Все тут же стали озираться по сторонам — кто же это? И учительница повернулась ко мне и сказала: это ты. Я была совсем ребенком, не понимала, что значит убийца, любила своего отца и помнила его. Меня дразнили, я пришла домой и заплакала. Мама сказала, что отец был героем и что когда я вырасту, она всё мне объяснит. Однажды она показала мне последнее письмо отца из тюрьмы. Она рыдала, так молчание закончилось. А потом мама стала католичкой. И меня забрали из обычной школы и отдали в школу при монастыре. Может, поэтому я сбежала в мир моды, мне хотелось освободиться от всего. А индустрия фэшн была такой сумасшедшей — как раз, как мне было нужно.

— Вам также приходилось скрывать свой графский титул?

— Да. Я никогда не пользовалась своим титулом, чтобы добиться успеха. А сейчас это вообще уже ничего не значит, только формальность. Я вынуждена ставить титул «графиня» на официальных документах. Иногда приходится пользоваться особым положением при бронировании гостиницы или у дантиста. Например, бывает, что я звоню: «Здравствуйте, это Вера Лендорф». — «Извините, но мест нет». Я перезваниваю: «Графиня Верушка». — «Да, конечно! Какой номер вы хотите?» Так что это работает.

— Вы никогда не жалели, что покинули мир высокой моды?

— Я никогда не жалею о том, что делаю. Жалеть о чем-либо — худшая вещь на свете. Я думаю, что всё, что ни делается, делается к лучшему. К тому же мои старые фотокарточки приносят мне доход сейчас. Периодически меня зовут к себе модельеры, но я не хочу больше этим заниматься. 

Выставка продлится до 5 мая.