Актер Михаил Полицеймако — о новом проекте РЕН ТВ, бисексуальности современного театра и магнетизме Ленина.
Завершились съемки фэнтези-сериала «Тайный город», премьера которого состоится на канале РЕН ТВ осенью. Актер Михаил Полицеймако, исполнивший в картине одну из ключевых ролей, рассказал «Известиям» о новом фильме и долгосрочных планах.

— Кого вы сыграли в «Тайном городе»?

— Моего персонажа зовут Птиций — это человек-чудо, который умеет перевоплощаться в птицу. Птиций — управляющий клуба: веселый попугай, чуть трусоватый, интриган, который предает людей и торгует информацией. Одним словом, колоритный малый.

]Пресс-служба канала РЕН ТВ/Д.Овчинников

— Вы приняли участие в сериале из-за редкого для российского кинематографа жанра фэнтези?

— Обычно я соглашаюсь на работу с проверенными людьми. Мы с продюсером «Тайного города» Витей Алисовым знакомы с 2001 года, выпустили несколько совместных картин. Я доверяю его компании и каналу РЕН ТВ, на котором выйдет сериал. Уверен, как только «Тайный город» наберет обороты, съемки продолжения неминуемы.

— Как оцениваете последние работы коллег в фантастическом жанре?

— Не хочу никого обидеть, но несколько картин, которые появились не так давно, страдают низким качеством монтажа и спецэффектов, что сильно мешает восприятию. Я надеюсь, в «Тайном городе» сработает эффект «Ночного дозора» — зрителя поведет за собой история о «других» людях, которые живут среди нас. Понятно, что в Голливуде с иным бюджетом подобные картины снимают, в «Блэйде» (боевик с Уэсли Снайпсом) и драк побольше, и спецэффекты другие, но «Дозор» привлек зрителей сценарием и хорошими актерскими работами. У нас в «Тайном городе» главную роль играет талантливый актер Павел Прилучный, и вся остальная актерская компания очень интересная — важно, что в команде нет случайных людей.

— Сейчас вы имеете возможность выбирать материал, когда-то выбор был намного меньше. Помните, после какой роли к вам пришла популярность и ситуация изменилась?

— Я за такими вещами не слежу. Я кроме театра, кино и телевидения не умею ничего делать, даже гвоздь забить не могу. Если я себя не выплескиваю, не реализуюсь, мне становится плохо душевно. Для меня важно не то, что бы на улице узнали, важно, когда подходят и поблагодарят за сыгранную роль, потому что она понравилась. Свои зрители — вот что ценно, а успех и талант — это относительно. Если говорить об успехе моего отца (Семена Фарады. — «Известия»), который был одним из самых популярных советских актеров, то когда он заболел и девять лет лежал с инсультом, никому не было до него дела.

— В этом году вы выпустили сразу несколько премьер в Театре киноактера и Театре Сергея Безрукова «ЧП бульвар». А почему вы не работаете в репертуарном театре?

— Репертуарные театры — это письма, написанные от руки. Время писем ушло, их заменили электронные. Мой дед работал в БДТ с Товстоноговым, родители всю жизнь служили в театре, мама до сих пор работает в Театре на Таганке. Раньше было другое отношение к артистам и театру. Я убежден, артистов надо любить, они не должны получать гроши, жить в плохих квартирах, потому что это люди, на которых смотрят. Я играл в Театре на Малой Бронной, где роскошные артисты, но у них почему-то грустные глаза. Я вижу, как живет театральная молодежь.

— Сама система вам кажется устаревшей?

— Есть образцовые театры вроде «Мастерской Петра Фоменко» и МХТ имени Чехова, но это скорее исключения из правил. Обычно в репертуарных театрах работают расслабленные люди, которые знают, что их не уволят, а актер должен быть, как заяц в высокой траве — всегда наготове, с ушками на макушке. Я видел репертуарный театр «Фольксбюне» в Берлине, но там менеджер, директор, службы и актеры вызываются на проект. Грубо говоря, это антреприза в театре. Человека могут в другой раз в спектакль не взять. Ему платят за репетиции и за спектакль, в котором он принимает участие. Если мы говорим о социальном пакете, то он должен быть предоставлен автоматически, но творческий человек должен бороться за свою зарплату.

— У антрепризы свои проблемы: зритель не ходит на серьезный материал, играть приходится в комедиях.

— Почему? Я играл в антрепризном спектакле Даши Михайловой «Дело №» по роману «Братья Карамазовы» с моим покойным другом Владиком Галкиным и Андреем Ильиным. Несколько лет я играю в спектакле «Маленькие комедии» с Марией Ароновой и Сергеем Шакуровым. Да, это водевиль, но ведь по Чехову, это не по Рею Куни. В Театре Сергея Безрукова мы выпустили спектакль «ЧП бульвар» по пьесе Галина, а «Приворотное зелье» — это флорентийская комедия. Но в театре сейчас тоже ставят в основном комедии, потому что народ хочет отдохнуть, и театр — это зрелище. Сейчас большая конкуренция театра с антрепризой, границы постепенно стираются.

— У вас есть объяснение, почему, несмотря на то что Станиславский и Немирович боролись за репертуарный театр, антреприза продолжает цвести пышным цветом?

— Я с вами не согласен. Немировичу и Станиславскому помогал деньгами Савва Морозов, он построил МХТ. Художественный театр изначально был антрепризой, но она была гениально организована. Репертуарный театр — это явление советское. Нигде в мире такого нет. Антреприза — это постоянная работа с разными партнерами и режиссерами. Артист в антрепризе растет, если она хорошая. В репертуарном театре актеры пьют, потому что им скучно. В антрепризе у вас на это нет времени, там другая ответственность и другие деньги. Я по детству помню, по Театру на Таганке, по другим государственным театрам, что артист там приравнивался к челяди. 

— Может, это зависело от конкретного художественного руководителя?

— Послушайте, огромное количество молодых артистов уходят и будут уходить из репертуарного театра в том числе и потому, что постепенно он становится бисексуальным. Он не должен быть таким, потому что театр — это образец отношений. Туда ходят смотреть за идеальными ситуациями из жизни. Если любовь, то она безусловна, ей в душе завидуют и сопереживают. Не важно, какие в жизни артисты, это их дело, но на сцене они должны идеально воплощать любовь, порок, измены. Я вижу происходящие перемены, как это вылезает на телевидении, как подростки разговаривают непонятными голосами. Меня это пугает, потому что у меня дети, и я не понимаю, как они во всем этом будут расти.

— Представляете, какое огромное количество возможных творческих предложений вы перечеркнули сейчас?

— Знаете, я горжусь тем, что при моей профессии я не могу ничего украсть и говорю правду — поэтому я сплю спокойно. Что значит перечеркнул? Я сам не хочу в этом участвовать. Смотреть на полумальчиков и полудевочек не хочу. Другим полумальчикам и полудевочкам, наверное, нравится, но не нужно это культивировать. Человек может заниматься чем хочет — у себя дома под одеялом, но не на сцене.

— Современный театр хочет затрагивать табуированные темы.

— Современный театр уже не знает, что ему сделать, чтобы привлечь к себе внимание. Лучше бы он давал возможность работать талантливым людям со своим стилем. Когда-то власти упустили Колю Рощина, не дали ему театр. А я помню, как к нам в РАМТ пришел Михаил Ульянов, и от его безумной фантазии просто ошалел. После «Короля-оленя» зашел за кулисы и сказал: «Коля, приходите ставить к нам в театр». 

— Из-за нехватки талантливых людей вы занялись режиссурой?

— Я выступил сорежиссером спектакля «Маленькие трагедии» по Пушкину, но опыт получился неоднозначным. Я горжусь дуэтом Донны Анны — Анны Тереховой и Дона Гуана — Вячеслава Разбегаева, они хорошо смотрятся вместе, получилась роль Альбера у Филиппа Бледного.

— Что еще хотели бы поставить?

— Самую кровавую трагедию Шекспира «Тит Андроник», в которой 14 убийств, 34 трупа, три отрубленные руки и один отрезанный язык. А еще есть идея поставить пьесу про Ленина. Взять, например, «Кремлевские куранты» или «Человек с ружьем» и разобраться, отчего был так влиятелен этот человек. Чем было вызвано такое преклонение, эффект Кашпировского? Не идеализировать его, а проанализировать. Женя Миронов в сериале играл Достоевского не бородатым писателем, а играл больного человека.

— Думаете, антреприза даст вам возможность осуществить такие смелые планы?

— Посмотрим. Обычно мы вместе обсуждаем возможные варианты. Понимаю, что будет сложно.