Менеджеров монополии не стоит слишком сурово критиковать - с решением своих настоящих задач они справляются неплохо

Недавно шведский профессор Андерс Ослунд, некогда консультант российского правительства реформаторов и видный специалист по восточноевропейской экономике, сделал смелое заявление: «Ни одна крупная компания в мире не управляется так плохо, как контролируемая российским государством газовая компания «Газпром».

Повод для такой уничтожающей оценки – четырехкратное падение капитализации «Газпрома» с 2008 года. Теперь компания оценивается менее чем в 2,5 годовых прибылей за 2012 год, и вправду невероятно дешево. Как менеджмент «Газпрома» этого добился? Ослунд отвечает: ему, менеджменту, присущи крайняя степень инертности, нежелание воспринимать новую информацию, коррупция и невероятное высокомерие. Поэтому он прозевал две революции – появление гигантской индустрии сжиженного газа и рост добычи газа сланцевого, – и не смог даже привести свои цены в соответствие с новым состоянием глобального спроса. В результате у него слишком много газа, гораздо больше, чем он может продать. Снижая добычу, «Газпром» за огромные деньги строит лишние, по мнению экономиста, трубопроводы и вообще «уничтожает стоимость», бесконтрольно тратя десятки миллиардов долларов на инвестиционные программы.

А еще, предупреждает Ослунд, антимонопольное расследование, которое с сентября прошлого года ведет в отношении российской компании Евросоюз, наверняка кончится для «Газпрома» миллиардными штрафами и необходимостью пересмотреть ценовую политику, то есть, по сути, сменить бизнес-модель.

Всякий, кто знаком с историей «Газпрома», может возразить Ослунду: все эти рассуждения имеют смысл, только если рассматривать «Газпром» как корпорацию.

Но он никогда ей не был. И за годы путинского правления, когда много говорили об эффективности госкомпаний, так ей и не стал. Он – гигантское малое семейное предприятие. И управляется, и развивается он исключительно в интересах контролирующей его семьи – российской властной элиты.

В «Газпроме» работает полпроцента экономически активного населения России – чуть больше 400 000 человек, и при этом в 2011 году, когда он показал рекордную прибыль – $44 млрд, он принес стране примерно 5% доходов консолидированного бюджета в виде налогов и дивидендов. С этой точки зрения «Газпром», конечно, мегаэффективен, но если эти доходы упадут, Россия не перевернется вверх брюхом. А если они вырастут даже вдвое, Россия не станет заметно более богатой страной. Быть дойной коровой для бюджета – не главная функция «Газпрома».

Во-первых, он инфраструктурный хребет семейного хозяйства.

Дмитрий Медведев недавно объяснил, почему «Газпром» не раздробили на несколько более эффективных компаний, не разрушили его трубопроводную и экспортную монополии. «Вы знаете, – сказал Медведев, – что бы кто ни говорил, [это] в известной степени позволило сохранить даже управляемость самой страны. Потому что, представим себе, разрезали бы «Газпром», даже исходя из умных концепций, на несколько частей, раздробили бы, в какой-то момент где-нибудь на северах полыхнуло бы что-нибудь, произошёл бы взрыв, ещё что-то… Начали бы искать того, кто за это отвечает, и не смогли бы найти. Заморозили бы город, я уж не говорю про экономические последствия».

Во-вторых, он – семейный банковский счет.

Рем Вяхирев, возглавлявший «Газпром» в 90-е, в своем последнем интервью, данному российскому Forbes, говорил: «У «Газпрома», благодаря Европе, деньги появились. И за ними сразу очередь выстроилась: налоги начали платить, зарплата пошла, что-то еще на строительство оставалось. И государство из нас выдирало постоянно. Все денег просили — и пограничники, и генералы. Все у меня в друзьях тогда ходили».

Сейчас компания тоже выполняет такого рода «государственные задачи», когда это требуется. Поддержка питерского «Зенита», например, из таких. На первый взгляд кажется, что и газпромовское ценообразование, которое так беспокоит Евросоюз, – отражение этих задач. Президент Владимир Путин практически открыто объявил об этом, когда, сразу после начала европейского антимонопольного расследования, подписал указ, по которому «Газпром» не имеет права менять цены в своих контрактах без разрешения правительства России. Путин как бы говорит европейцам: хотите других цен – имейте дело со мной.

Обычно «Газпром» не объявляет цены на газ для разных стран, – мы всегда знали только строго политические цены для Белоруссии и Украины, – но в феврале этого года случилась утечка: данные о ценовой политике гиганта опубликовали «Известия». Колумнист Forbes.com Марк Адоманис тут же кинулся искать логику в этой ценовой политике, сравнивая цены с объемами поставок – и не нашел. «Это полный, абсолютный бардак», – написал он.

Ну уж нет. Как и Адоманис, я решил повозиться с данными о ценах, импорте и потреблении газа в европейских странах.

Используя данные World Oil and Gas Review – ежегодного отчета, публикуемого компанией ENI – я выяснил, что чем выше зависимость страны от российского газа, тем больше берет с нее «Газпром». Коэффициент корреляции между долей российского газа в потреблении страны – 0,55, что свидетельствует о явной взаимосвязи между доминирующим положением «Газпрома» на рынке и его способностью стрясти с покупателя дополнительные деньги.

Ослунд написал, что зависимость Европы от российского газа за последние годы заметно снизилась. Мне не удалось обнаружить этому подтверждений в данных World Oil and Gas Review. С 2005 по 2011 гг. доля российского импорта в потреблении газа странами-клиентами «Газпрома» уменьшилась в целом меньше, чем на процент. Некоторые страны снизили зависимость от «Газпрома» – например, Греция, Венгрия, Франция, Турция – но у других она выросла, например, у Польши, Чехии, Боснии.

«Газпром» не то чтобы вяло действовал на ключевом для себя европейском рынке и отдавал его без боя – нет, он проявляет активность, договаривается, где-то выигрывает долю, где-то проигрывает. Другое дело, что дифференцированное ценообразование в зависимости от доли рынка – это прямо-таки подарок известным своей строгостью европейским антимонопольщикам, и заплатить за эту практику «Газпрому» наверняка придется. Но Ослунд неправ, презрительно отзываясь о газпромовских менеджерах. При огромных «традиционных» запасах газа им не обязательно участвовать в «революциях». Тут они скорее надеются, что сильные в Европе экологи не дадут развернуться западным компаниям, проталкивающим проекты добычи сланцевого газа, и для таких надежд есть основания – в Болгарии и Франции, например, такие проекты натолкнулись на сопротивление властей. Да и менять ценовую политику, пока не заставит Брюссель, тоже не очень-то нужно: сейчас она направлена на максимально эффективную «дойку» тех клиентов, которым проще заплатить, чем найти альтернативу.

У «Газпрома» на самом деле есть логичная, пусть и несколько дикая рыночная стратегия.

И есть, никуда не денешься, функция семейного кошелька. На стыке этих двух функций менеджмент работает не так уж плохо, потому его до сих пор и терпит Кремль. Ну, капитализация падает; но тут уж акционеры, приблудившиеся в результате преобразования «национального достояния» в открытое акционерное общество, должны понимать, что сами виноваты: то, во что они вложили деньги, – это не вполне бизнес. Это душа российской власти, в которой причудливо переплелись патриархальное куркульство, геополитические амбиции, «социальная ориентированность» и циничная коммерческая хватка.