Какие учителя нужны нынешнему продвинутому времени? Этим вопросом задаются не только чиновники от образования, но не меньше и сами педагоги. Господи, спрашивают они себя, ну что еще я должен сделать, чтобы они меня слушали и хотели учиться? Желая оправдать сам факт своего существования, крутолобые мыслители от педагогики чего только не придумывают! К примеру, в настоящее время разрабатывается модель профессионального стандарта учителя: десятки пунктов, которых, как говорится, «без пол-литры» не выговоришь и не упомнишь. Но один из них просто умилил: оказывается, настоящий учитель-творец должен уметь «качественно набирать на компьютере и готовить раздаточный материал для урока». Какая же квалификация в данном случае имеется в виду – педагогическая или секретарская?

 

Какое счастье, что о мастерстве педагога всегда судили и судят не по его умению «качественно набирать раздаточный материал», а по тому, насколько он вкладывает душу в воспитание растущего человека. Мне в этом плане повезло дважды: в нашей Каменской русской школе, которую я закончила, работали не просто хорошие – уникальные педагоги, обладавшие не только глубокими знаниями, но и талантом доступно и понятно говорить о самом сложном. Не менее счастливым было и начало моей педагогической деятельности: в 15-й школе, куда я пришла практически сразу после окончания госуниверситета, трудились опытные, доброжелательные и талантливые коллеги, общение с которыми во многом определило мою дальнейшую жизнь.

 

Из сорока с лишним членов нашего педколлектива без малого половину составляли евреи. Конечно же, они были разными – и по человеческим, и по профессиональным качествам, но в абсолютном своем большинстве они умели не только слушать, но и слышать ребенка. С тех пор как была закрыта наша школа (уже более двадцати лет назад), из прежних сотрудников сегодня проживают в Кишиневе единицы, жизнь разбросала по всему миру и моих коллег-евреев: Израиль, США, Австралия, Франция. К великому сожалению, многих уже нет в живых. Но чем больше проходит времени, тем чаще и чаще всплывают в памяти те времена, когда мы были молоды и уже потому счастливы, когда жили одними заботами, радостями, потерями и обретениями. Теми временами и навеяны эти заметки.

Так и хочется употребить бесхитростную народную рифмовку, сопровождавшую в прошлом веке многие тысячи писем: «Лети с приветом, вернись с ответом!» Если эта публикация попадет кому-то из вас, уважаемые коллеги, на глаза, дайте о себе знать. Будем очень рады.

 

 

С полным на то основанием могу назвать Ефима Петровича Ривилиса одним из самых давних моих друзей, чем горжусь. Когда я в шестидесятом году пришла в пятнадцатую школу, он там уже работал. Как вскоре выяснилось, мы с ним оказались земляками: он – из села Вад-Рашков, а я – из Рашкова, что через Днестр. Меня всегда поражала многогранность этого человека. Он преподавал молдавский язык, пение, руководил известными в городе и невероятно популярными школьным оркестром, хором и вокальным ансамблем.

 

Несмотря на большую нагрузку, всегда всё успевал, причем без суеты и спешки; был в курсе всех новостей в искусстве, много читал, слушал новые музыкальные записи – и всем, что узнавал, непременно делился с учениками и коллегами. В учительстве много рутинной работы, включая горы тетрадей, чем тоже занимался Ефим Петрович. А постоянные репетиции, выступления на различных смотрах! При такой-то нагрузке учительская душа часто «выгорает». Но это не про Ефима Петровича. Не могу до сих пор понять, что же помогало ему всегда сохранять в своей душе то особое ощущение значимости своей работы, без которого не может состояться истинный педагог.

 

В учительском деле посев от жатвы обычно отделен годами. С того времени, как Ефим Петрович, выйдя на пенсию, в конце 80-х переехал на ПМЖ в Америку, где проживает и в настоящее время, прошло более двадцати лет. Права известная поэтесса: «Лишь с высоты времен понятно, кому мы кланяться должны». Слово – бывшим ученикам Ефима Петровича.

 

 

– Точно знаю, что для Ефима Петровича, преподававшего у нас пение, я была изначально потеряна как «музыкальный объект» по той простой причине, что у меня абсолютно отсутствовал музыкальный слух. Ефим Петрович, искренне сочувствуя мне, круглой отличнице, говорил: «Иди к доске, рассказывай слова песни, но, прошу тебя, не пой». Что я с удовольствием делала.

 

При всем богатстве русского языка мне, пожалуй, не хватит слов, чтобы выразить всю глубину моей благодарности этому прекрасному педагогу и человеку, сумевшему приобщить меня к классической музыке, к русской опере в частности. Хорошо помню, как Ефим Петрович буквально потащил наш класс на премьеру «Князя Игоря» в оперном театре. Он готовил нас к пониманию и восприятию серьезной музыки и делал это так ненавязчиво и тонко, что не только я, но и многие мои одноклассники на всю жизнь полюбили ее.

 

А какой восторг испытала я, когда впервые вместе с моим папой побывала в Большом театре! Потом, уже будучи студенткой Московского института стали и сплавов, я открыла для себя Бородина, Римского-Корсакова, Мусоргского. И за это – моя вечная признательность Ефиму Петровичу.

Вообще в нем удивительно сочетались самые, на первый взгляд, не сочетаемые музыкальные пристрастия. Как известно, в те времена в нашей стране на официальном уровне «битлы» были, мягко говоря, не в чести, но Ефим Петрович не скрывал своего восхищение творчеством легендарной группы и рассказывал нам о ней. Именно он привил нам любовь и к хорошей современной музыке.

 

Кроме уроков пения он преподавал у нас молдавский. В нашем доме говорить на молдавском было некому, а это создавало для меня немало проблем и дополнительных трудностей. Ефим Петрович хорошо понимал это и, не делая мне ни в чем поблажек, в то же время каждый раз подбадривал. Помню, как веселились одноклассники, когда я, выполняя домашнее задание, написала, а затем прочитала следующее: «Eu născut în oraşul Chişinău», то есть «я родила в городе Кишиневе», вместо am născut – «Я родилась в городе Кишиневе». Ефим Петрович очень тактично поправил меня, при этом не забыв похвалить за старание.

 

 

– Мне и моей сестре Валентине очень повезло со школой, потому что в ней работали замечательные педагоги, к числу которых, конечно же, относился и Ефим Петрович. В классе, где я учился, он преподавал молдавский и, хотя педагогом был требовательным и даже иногда суровым, мы на него никогда не обижались, потому что все его требования были объективными и каждый получал такую оценку, какую заслужил. Мое уважение к Ефиму Петровичу было настолько велико, что я заранее готовился к возможному вызову к доске, учил новые слова, повторял грамматику, желая заслужить его похвалу.

 

Хочу покаяться: иногда я записывал некоторые трудные слова на ладони, а потом, во время ответа, тихонько подглядывал в свою «шпаргалку». Помогало. Хорошо помнится и то, что с Ефимом Петровичем можно было говорить на любые темы – запретных не было, и всегда ты мог рассчитывать на его мудрый совет. Все мы, от первоклассника до выпускника, гордились школьным музыкально-инструментальным оркестром. Теперь, с высоты прожитых лет, понимаешь, почему в нашей школе никогда не приживались криминальные и иные «авторитеты», а они существовали и в те времена, и почему в ее стенах сформировались многие талантливейшие творческие личности, которые ныне составляют гордость российской культуры.

 

Помню, как много времени уделял Ефим Петрович моей сестре Валентине, обладавшей проникновенным и красивым голосом и солировавшей в школьном хоре. Знаменитая Santa-Lucia в ее исполнении всегда завораживала слушателей и вызывала их восхищение. Ефим Петрович настоятельно советовал сестре поступать в консерваторию, но она, будучи очень самокритичным человеком, не решилась на такой шаг. В настоящее время Валентина с семьей живет в России, но мы часто перезваниваемся, она бывает в Кишиневе. Встречаясь со школьными друзьями, мы всегда с любовью и благодарностью вспоминаем родную школу, учителей и, конечно же, Ефима Петровича, которому передаем искренний привет и наилучшие пожелания.

 

 

– Ефиму Петровичу я обязана очень многим – может, самым главным в жизни. Случалось, мы с девочками покуривали, желая выглядеть совсем взрослыми. Когда Ефим Петрович узнал об этом, он сказал мне: «У меня есть два самых любимых ученика – ты и Юра Бирюков. Если будешь и дальше так хулиганить, непременно вызову твою маму». Пугал, конечно.

 

Забыть уроки пения, которые проводил Ефим Петрович, – невозможно.

Это была фантастика! И при этом он успевал и программу выполнять, и приобщать нас к другой, «непрограммной» музыке. Перед глазами картинка: вот Ефим Петрович берет двумя руками пластинку, осторожно, бережно, с каким-то особым почтением ставит ее на диск проигрывателя...

Я не знаю другого человека, который обладал бы таким же талантом слушать музыку, как это делал наш любимый учитель! Надо сказать, что Ефим Петрович не меньше классики любил и многие произведения «битлов», а некоторые их песни даже включал в программу школьного оркестра, что было по тем временам неслыханной дерзостью.

 

Многие годы я, как и другие мои одноклассницы, пела в школьном вокальном ансамбле, а Ефим Петрович готовил учащихся исподволь к этой роли, он лелеял нас с пятого класса, потому к старшим классам мы подошли музыкально образованными. Репертуар у нас был очень разнообразный, но всегда достойный – дешевых шлягеров он не признавал. «Надежда, мой компас земной», «Пусть за дали мы дальние не ходили в бои», «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат» – эти песни вместе с нами пела вся школа.

Я выступала и соло на городских конкурсах – и занимала призовые места. Конечно, такие воспоминания греют душу. Это благодаря Ефиму Петровичу я перестала бояться сцены, аудитории, что очень помогло мне в начале педагогической деятельности. И вообще – всё, чему он научил нас, – бесценно, за что ему наша искренняя благодарность.

 

 

 Правду говорят, что добрая слава всегда идет впереди человека. В полной мере эти слова относятся к глубоко уважаемому мной Ефиму Петровичу, о котором в свое время постоянно мне с восторгом рассказывали мои друзья из 15-й школы (сама я училась в соседней, 37-й). Прошли годы, судьба распорядилась так, что я стала работать в 15-й. Мало того – какое-то время мы с Ефимом Петровичем делили одни – сорок пятый – кабинет, где свершались все музыкальные таинства: оттачивал свое мастерство школьный оркестр, репетировали хор и вокально-инструментальный ансамбль. Одним словом, это была своего рода «музыкальная шкатулка».

 

Подозреваю, что Ефима Петровича не привела в восторг новость о необходимости делить с кем-то родной кабинет, но он ничем и никак не выдал своего недовольства, не стал давать советов и рекомендаций по уходу за помещением – просто пригласил зайти и осмотреться, что я и сделала. Чистота вокруг – необыкновенная, на далеко не новых партах – ни одной царапинки или пятнышка, на подоконниках –  цветы, на стенах – портреты выдающихся композиторов, их изречения о музыке. Всё в меру, эстетично и скромно. После такой ненавязчивой экскурсии я еще больше прониклась уважением к моему коллеге и, насколько помню, не давала ему поводов для огорчений. Общаться с ним было одно удовольствие, а каждый разговор обогащал тебя новыми знаниями.

 

 

– В нашей школе, как, наверное, в любой другой, были учителя, входившие в «касту неприкасаемых»: те, которых никогда не обсуждали и уж тем более над которыми никогда не посмеивались. Одним словом – авторитеты и кумиры! В нашем классе таких педагогов было пятеро, а первый среди первых – он, Ефим Петрович. Он был авторитетом и для тех наших «оторв», которые не отличались любовью к музыке. А уважали они его и за то, что он великолепно играл на аккордеоне.

 

Мне особенно запомнились его глаза – умные, всепонимающие. Когда его что-то очень раздражало, он молча смотрел в окно. Хорошо помню его уроки. Вот один из них – о музыкальных формах. Кому-то на задней парте стало скучно, и он решил размяться. Ефим Петрович внимательно посмотрел на него, не сказав ни слова, и продолжил урок. А тот всё понял и притих. Молчание нашего учителя не было смиренным – мол, потерплю, куда денешься, – оно было величественным. И, как правило, настолько убедительным, что стихали самые «неподдающиеся».

 

Ефим Петрович заложил в нас азы музыкальной культуры, и сегодня все мы, его бывшие ученики, с гордостью говорим: «Мы учились у Ефима Петровича Ривилиса!». Наш мудрый учитель знал о музыкальных пристрастиях каждого. К примеру, мои одноклассники Саша Шульга, Лариса Унгурян, Света Работникова увлекались рок-музыкой. Так Ефим Петрович помог Свете Работниковой подготовить и исполнить одну музыкальную вещицу из репертуара «Битлз». Мы понимали, что такой поступок для советского педагога – своего рода подвиг!

 

Когда я стала встречаться со своим будущим мужем, то рассказывала о нотах, этюдах, опере, чем сразу же завоевывала его уважение. А всё – Ефим Петрович! В нём жил и, не сомневаюсь, по-прежнему живет творец. Он огранивал души своих учеников и сыграл огромную роль в нашем становлении. И наша благодарность ему безмерна.

 

 

В 1977 году, когда я была назначена директором школы (в которой, кстати, прошла все служебные ступени, не минуя ни одной, начиная с библиотекаря), в школе произошло ЧП, равного которому со времен ее открытия в 1944 году не было. Но обо всём по порядку.

 

Часто захаживая на репетиции оркестра, я и сама видела, что все музыкальные инструменты не просто устарели – только благодаря Ефиму Петровичу из них можно было извлекать нужные звуки. В глазах оркестрантов читался немой вопрос: «Доколе? Где новые инструменты?». В конце концов, обойдя не один «высокий» кабинет и, конечно же, заручившись поддержкой родителей, занимавших высокие посты, новые инструменты удалось выбить! Ликовала вся школа!

 

Была весна, впереди маячили смотры-конкурсы творческих школьных коллективов. Вдохновленные замечательным приобретением, оркестранты с удвоенной энергией стали готовить новую программу. Всё шло хорошо, и вдруг в один из весенних дней рано утром, а точнее, в шесть часов утра звонит наш школьный сторож и убитым голосом сообщает, что этой ночью воры пробрались в школу, подобрали ключи к 45-му кабинету, где хранились инструменты, затем взломали дверь, ведущую в актовый зал, и оттуда через окно вынесли все инструменты. Уже к семи утра милиция была в школе. Прежде чем продолжить это грустное повествование, есть необходимость сделать небольшое и совсем не лирическое отступление.

 

 

Спустя полчаса после прибытия доблестными стражами порядка был сделан вывод «окончательный и обжалованию не подлежащий»: кражу явно совершили ученики нашей школы, хорошо знающие, что где лежит и как охраняется. С удовольствием, которого старший следственной группы не мог и не желал скрыть, он назидательно посоветовал дирекции школы и всему педагогическому коллективу «профессионально выполнять свои обязанности, а не растить преступников». Милиционеры гордо удалились, не забыв при этом напомнить, что в ближайшее время «вам, товарищ директор, придется продолжить разговор на эту тему в райкоме партии и в прокуратуре». Уж кто-кто, а мы-то хорошо знали, в чем «секрет» такой нелюбви сотрудников центрального отделения милиции Ленинского райкома к коллективу и в частности к руководству нашей школы.

 

Дело в том, что незадолго до этого из музея Котовского и Лазо – он располагался буквально в квартале от школы – белым днем были украдены именные часы Котовского. Что было, что было! Милиция прежде всего посетила нашу школу и решительно заявила, что «эта проделка – конечно, дело рук ваших «орлов». Мы побеседовали с самыми авторитетными из «трудновоспитуемых» – и получили от них твердое заверение, что «наши» в этом деле не замешаны. Однако из всех высоких инстанций посыпались обвинения в адрес педколлектива 15-й школы, который «не прививает своим воспитанникам трепетного отношения к святыням».

 

Поняв, что такая формулировка вполне устраивает милицию и снимает с нее всякую ответственность, мы решили собственными силами и с помощью наших же «трудновоспитуемых» найти воришку и вернуть часы в музей. Для этого члены комсомольского патруля в тесном союзе с проблемными учащимися стали дежурить у центральных магазинов, где продавались часы и драгоценности. Спустя две недели они привели к милицию двух мальчишек, предлагавших прохожим купить те самые часы по сходной цене. Воришками оказались учащиеся ныне бывшей 38-й школы, которая, кстати, находится на Ботанике, что совсем не близко от бывшего музея Лазо и Котовского.

 

После этого случая доблестная милиция затаила на нас глубокую обиду и при каждом удобном и неудобном случае старалась «отыграться». А тут такой «подарок»!

 

 

Но вернемся к истории с пропажей новых инструментов. Шло время, и каждый новый день в школе начинали с коллективного вопроса: «Не нашли?». И тут в этой детективной истории появляется новое действующее лицо – семиклассник Юра Н. из Малых Милешт. Дело в том, что в нашей школе учились дети из этого поселка, их ежедневно привозили в школу на автобусе (тогда мы и не догадывались, что сия акция называется «оптимизацией»!). Среди других детей был и Юра – шалопут, прогульщик и двоечник. От него житья не было не только учителям, но и его одноклассникам. Когда учительскому терпению приходил конец, классный руководитель приглашала в школу его отца. Тот молча выслушивал жалобы, бросал лаконичное: «Разберёмся!» – и также молча уходил. После таких «разборок» Юра на следующий день являлся в школу в синяках, некоторое время был шелковым, но вскоре всё повторялось. Когда Юра предчувствовал, что его ждет особо серьезная расправа, он домой не возвращался, а где прятался – знал только он.

 

Судя по всему, после рапорта о том, что некие юные преступники украли музыкальные инструменты из собственной школы, милиция дело с удовольствием закрыла, и на наши просьбы продолжить поиски злоумышленников не реагировала – сами виноваты… И вот, спустя три дня после кражи, раздается робкий стук в дверь – и в мой кабинет заглядывает Юра.

 

– Заходи, – говорю, – что скажешь? Опять дома не ночевал?

 

Юра согласно кивает головой и ошарашивает меня: «А я знаю, кто украл инструменты...». Далее выяснилось следующее. Поняв, что после посещения отцом классного руководителя кары ему не избежать, Юра не стал возвращаться домой, спрятавшись под лестницей в коридоре школы, а когда закончились занятия, он тихонько пробрался на чердак, где у него, оказывается, было потайное место, и решил там прокантоваться до утра.

 

Глубокой ночью он услышал чьи-то шаги на чердаке и разглядел три фигуры.

Компания продвигалась к противоположному выходу, подсвечивая себе фонариком. Испугавшись, что с ним как с ненужным свидетелем могут расправиться, Юра прижался к стенке и замер. Тут один из преступников обратился к другому, назвав его Валерием, и они стали обсуждать, как проще и незаметнее пробраться на второй этаж к 45-му кабинету. Мальчишке повезло – его не заметили, а утром, когда он спустился вниз, уже все знали о краже. Два дня Юра терзался сомнениями и страхом, но, видя, какой переполох царит в школе и как горюют ребята, не выдержал...

 

Уже к вечеру следующего дня тот самый Валера и двое его подельников были вычислены, задержаны, а все музыкальные инструменты вернули в школу. Как мы ни старались прикрыть Юру во имя его же безопасности, вся школа чествовала его как героя, что, кстати, не помешало ему уже через несколько дней вернуться к прежним проделкам. А школьный оркестр продолжал радовать своих поклонников и ушел в небытие почти одновременно с распадом той Отчизны, которой больше нет…

Вот такая невыдуманная история.

 

Нет больше 15-й школы, что располагалась на Комсомольской, 54, нет многих и многих моих коллег. Но, как известно, «жизнь невозможно повернуть назад, и время ни на миг не остановишь», а лучший хранитель пережитого, прочувствованного – Память. Пользуясь случаем, желаем Ефиму Петровичу Ривилису и всем бывшим педагогам и выпускникам 15-й школы всего самого светлого в их нынешней жизни!