23 Ноября 2024
В избранные
Сделать стартовой
Подписка
|
|
|
|||||
|
Интересное
Тамара Шмундяк В Тель-Авиве вышла книга «Долгое эхо». Ее автор – журналист Влад Спивак, долгие годы работавший в Кишиневе, а потом в Израиле... Человек весьма скромного достатка снимает зимой с себя меховую шапку и отдает озябшему знакомому. Этот жест, многие поступки, жизненные стремления Влада Спивака – чем они вызваны? Желанием согласия с собой и миром – находим ответ в его поэтических строчках-реминисценции, прямо противоположных общеизвестным (принадлежащим Павлу Когану – «Я с детства не любил овал! Я с детства угол рисовал!»):
Углу я с детства предпочел овал:
В гармонии нет смуты и печали…
Две его книги позволяют судить об этом полнее. Одну, «Отклик. Мысль и чувство», Влад Спивак выпустил в Тель-Авиве в 2010 году. «К 50-летию своей работы в печати», написал он, поскромничав. На самом деле круг его занятий был шире. Поэт Рудольф Ольшевский, с детства с ним друживший, заметил:
Путь, что прошел, значителен и долог,
В нём связано недавно и давно.
Редактор, публицист и политолог.
Журнал, газета, книга и кино.
Даже у друзей, близко знавших Спивака, книга вызвала удивление. «Истинный сюрприз,– написал, представляя книгу, известный поэт и прозаик Ефрем Баух. – «Наблюдения и заметы», накопленные за всю жизнь и не покидавшие дневника и блокнотов, вдруг открылись для всех. И наш «молчальник», умевший «жить в себе самом», неожиданно предстал в новой литературной ипостаси. Не буду касаться его прозаических фрагментов, максим, «улыбчатых раздумий» и остроумных изречений… Меня поразила лирика, скрепляющая поэтической нитью всю книгу. Лирика – сдержанная и в то же время, порой, удивительная своей обнаженностью и искренностью».
Первая книга Спивака появилась, по его признанию, не без настойчивого желания родных и друзей, и поскольку стихи – его давнее и со школьных лет скрываемое от публики увлечение, поиск гармонии был для него делом непростым. Прочитав книгу, убеждаешься – непрекращающимся. И в отношениях с людьми, и в работе в изданиях Молдовы, Израиля, в московском «Труде», и в выборе приоритетов. Убедительно рассказывает об этом в большом очерке его коллега Борис Столяров. Он приводит много интересных подробностей. В том числе и длинный список любимых книг своего героя.
Любопытно, что от цитирования кумиров почти отказавшись, Влад Спивак помещает в своей книге услышанное от раввина пространное объяснение. «Согласно еврейской традиции, на праздник Суккот обряд благословения совершается с четырьмя видами растений. Это:
ЭТРОГ – вкусный плод с влекущим запахом, символизирует евреев, знающих Тору и делающих добрые дела;
ЛУЛАВ – ветвь финиковой пальмы – символизирует изучающих Тору, но не делающих добрых дел;
АДАС – ветка миртового дерева с пьянящим запахом – символизирует евреев, совершающих добрые дела, но не изучающих Тору;
АРАВА – ветвь ивы без плодов и запаха – символизирует не знающих Тору и не делающих добрых дел.
Все эти четыре типа людей и составляют еврейский народ, живущий под девизом: «Все евреи в ответе друг за друга!».
Ощущение мира вокруг себя и возможность согласия людей при полном их несходстве – главная тема этой книги. После ее выхода Влад Спивак продолжал писать стихи, высказывать своё отношение к быстро меняющемуся миру. Подготовил новый сборник, но издать его, увы, не успел… Книгу «Долгое эхо» выпустила к годовщине памяти мужа, 30 апреля, Нелли Спивак. И сейчас, как и во всех стремлениях, любящая жена поддержала его. Потому-то и был таким счастливым их семейный союз.
В книгу вошли новые стихи, философские размышления о смысле жизни, посвящения и «политологические» ремарки ко дню сегодняшнему. Не хотелось бы, чтобы у читателя создалось ложное представление о безулыбчивой серьезности книги. И потому небольшое отступление. Так вышло, что после окончания факультета журналистики МГУ мы оказались в Кишиневе целой компанией. Долгие годы наша московско-кишиневская команда держалась вместе, вместе отмечала праздники и радостные события. Как-то в доме Шалимовых их маленькую дочку спросили, кто из гостей ей больше нравится. Не задумываясь она выпалила: «Спиваки! Потому что они самые веселые».
Можно представить, чтобы одессит, не расстающийся с шуткой, берясь за перо, становился вдруг неизменно серьезным, хмуро-сосредоточенным? Конечно, нашлось место в книге и озорству, и едкой иронии, и лирическим признаниям, и посвящениям близким, и детским стишкам. Но во всей этой разноголосице то громче, то тише неустанно звучит, как уже было отмечено, стремление к согласию с собой и миром.
Книга составлена с тонким пониманием стремлений и вкусов автора, проявившемся и в ее названии, и в статье «Вместо пролога», и в завершающем восьмистишии. В посмертную книгу мужа Нелли Спивак включила и главу «Листая личные архивы». Как и в первом сборнике, здесь много фотографий. В разделе «Слова, что не успели мы тебе сказать…» – документальные свидетельства любви и уважения к Владу Спиваку друзей и знакомых, детей и внуков. Людей самых разных возрастов, рассеянных по многим странам.
Поиски гармонии не остаются без отклика…
«ПЯТЬ КОПЕЕК» от Ильи МАРЬЯША. Для этой книги, куда вошли строки о Владе Спиваке, написанные его родными, близкими, коллегами, я ничего не сочинял. Опасался, что мой стиль не совсем уместен в сборнике, задуманном как апологетический. Работая на общей профессиональной улице, в одной редакции, поддерживая товарищеские отношения, мы, естественно, все подшучивали друг над другом. И я над ним, и он – надо мной. Поэтому мне трудно писать о Владе как о памятнике и вообще очень трудно представить себе, что его уже нет.
Он как-то, уже живя в Израиле, сказал мне (без обиды), что я его толком так и не знаю, потому и не могу оценить по достоинству его творчество. Это верно. Конечно, поэты Рудольф Ольшевский и Эфраим Баух знали Влада значительно дольше, лучше, они неизмеримо компетентнее и в том случае, когда речь идёт о стихах.
Каких-нибудь два года назад, в мае, мы виделись с ним и его женой на конференции в «Бейт Бессарабия» в Тель-Авиве. В фойе Влад надписывал знакомым свою предыдущую книжку, о которой упоминает Тамара Михайловна. На следующий день мы с сыном заехали к Спивакам в Беэр-Шеву. Через полгода мой сын сообщил мне, что видел Спиваков уже в октябре на таком же мероприятии. И они оба, как всегда, прекрасно выглядели. Наверное, эффект внезапной потери испытали многие, кроме самых близких, которые знали о стремительном развитии смертельного недуга.
Я познакомился с ним, когда был студентом и стал сотрудничать в прессе. Влад работал в небольшом журнале отдела пропаганды и агитации ЦК КПМ, который выходил раз в две недели (последнее название этого издания, по-моему, «Трибуна»). А жена Влада, Неля, – в «Вечёрке». Они мне очень понравились, мы даже со временем подружились домами и бывали друг у друга в гостях. Во Владе меня привлекало прежде всего то, что мне самому как-то не давалось. Например, он делал стойку на руках в любом возрасте. Возился с огородом, куда иногда и я с ним ездил. Он любил вдумчиво, с карандашом, читать сочинения философов. Был книголюбом и книгочеем. Возился со своим «Запорожцем». Заведовал общественной приёмной газеты «Труд» – т. е. принимал посетителей, которым требовалась помощь, и помогал им. Он был отзывчивым человеком с широким диапазоном интересов.
В сборнике «Долгое эхо» журналисты Алла и Емил Мындыкану отмечают, что Влад и мамалыгу умел готовить просто замечательно. И это правда. Я вспомнил, что когда порой мы с Емилом дружелюбно перемывали кости коллегам по редакции, если речь заходила о Владе, Емил подытоживал: «А всё-таки интересный человек, не правда ли?» Согласитесь, далеко не о каждом из нас можно так сказать, вопреки известной формуле Евтушенко «людей неинтересных в мире нет».
Как начинающий журналист (без профессионального образования в этой сфере) я с уважением относился к тем, кто, как Влад, закончил журфак МГУ. Эту свою «Трибуну», которой в качестве ответственного секретаря он уделял немало внимания, Влад искренне и добросовестно стремился сделать интереснее, разбавить политучёбу заметками о новых книгах, фильмах, спектаклях, интервью с интересными людьми (не только с секретарями парторганизаций). Она была тогда не самым заметным органом печати, но Влад считал, что даже на скромном участке надо трудиться добросовестно и не халтурить.
Мне казалось крайне несправедливым, что идеологическое начальство норовило Спивака бесцеремонно задвинуть. Качество работы и компетентность (по крайней мере, в этом случае) не очень-то наверху ценились. «Более главными» в той редакции считались те партийцы, которых списывали из ЦК по старости, за профнепригодность или пьянку, либо те, кого надо было пристроить (с более удачной анкетой). Впрочем, это плёвое отношение касалось не только редакции. Даже документальную повесть о Григории Котовском ему не дали напечатать. В конце концов он прекратил тщетные попытки и, кажется, так и не закончил эту вещь. А жаль.
Когда в 1979-м создавался педагогический журнал, то директор СШ № 15 Майя Ионко, назначенная редактором, пригласила Влада в свою дамскую команду как единственного профессионального журналиста, а через полгода он уговорил шефиню сманить меня из «Молодёжки». И если раньше я иногда сотрудничал с ним и с его женой как автор, то тогда мы оказались с Владом в одном небольшом коллективе. Думаю, что совместными усилиями нам удалось сделать неплохое издание, которое прежде всего было адресовано словесникам. И его вполне добровольный тираж превышал 10 тысяч. Многие учителя до сих пор вспоминают нас добрым словом. Естественно, спрашивают и про Влада, которого они помнят.
 Конец 80-х, наступление смутных 90-х заставили многих из нас искать подработку или вообще сменить вид деятельности. Мы с коллегами не без зависти поглядывали на Спиваков, которые всегда смело брались за новое дело. Влад и Неля создали кооператив при гороно по пошиву детской одежды. Потом пошли работать на еврейскую улицу. Влад вместе с Семёном Прейгером редактировал «Наш голос»; потом занялся кинопроизводством и стал продюсером боевика Юрия Музыки «Крысы, или Ночная мафия»; затем снова вернулся в прессу – работал в информагентстве «Интерлик», был редактором газеты «Телеграф». Спиваки оказались более динамичными, энергичными и востребованными в новых условиях.Эти качества им пригодились и после репатриации, где они быстро стали заметными фигурами в Беэр-Шеве. Хотя, как вы понимаете, ни тогда, ни до того, ни ныне русскоязычные журналисты в Израиле – контингент, мягко, говоря, не дефицитный и не перспективный, особенно если тебе не 20 и не 30... Снимаю шляпу.
Влад однажды в шутку сказал о жене: «Нелка – мой крест». Я тут же откликнулся: «Ты выбрал неплохой крест!» Кстати, самые удачные произведения Спиваков – это их дети, Максим и Анка. На этом я хотел бы закончить свой постскриптум. Он, как видите, не о том, что я ему не успел, но хотел сказать, а о том, каким был мой коллега.
Это я сфотографирова
На одной волне
Виктория КОЗЛОВСКАЯ
Уверена, будь Влад жив, мы бы и после этой книги ожесточенно спорили. Я бы ему сердито выговаривала за несовершенство формы, неточные рифмы, сбивчивый ритм, а он бы с искренним недоумением вопрошал: «Но разве это главное? Сюда вложены мои чувства, мысли, душа, в конце концов...».
Но Влада нет. И споры наши теперь кажутся бессмысленными. А с моей стороны – даже глупыми. Пришло на ум название одного из моих отзывов на симпатичный «привозной» спектакль, ни в каком смысле не являвшийся событием на театральной ниве: «Не всё же мерить по Шекспиру». Ну почему для какого-то абстрактного для меня коллектива нашлись оправдания, желание понять и «вникнуть», «выудить» главное – человечность, доброту, искренность, – а для «своего», близкого человека – нет? Почему мы проявляем свою твердолобую принципиальность, никому не нужный и не интересный максимализм там, где они совершенно неуместны? Нет бы сказать: «Влад, я всё поняла, я лучше Вас узнала, я только теперь увидела, какие ураганы бушуют в Вашей душе, тогда как внешне жизнь кажется вполне «штилевой»...
И не нужно гадать, почему для самовыражения он выбрал именно стихотворную форму: потому что проза жизни была для него неприемлемой. Потому что он стремился не писать, а жить «высоким штилем». Потому что слова «любовь», «женщина», «дружба», «родина» он воспринимал только в их идеальном смысле, и его буквально выворачивало от понятий-«заместителей»: «переспать», «потрахаться», «сконтачить с нужными людьми», «тёплое местечко»... Он был идеалистом-романтиком в лучшем смысле слова. И этому не могли помешать ни его вспышки гнева, ни его несдержанность, ни стремительные перепады настроения. Он совершенно не умел – и не хотел – притворяться. И увлекался, и сердился, и восхищался, и обижался – на полную катушку. И модное ныне слово «толерантность» ему совсем не подходило, хорошо это или плохо.
Он не умел жить «головой», хотя философичность, осмысление мира, людей, и прежде всего – себя самого, были ему присущи как мало кому иному. Но жил он эмоциями. Градус всегда зашкаливал: он горел. Горел от любви, от непримиримости своей, от несовпадения желаемого и действительности, от неприятия пошлости, вранья, духовной убогости тех, кто «вознесся ввысь» на гребне перемен... И чаще всего – «внутри себя», как это зачастую происходит и у евреев, и у армян: в этом две крови, текущие в его жилах, совпадали.
Он хотел быть понятым. Помните, в фильме «Доживем до понедельника» Генка Шестопал написал сочинение на тему «Что такое счастье?» всего из одной фразы: «Счастье – это когда тебя понимают». А как заставить понять себя, если «выворачиваться наизнанку» перед каждым встречным претит твоей натуре? Разве что стихами...
Мне повезло: мы всегда хорошо понимали друг друга. Он меня – может быть, даже лучше всех. Мы были на одной волне. И потому мне его очень не хватает. И вышедшая книжка – как еще одна встреча с другом.
Спасибо, Неля!
Рекомендуем
Обсуждение новости
| ||||||
|
||||||
|
||||||
Наш канал в Telegram
вверх
Пишите нам