23 Ноября 2024
В избранные
Сделать стартовой
Подписка
|
|
|
|||||
|
Интересное
Борис Сандлер, Нью-Йорк Вернувшись в Нью-Йорк, Борис Сандлер поделился впечатлениями о недавней поездке в Молдову 1. Камешек на могилы
Недавно у меня появилась возможность посетить Молдову, ныне суверенную страну, которую я оставил больше двадцати лет назад, когда эта самая независимость лишь начала отсчитывать свои первые недели и месяцы. Как-никак я родился и рос в другой стране, точней, в одной из ее 15 республик, находившихся под могучей коммунистической властью, объединенной единым политическим, экономическим, культурным и административным пространством – СССР.
Не могу сказать, что все эти годы я тосковал по родным местам, хотя регулярно интересовался тем, что там происходит. Наверное, все-таки чуть больше, чем обычно, поскольку в Советском Союзе я прожил сорок с небольшим лет.
Родственников у моей семьи там не осталось, только несколько друзей и знакомых, и еще... могилы дорогих и близких людей. Собственно, одной из причин предпринятой мною "экспедиции души" было вот что: положить камешек на могилы дедушки и бабушки, а также отца.
Вторая и третья причины моих "слихэс" (покаяний, просьб о прощении грехов) – 100-летие со дня рождения бессарабского еврейского писателя Ихила Шрайбмана и моя работа над фильмом из серии "Монологи еврейских писателей". Заранее договорившись с корреспондентом "Форвертса" в Молдове и моим многолетним другом Серго Бенгельсдорфом, я составил подробный план на шесть дней пребывания, в течение которых вместе с партнершей по видеопроекту Ханой Полак должен был решить эти задачи.
Так оно и было: в первый же день моего прибытия в Кишинев наша маленькая группа – Хана, Серго и я, согласно плану, выехала в Бельцы. Город моего рождения хорошо знаком в еврейском мире благодаря песне "Майн штэтэлэ Бэлц". Бельцы и улица Кузнечная (позже – Шолом-Алейхема), на которой я рос, вошли во многие мои рассказы и новеллы, отделившись от своей истинной географической принадлежности, как и отдельные литературные образы и персонажи.
К началу 1990-х, когда поднялась огромная волна эмиграции, в Бельцах проживало более девяти тысяч евреев, а сегодня здесь едва можно насчитать две тысячи. Как известно из новейшей еврейской истории, если нет живых евреев, то свою ненависть, злость наши недруги переводят на мертвых. В начале двухтысячных местные хулиганы разрушили на бельцком кладбище много могил – в частности, в старой части кладбища, где еще до Второй мировой войны упокоился еврейский бессарабский трубадур Зелик Бердичевер. Нынешние хулиганы имели толковых воспитателей – советскую власть. В 1944 году, сразу после освобождения Бельц от фашистов, она, эта власть, умудрилась найти на территории еврейского кладбища "подходящее" место, чтобы похоронить немецких солдат, погибших в боях с советскими.
Нынешняя городская, уже национальная, власть недалеко ушла от своих советских предшественников в области морали: пользуясь малочисленностью и слабостью бельцкой еврейской общины, они отрезали от кладбища солидный участок земли, и последние двадцать лет там происходит погребение бельцких христиан-баптистов. Как мне объяснили, для баптистов является большой честью быть погребенными рядом с евреями. Возможно, это красивое утешение для живых баптистов, но кресты напротив могилы моего деда кололи мне глаза.
После 1990-х запущенное и заросшее кустарником бельцкое кладбище напоминает чуть ли не африканские джунгли, огромные растения своими корнями разрыли могилы. К месту здесь будет вспомнить добрым словом американскую группу энтузиастов, бывших бельчан во главе с Аркадием Верзубом, живущим ныне в Детройте. Обратившись через Интернет к своим землякам по всему миру, они предприняли попытку спасти кладбище от бесхозяйственности и разора.
Свидетельствую: на кладбище предстоит еще много работы в течение ряда лет, но мне хочется в этих строках выразить сердечную признательность Аркадию Верзубу и его считанным помощникам за истинно еврейские и общечеловеческие благодеяния.
Если уж говорить о такой трепетной теме, то за свою короткую поездку я посетил еще два кладбища – в селе Вадул-Рашков, где родился Ихил Шрайбман, и старое кишиневское. Там погребены жертвы двух погромов – 1903 и 1905 годов, а также останки главного раввина Бессарабии Иегуды-Лейба Цирельсона (1859–1941), одного из основных создателей политической и религиозной организации "Агудат Исраэль", центральный принцип которой – решать все еврейские проблемы в духе Торы.
В эти дни отмечается 110-я годовщина (йорцайт) по убиенным в Кишиневском погроме 1903 года. Еврейская община этого города сотворила бы огромную "мицву" (богоугодное деяние), расчистив хотя бы к этой дате место, где покоятся святые мученики ("кдойшим"), ибо эта заброшенная территория настолько заросла сорняками и кустарником, что мне было весьма трудно пробраться к этим могилам.
Проблема старых, вековых кладбищ, разбросанных по всей Европе, – не только еврейская. ЮНЕСКО могла бы внести их в реестр историко-культурных памятников и найти способы и средства, чтобы уделить внимание редким надгробиям, представляющим произведения национального искусства сгинувшего европейского еврейства.
2. Последнее желание Ихила Шрайбмана
На второй день мы тряслись по разбитой дороге, отправившись в село Вадул-Рашков. Сопровождала нас Марина Шрайбман, вдова писателя. Марина – его вторая жена, сама русская, моложе его на 27 лет. Их совместная жизнь была счастливой, и я об этом знаю не понаслышке. Шрайбман любил женщин, но лишь Марина, с ее преданностью и чувством привязанности к нему, утоляла все его мужские мечты.
Как результат, Шрайбман улучшил свой русский язык и создал свои лучшие произведения, среди которых несколько миниатюр-жемчужин, посвященных его Марине. Марина, со своей стороны, под влиянием мужа научилась не только готовить и вести хозяйство, как настоящая еврейская женщина, но и освоила язык мужа настолько, что после его смерти сама подготовила и выпустила на идише несколько его книг.
Село у реки Днестр, Вадул-Рашков, перед Второй мировой войной было довольно значительным еврейским местечком Рашковом. Шрайбман, который там родился и провел детские годы, посвятил ему целую книгу рассказов. Она так и называется – " Рашковэр майсэс" ("Рашковские истории"). Еврейское местечко Рашков и его обитатели почти в полном составе осели в его романах, рассказах, миниатюрах. Рашков Шрайбмана можно поставить в один ряд с другими местечками, изображенными в литературе: Тунеядовкой, Глупском и Капцанском у Менделе Мойхер-Сфорима, Касриловкой, Мазеповкой и Козодоевкой – у Шолом-Алейхема.
 Борис Сандлер и Марина Шрайбман у памятника Ихилу Шрайбману.Село Вадул-Рашков, Молдова, 2013. Фото: Хана Полак/Форвертс
Памятник Ихилу Шрайбману из белого мрамора стоит в середине села, сооруженный по инициативе и за счет сына писателя – Эдуарда Шрайбмана, живущего ныне во Флориде.
Я не совсем уверен, что кто-то из односельчан, даже старожилов, слышал раньше имя Шрайбмана; но все-таки хочется верить, что ученики средней школы, расположенной аккурат напротив памятника, все же заглянут в книжку Шрайбмана, переведенную на молдавский.
Хочу надеяться, что из веселых и грустных рашковских историй они узнают о тех "странных существах", которых все вокруг называли "жидане" и которые вдруг, одним махом, исчезли, будто умчались в космос, оставив на краю села тысячи камней с высеченными на них непонятными надписями и знаками.
Центральное мероприятие, посвященное 100-летию Ихила Шрайбмана, прошло в красивом, я бы даже сказал, великолепном здании кишиневского Общинного центра. Когда двадцать с лишним лет назад небольшая группа еврейских активистов провела в арендованном зале первое республиканское собрание, на котором было учреждено Общество еврейской культуры Молдавии, то и представить даже было невозможно, что в Кишиневе для евреев будет возведен Общинный дом.
Тогда из окон помещения, где проходило учредительное собрание, было хорошо видно, как на центральной площади города бушевала толпа, воодушевляемая гневными националистическими речевками типа "Русские и прочие, убирайтесь из нашего края!". Наверное, толпа представляла себе, что, мол, достаточно Молдове отделиться от России, освободиться от "чужих" и заговорить только по-румынски, как жизнь народа сразу расцветет, словно сады и виноградники весенней порой.
В том арендованном нами зале мы тоже шумели и принимали свои собственные постановления, согласно которым становилось ясно, что лет через пять в независимой Молдове не останется ни одного еврея – все разъедутся кто куда: репатриируются, эмигрируют... Поэтому раздавались голоса, что ничего здесь восстанавливать не следует, даже воспоминаний о себе не оставить!
Горячих голов хватало и в толпе на центральной площади города, и у собравшихся в зале евреев. Жизнь, как это бывало во все времена, снова подтвердила свою трезвость и мудрость, расставив всё по местам.
В работе новоиспеченной еврейской организации Ихил Шрайбман участия не принимал, хотя был избран "почетным членом правления". Не знаю, рассчитывал ли он увидеть, чем закончится этот шум и гам. Да и хотел ли? Или его испугало "национальное брожение" как среди молдаван, так и среди евреев? Он, человек в довольно зрелых годах, пережил в своей жизни не одно "брожение": как среди румынских фашистов, пришедших к власти в конце 1930-х, так и в период сталинских репрессий как еврейский писатель.
Между нами тогда были натянутые отношения: он не мог не видеть, как волна отъездов смывает на своем пути только что взошедшие ростки на свежей почве еврейского самосознания, разбуженного перестройкой. К тому времени появились еврейские классы, как для взрослых, так и детей; на национальном телевидении два раза в неделю выходила программа "Ойф дэр идишер гас" ("На еврейской улице"), которую я вел на идише, на радио – программа "Идиш лэбн" ("Еврейская жизнь") под редакцией Серго Бенгельсдорфа. Министерство образования выпустило "Лэрнбух фар онфангер" ("Учебник для начинающих"), открылась городская еврейская библиотека имени Ицика Мангера и еще, еще.
 Евреи же в это время в массовом порядке паковали чемоданы и пускались в дальнюю дорогу. В то смутное время я написал статью, главной мыслью которой было следующее: сидя на чемоданах, еврейскую культуру не построить. Шрайбман это воспринял очень болезненно, хотя сам уже имел разрешение на выезд к сыну в Америку.Марина мне рассказывала, что со слезами на глазах она уговаривала Шрайбмана уехать, как это делают все вокруг, – в Израиль или в Америку, но Шрайбман всячески настаивал на том, чтобы они оставались в Кишиневе...
Эти, как и другие мысли, связанные с той далекой уже порой, всплыли во время праздничного вечера в Союзе писателей Молдавии, посвященного 100-летию Шрайбмана, где собрались поэты и прозаики, чтобы поделиться своими воспоминаниями о нем.
Огромный портрет Шрайбмана, украшенный снизу весенними цветами, стоял и на сцене Общинного дома. На самой сцене пели на идише дети, а красивые девушки и юноши исполняли еврейские танцы. С той же сцены звучали на идише, молдавском и русском шрайбмановские миниатюры. К этой же дате Министерство связи Молдовы выпустило специальный конверт и почтовую марку с портретом Шрайбмана...
А я всё размышлял: могло ли подобное произойти где-нибудь в Израиле или Америке, чтобы еврейский писатель имел такой почет и уважение? Ихил Шрайбман жил и творил там, где страдал и был счастлив. Я не знаю, правда ли то, что его мама, как он пишет в одной из миниатюр, перед смертью попросила дочь принести ей стакан воды из Днестра. Думаю, что последнее желание бессарабской еврейки могло стать и желанием ее сына – бессарабского еврейского писателя Ихила Шрайбмана.
Пользуясь случаем, хочу поблагодарить еврейские организации Кишинева и Бельц, сделавших всё, чтобы наша работа в Молдове прошла успешно. А Марине Шрайбман, Серго Бенгельсдорфу и его жене Инне – отдельная благодарность и пожелание: "Так держать!".
Рекомендуем
Обсуждение новости
| ||||||
|
||||||
|
||||||
Наш канал в Telegram
вверх
Пишите нам