Михаэль ДОРФМАН, Нью-Йорк

Огорчился я, когда узнал, что в Петербурге арестовали сварщика завода General Motors Кудерека Соскала только за то, что он тувинец. Поиздевались над ним, отобрали паспорт гражданина СССР – мол, фальшивый, не можешь быть гражданином РФ, если не знаешь русского. Огорчился за Туву, которая давно является составной частью РФ...

Можно, конечно, посетовать, как плохо учат в российских школах географию. Мы-то твердо знали про Туву, про ее столицу Кызыл, про то, что живем в многонациональном государстве. Россияне вроде бы тоже знают про многонациональное государство. Это даже закреплено в Конституции РФ, однако смысл понятия быстро теряется.

Современное понятие «национальность» в СССР оформилось вместе со сталинской теорией решения национального вопроса. Оттуда и такие понятия, как «народ» (как правило, имеющий союзную республику) и «народность» (имеющая автономию). Были в сталинской теории советские национальности, пользовавшиеся благами пролетарского интернационализма. Были другие, для которых графа «национальность» становилась клеймом. Были иностранные нации, к которым относились с подозрением...

Так или иначе, но вместе с крахом СССР потеряла смысл и сталинская теория решения национального вопроса. Фразу о многонациональном государстве в Конституцию внесли тогда, когда впервые в своей истории Россия стала государством национальным.

Никто не отменял национальные регионы в РФ, однако российская многонациональность обманчива. Россия теперь государство монокультурное и в основном одноязычное. И если есть какая-то угроза русской культуре, то она исходит отнюдь не от национальных трений внутри РФ.

Московские русские, московские грузины, татары, евреи, армяне или украинцы второго поколения – все они, по сути, люди одной и той же русской культуры. Их родной язык – русский. Принято говорить, что Москва – не вся Россия, но тем не менее довольно представительная ее часть, демонстрирующая демографические и культурные процессы, идущие во всей городской России.

Русские, как и американцы, негативно относятся к термину «национализм», однако и те и другие имеют свой собственный сильнейший национализм. Речь не идет о маргинальных фундаменталистских, экстремистских и фашиствующих группах, которые зовут себя националистами. Ни Россию, ни Америку не обошел мощный феномен, определивший историю ХХ века. Национализм смел старое имперское устройство. Перед национализмом не смогли устоять ни монархизм, ни социал-демократия, ни коммунизм. Даже под коммунистическими лозунгами братства народов родились националистические феномены, такие как СССР или Польская Народная Республика.

Триумф национализма в ХХ веке сопровождался цепочкой больших и малых геноцидов и многочисленных преступлений против человечества. Однако иного пути к созданию современного государства – общества пока никто не указал. Все современные развитые государства, достигшие высокого качества жизни, прошли через этап централизованного национального государства.

Если рассуждать о национализме, то хорошо бы отделить его от империализма. Имперская составляющая входила и входит в национализм многих народов – русских, американцев, французов, китайцев, турок или британцев, но она не подменяет национализма. Феномен британского национализма-империализма интересен тем, что это, по сути, первая европейская нация. Британцам обязаны своим рождением национальные проекты как по французскому образу «нации-страны», так и по немецкому «нации по крови». Идея национального государства пришла в Британию вместе с английским переводом Библии. Ведь древний Израиль – данное от самого Господа Бога государство-нация – вещь невиданная в европейской истории.

Считается, что у русских два вечных вопроса: «Кто виноват?» и «Что делать?». Национализм, по сути, тоже имеет два главных вопроса – проблему идентификации («кто мы такие?») и проблему ценностей («какими мы хотим быть, какой видим свою страну?»). Цель любого национального проекта состоит в том, чтобы от этапа идентификации «кто наши и кто не наши» консолидировать общество к созданию набора общих ценностей, не только «чего мы хотим», но и «чего не хотим». Не менее важно создание общего нарратива, не только «что мы хотим помнить» но и «чего не хотим помнить, что хотим забыть». Часто нежелание народа изжить былую вражду, цепляние за ветхие нарративы, вроде «незваный гость хуже татарина», сильно мешают национальному строительству.

По историческим причинам русский национальный проект сильно запоздал и отстает в своем развитии даже от украинского. Если в Британии давно  определились с национализмом английским, шотландским или уэльским, в России мейнстрим все еще борется с термином «русский национализм» ради какого-то мнимого российского. Здесь еще живут пережитки имперского сознания, отказывающего в праве на самоопределение украинцам и белорусам – народам с другой национальной психологией и политической культурой, отличной от русских. Подобные имперские проекты не выдержали испытания в Югославии или Чехословакии, а сегодня с треском разваливаются в Африке и на Ближнем Востоке.

По множеству общественно-психологических причин идентификация «российский» в России неизменно будет проигрывать «русской» идентификации. Пора бы обществу в России национализировать понятие «русский» у тех, кого сегодня зовут русскими националистами. Заодно отобрать и сам национализм. У общества и государства в России достаточно сил и средств для этого, особенно в атмосфере, где реальную политику часто путают с политтехнологиями.

Лишь когда национальный проект побеждает, то побеждает идея общей культуры, включающая возможность равноправия всех остальных идентификаций – пенсионер, православный, советский, предприниматель, рабочий, интеллигенция, креативный класс. Лишь когда Россия перестанет комплексовать по поводу своей русскости, она станет страной, где общественные ценности выше национальной идентификации.

…Возвращаясь к Туве: в свое время там отнеслись ко мне куда лучше, чем к тувинцу в Петербурге. Перед эмиграцией меня устроили от греха и военкомата подальше на работу в отряд сельхозавиации. Работать посылали в разные концы СССР – в Узбекистан, на Алтай, в Хакасию, в Казахстан. Попал я и в Туву. Оформлял меня председатель сельсовета, немолодой тувинец, имя которого я, к сожалению, забыл. Он взял мой паспорт и стал старательно переписывать в ведомость мои данные. На графе «национальность» тувинец запнулся. «Яврей, да? А это откуда?»

На дворе были 1970-е годы. Каждый день в газетах и по радио твердили про израильских агрессоров и оккупантов. Евреи называли государственный антисемитизм главной причиной своего желания эмигрировать из СССР, а здесь в колхозе в Туве не слыхали про то, что есть такие евреи. Однако в отличие от судейских чинуш в Петербурге, не слыхавших про тувинцев, там в глубинке, в тувинском колхозе не отказывали в гостеприимстве, не засомневались, что лицо неизвестной национальности тоже может быть своим.