Мы, нижеподписавшиеся, родители и жены арестованных в Кишиневе Рабиновича Давида, Гальперина Александра, Трахтенберга Лазаря, Волошина Аркадия, Левита Семена и Кижнера Хария, просим вас внимательно рассмотреть дело наших сыновей и мужей. Им предъявлено обвинение в антисоветской агитации, хотя настоящей причиной арестов и вменяемых обвинений является их желание жить в Государстве Израиль.

 

Перед арестами в наших квартирах были произведены обыски. При обысках были изъяты: магнитофонные пленки с записями еврейской народной музыки, книги на языках идиш и иврит, «Еврейская энциклопедия» и художественная литература, приобретенная в букинистических магазинах СССР. Также у всех нас были изъяты и приложены к делу вызовы на выезд в Израиль на постоянное место жительства, присланные нашими родными.

 

Многие из нас хотели выехать в Государство Израиль на постоянное место жительства, что не противоречит Советской Конституции и предусмотрено международной Декларацией прав человека. Наши сыновья и мужья изучали национальные языки идиш и иврит, историю еврейского народа, что также не является нарушением советских законов. Мы искренне надеемся и верим, что справедливость восторжествует и наши сыновья и мужья будут освобождены из заключения.

 

 

 

В городе Кишиневе готовится судебный процесс над нашими товарищами Харием Кижнером, Аркадием Волошиным, Александром Гальпериным, Лазарем Трахтенбергом, Семеном Левитом и Давидом Рабиновичем, которые были арестованы 23 июля, 17 августа и 10 ноября 1970 года. <...>

 

Не имея возможности выехать в Израиль по не зависящим от них обстоятельствам, наши товарищи прилагали все усилия к тому, чтобы приобщиться к своей национальной культуре в условиях отсутствия таковой в Советском Союзе. Они не скрывали свои убеждения и не отказывали в помощи евреям, желающим самостоятельно изучать язык и историю еврейского народа. Национально-культурная деятельность ни с какой стороны не противоречит существующим советским законам. Тем не менее, наши друзья уже полгода находятся в Кишиневской тюрьме в полной изоляции и подвергаются моральным унижениям.

 

Вызываемых на допросы свидетелей с помощью угроз и давления заставляют давать показания об изучении еврейского языка и культуры, о желании выехать в Израиль и о трудностях, связанных с этим. В настоящее время стало известно, что следственные органы используют эти показания для того, чтобы обвинить арестованных в антисоветской и сионистской деятельности. Эта грубая попытка представить законную национально-культурную деятельность как антисоветскую, уголовно наказуемую имеет своей целью ввести в заблуждение общественное мнение и запугать евреев, стремящихся к возрождению своей национальной культуры и к выезду в Израиль.

 

Мы призываем Вас остановить беззаконие и не допустить осуждения невиновных! Мы также обращаемся к Вам с просьбой оказать нам и нашим арестованным товарищам содействие в осуществлении нашего права на репатриацию в Государство Израиль.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

В общей сложности бдительный капитан госбезопасности выгреб из квартиры подозреваемого Волошина 27 наименований различной «крамолы». В их число попали: «Еврейско-русский словарь», «Библейские рассказы», второй том книги Велимира Хлебникова «Творения», «Еврейско-русско-польский словарь», тетрадь с записями от руки «на русском и непонятном языке», часть блокнота в синей обложке с записями, начинающимися словом «Танах». А также пишущая машинка «Москва» № 17861, пачка копировальной бумаги и пять пачек потребительской писчей бумаги № 1, что, по мнению капитана, очевидно, должно свидетельствовать о широком размахе подпольной издательской деятельности.

 

Гораздо меньше повезло другому капитану, производившему обыск в квартире супругов Семена и Розы Левит неделю спустя. Ему пришлось довольствоваться двумя записными книжками, словарем «в обложке цвета морской волны», двумя книгами без переплета без начала и без конца, двумя письмами из Вильнюса, одно из которых начиналось словами «Дорогой Сема!», а второе – «Здравствуй, Роза!», и почтовой открыткой из Ленинграда. Особое внимание следователя привлекли фотографии мужчины и женщины «в военной форме иностранного образца», а также набор цветных открыток с видами Израиля в количестве 13 штук.

 

Ввиду незначительности улова произвели обыск также в квартире отца Абрама Иосифовича Левита (отца Семена). Там еще один капитан КГБ обнаружил письма в «конвертах иностранного производства» от некоего Адама Рабиновича из израильского кибуца Рухама, три туристических проспекта с видами Израиля и «вызов» –официальное приглашение на постоянное жительство в Израиль на имя Семена и Розы.

 

Столь же «весомые» вещественные доказательства были найдены еще у трех кишиневских евреев – Гальперина, Кижнера и Трахтенберга. Чекисты сочли, что собранных улик вполне достаточно для ареста всех пятерых и возбуждения против них уголовного дела по подозрению в антисоветской деятельности.

 

В ходе следственных действий было установлено, что выпускники кишиневских школ Харий Кижнер, Аркадий Волошин, Александр Гальперин, Лазарь Трахтенберг и Семен Левит поступили учиться в Ленинградский политехнический институт, где студент Анатолий Гольдфельд познакомил их, а со временем ввел в ближний круг еврейских активистов города на Неве. Молодые люди посещали нелегальные кружки, где изучали иврит, знакомились с историей, культурой и религией своего народа. В свободное от занятий точными науками время они читали еврейский (и не только еврейский) самиздат, участвовали в распространении запрещенной литературы. Их приглашали на «сионистские сборища», где велись разговоры о том, как увеличить шансы отказников на получение выездной визы или помочь семьям евреев, потерявших работу после подачи ходатайства в ОВИР.

 

Закончив учебу и вернувшись в родной Кишинев, вчерашние студенты были уже достаточно подготовлены для того, чтобы самим нести сионистскую идею в массы. Что они и начали делать, открыв в городе первые ульпаны по изучению иврита и завязав контакты с евреями, мечтающими о переезде в Израиль. Распространяли литературу на еврейские темы, помогали тем, у кого возникали проблемы с получением вызова или оформлением выездных документов. Словом, всячески способствовали «разжиганию эмигрантских настроений» среди еврейского населения города.

 

Еще один подозреваемый, Давид Рабинович, при участии Волошина и Гальперина похитил в проектном институте, где он работал, детали копировально-множительной машины «Эра», запрещенной к свободной продаже.

 

С помощью этой машины они намеревались тиражировать нелегальные издания, прежде всего – остродефицитные в Кишиневе учебники иврита. Но собрать действующий печатный станок почему-то не получилось. Похищенные детали были переправлены друзьям-отказникам в Ленинград – не пропадать же добру...

 

Позже, в обвинительном заключении, все эти действия были квалифицированы как участие в антисоветской сионистской организации, «имеющей целью подрыв и ослабление советского государственного и общественного строя». Бюджет этой организации периодически пополнялся «реакционными кругами Израиля», отправлявшими на имя участников преступной группы, их родственников и знакомых вещевые посылки, предназначенные для продажи. Подрывная деятельность членов организации осуществлялась путем изготовления и распространения изъятой при обысках литературы антисоветского содержания. В созданных ими «ульпанах», под видом изучения еврейского языка и истории евреев, по заключению следствия, велась антисоветская пропаганда и агитация.

 

Чекистское руководство, однако, сочло, что собранной «доказательной базы» недостаточно для создания громкого дела о сионистском заговоре с целью подрыва советской власти. Конечно, «Пятикнижие Моисеево» («Ветхий завет»») с известной натяжкой можно назвать антисоветской литературой, поскольку там речь идет о приходе некоего Мессии, а не о грядущем коммунистическом будущем для всего человечества. А за «разжигание эмигрантских настроений» статью не пришьешь – нет такой статьи в советском уголовном кодексе. И что остается? Банальная кража деталей копировальной машины?..

 

Поэтому к кишиневскому делу решили пристегнуть трех еврейских активистов, арестованных несколько месяцев назад в Ленинграде. У них и «сионистский стаж» поболее, и список «антисоветских деяний» длиннее. К тому же ленинградцы имели хоть самое косвенное, но всё же хоть какое-то отношение к неудавшейся попытке захвата самолета для бегства в Израиль. Это уже серьезно – измене родине при отягчающих обстоятельствах. Они и были назначены главными обвиняемыми на предстоящем процессе. «Паровозом» шел Анатолий Гольдфельд, вторым номером – Давид Черноглаз, третьим – Гилель Шур.

 

Очередной коллективный антиеврейский судебный процесс открылся 21 июня 1971 года в здании Верховного суда Молдавской ССР под председательством члена Верховного суда республики Д. Д. Бордюжи. Как и на предыдущих подобных процессах, здание суда было оцеплено плотным кольцом милиции. В зал заседаний могли попасть только сотрудники органов госбезопасности, местные партаппаратчики, а также (по спецпропускам) особо доверенные представители трудовых коллективов и близкие родственники обвиняемых. Стихийно собравшиеся группы поддержки были быстро отсечены и разогнаны.

 

Следуя установленной процедуре, председательствующий задал подсудимым стандартный вопрос: доверяют ли они слушание дела данному составу суда? И тут один из них, Гилель Шур, неожиданно заявил, что такому суду он доверять не может. Он не совершал никаких правонарушений на территории Молдавской ССР и до ареста не был даже знаком ни с кем из жителей Кишинева. А согласно советскому уголовно-процессуальному кодексу, обвиняемый должен быть судим по месту совершения преступления. Высокий суд удалился на совещание и спустя пятнадцать минут председательствующий огласил решение: отвод отклонить. В знак протеста Шур объявил голодовку и сказал, что не будет давать в суде показания. Но это уже не имело никакого значения. Вспыхнувший было предупредительный желтый свет светофора сменился зеленым – и судебный состав покатился по накатанной колее, по заранее проложенному маршруту.

 

Отвечая на вопросы судьи и прокурора, подсудимые заявили, что у них не было и не могло быть намерений как-либо опорочить советскую власть, ибо от власти они добивались лишь одного – разрешения уехать в Израиль. А уроки иврита, еврейской истории и культуры, которые они посещали, а затем и сами давали в ульпанах, никоим образом не способны подорвать существующий в СССР общественный и государственный строй. Равно как не могло этого сделать чтение изъятой у них при обысках литературы.

 

Особая роль на процессе отводилась свидетельским показаниям еврейских активистов, осужденных ранее в Ленинграде и в Риге. Их привезли под конвоем с вполне очевидной целью: собрать доказательства существования в СССР разветвленного сионистского заговора против советской власти, незримые нити которого опутали чуть ли не всю страну. Вопреки ожиданиям, подконвойные свидетели не выполнили возложенную на них миссию и не пожелали подыгрывать обвинению. Виктор Богуславский с издевкой заметил, что интересующая прокурора антисоветская литература была настолько «взрывоопасной», что он держал ее на рабочем месте в ящике письменного стола. Лев Коренблит на вопрос судьи, являлся ли он членом редакционно-издательского совета сионистской организации, ответил, что не только являлся, но и, можно сказать, его возглавлял, так как весь этот «совет» состоял из него одного. После подобных ответов Арона Шпильберга, занимавшего бескомпромиссную позицию на предыдущем Рижском процессе, его сочли за лучшее вообще не допрашивать.

 

Другие свидетели тоже не прибавили ничего нового к тому, что уже было известно о фигурантах кишиневского дела. Вот нескольких любопытных моментов из этой части процесса. Во время допроса Ерастова, председателя профсоюзного комитета ленинградского участка организации с непроизносимым названием «Центрэнергометаллургпром», где до ареста работал Гилель Шур, судья предъявил для опознания синюю спортивную сумку, обнаруженную чекистами в автоматической камере хранения Финляндского вокзала в Ленинграде. (Шуру вменялось в вину, что в этой сумке перевозилась антисоветская литература.) Ерастов сказал, что видел такую сумку у подсудимого, но категорически утверждать, что это именно та сумка, он не может. Тем не менее суд признал доказанным принадлежность Шуру злополучной сумки, в которой лежали брошюра «История еврейского народа», два выпуска самиздатовского сборника материалов на еврейские темы «Итон» и запрещенный к ввозу в СССР изданный за рубежом роман «литературного власовца» Солженицына «В круге первом».

 

Свидетель Груман, обладатель двух дипломов о высшем образовании, выданных советскими вузами, на чистом русском языке заявил, что будет давать показания только на родном для него еврейском языке идиш. Переводчика в зале не оказалось, и допрос перенесли на следующий день. Но и тогда от Грумана удалось добиться признания лишь в том, что он таки да учился в ульпане, где преподавали Гальперин и Волошин, однако ни разу не слышал от них ничего похожего на антисоветскую агитацию и пропаганду. Мать подсудимого Александра Гальперина подтвердила, что получала посылки из Англии, которые присылал ее родственник, давно уехавший из СССР. Настойчивые попытки судьи убедить женщину в том, что заграничные вещи ей посылали зарубежные «сионистские центры», не возымели должного действия.

 

Свидетель Эти Бондарь демонстративно явилась на суд в платье цветов израильского флага и надела большой кулон в форме шестиконечной звезды. Когда подошла ее очередь давать показания, Эти объявила, что расскажет об известных ей обстоятельствах дела только тогда, когда приедет в Израиль. Проигнорировав предупреждение об уголовной ответственности, вслед за ней наотрез отказались от дачи показаний свидетели Александр Женин, Ольга Трейгерман, Юрий Дорман и Ривка Ваксман. (Вскоре после окончания процесса каждого из них приговорили к шести месяцам исправительных работ.)

 

Судебный спектакль, между тем, продолжался в соответствии с утвержденным сценарием, невзирая на накладки, нестыковки и неувязки. Прокурор Полуэктов произнес свою речь, добросовестно повторив почти всё, что было написано в обвинительном заключении. Не блеснули красноречием и адвокаты, как правило, выполнявшие на подобного рода политических процессах декоративную роль: «Я как советский гражданин не могу разделить взгляды своего подзащитного, но прошу уважаемый суд обратить внимание на ряд смягчающих его вину обстоятельств…» Исключение составило выступление адвоката Лурьи, который убедительно опроверг большинство обвинений, предъявленных его подзащитному Шуру. Затем суд заслушал последнее слово подсудимых, и 30 июня 1971 года вынес приговор.