12 сентября Татьяне Дорониной исполняется 80 лет. Ее имя прогремело в 1967-м, после выхода на экран «Старшей сестры». Кадр сделан во время работы над фильмом: молодая актриса попросила режиссера показать отснятый материал.

Георгий Натансон вспоминает, что вердикт Дорониной, которая в профессии всегда была «самых строгих правил», убил его наповал...

«Кино ей противопоказано»

– Я решил пригласить Татьяну Васильевну (из уважения всегда называл ее только по имени-отчеству) на роль Нади после просмотра нескольких спектаклей в БДТ. Я сразу разглядел в ней индивидуальность. Доронина согласилась. Позвал Инночку Чурикову – она тогда с Глебом Панфиловым даже знакома не была, он ее после «Старшей сестры» и заметил. И совсем юного Виталика Соломина, который до этого нигде не снимался. В роли дяди видел только Михаила Жарова. Познакомился с ним на картине «Секретарь райкома», которую ставил Иван Пырьев (я был его ассистентом). А вот Наташа Тенякова поначалу отказалась. «Я пробовалась на пять картин, и меня никуда не утвердили, – пожаловалась она мне. – Зачем же я приеду к вам? Чтобы еще раз получить по морде?» «Вас утвердят, – пообещал я. – У нас очень добрый худсовет!»

Худсовет никого не утвердил. «Татьяна Доронина, – объяснили мне, – актриса неизвестная, говорит шепотом, с придыханием. Кино ей совершенно противопоказано». Про Наташу Тенякову сказали: «Вы же изучали технику речи. Как можно приглашать в кино на большую роль девушку, у которой каши полный рот?» Про Чурикову: «А вы сценарий читали, который Володин написал? Там говорится о красавице, а у этой только нос и уши». Виталия Соломина обозвали «совсем сереньким мальчиком». «Ну а с Жаровым, – окончательно растоптали меня, – вы вообще не справитесь».

Я тогда впервые в жизни решил обратиться к председателю комитета по кинематографии, очень интеллигентному человеку, Алексею Романову. Он принял меня, неизвестного режиссера, уже на второй день. Увидев, что чуть не плачу, пошел навстречу: «Дней через десять у нас будет коллегия, куда приедут председатели комитетов кинематографии всех союзных республик. Это не в наших правилах, но вы так убеждены в своих актерах, что попробуем обсудить еще раз». Я принес ему пробы и в назначенный день пришел. В зал Романов не пустил: «Можете услышать такое, что получите инфаркт». Я остался один и целый час метался по фойе, как лев в клетке. Наконец дверь открылась и вышел Романов: «Поздравляю! Все актеры утверждены».

«Белокурая, грудастенькая»

Татьяна Васильевна приезжала в Москву из Ленинграда в дни, свободные от спектаклей и репетиций. Редко получалось, чтобы была на съемках 3–4 дня подряд. Только в «Красной стреле» в основном и спала. Однажды, когда была снята половина материала, Доронина спросила: «Можно посмотреть, что получается? Я же играю главную роль». Я говорю: «Конечно!» В монтажном зале были только я, она и монтажницы. По окончании просмотра Татьяна Васильевна произнесла: «Георгий Григорьевич, это все ужасно! Это все вне искусства! Вы всех актеров заземлили». Ну, думаю, мне конец! Сейчас расскажет всем, меня вообще никто слушаться не будет, и на «Мосфильме» мне больше никогда не работать. «У меня есть добрая знакомая, которой я очень верю, – подумав, предложила Доронина. – Давайте покажем ей материал?» Мне уже было все равно, и я согласился. Где-то через неделю пришла эта знакомая. «Таня, это же гениально!» – воскликнула она. Я сразу перебил: «Очень жалею, что показал вам материал». Подумал, что знакомая говорит с сарказмом и под «гениально» подразумевает другое слово, которое тоже начинается на «г» и заканчивается на «о». «Да нет, это действительно гениально! – еще раз подтвердила она. – Таня, слушайся режиссера во всем». Со знакомой был сын, рыженький крепыш, который сидел и молчал, а потом сказал: «Мне материал очень понравился». Звали его Эдик Радзинский.

Романов посмотрел картину: «Фильм у вас замечательный! Какую же вы актрису открыли!» И отправил нас на декаду советского кино в Милан. В Италии «Старшую сестру» показали раньше, чем в СССР. И произошло чудо. Татьяна Доронина, белокурая красавица, такая грудастенькая, проснулась звездой. Киноведы, операторы, фотографы ходили за ней по пятам. Иностранцы сравнивали Татьяну Васильевну с Мэрилин Монро, Джульеттой Мазиной. Советские зрители – с Любовью Орловой, Мариной Ладыниной, Тамарой Макаровой. На самом деле она ни на кого не похожа. Доронина одна.

«Из Высоцкого не вышел Электрон»

Вскоре после «Старшей сестры» ко мне подошел Радзинский: «У вас есть впечатление от спектакля по моей пьесе «104 страницы про любовь»?» Я говорю: «Не смотрел». Он изумился: «Как же так? Вся интеллигенция Москвы смотрит. И вы пойдите. Если понравится, дам вам право экранизировать». Я говорю: «Не пойду. Не хочу, чтобы надо мною довлела чья-то режиссура. Дайте пьесу почитать». Я храню тот экземпляр до сих пор. На первой странице написано: «Георгию Григорьевичу с надеждой на совместную работу».

На «Мосфильме» сценарий приняли быстро и послали на утверждение в Госкино. Больше месяца – никакого ответа. Звоню секретарю Романова. Он опять меня принял, это был настоящий демократ. Но на этот раз Алексей Владимирович обескуражил. «Как вы могли после «Старшей сестры» взять сценарий какого-то Радзинского? – возмущался Романов. – Молодой ученый предлагает стюардессе пойти к себе домой и вызвать такси по телефону.

Девушка соглашается и в ту же ночь оказывается у него в постели! Вы к чему призываете нашу советскую молодежь?!» Потом я более полугода обивал пороги первого заместителя Романова, Владимира Баскакова, человека сурового, бывшего военного прокурора. И все-таки сумел убедить, что не сделаю ничего аморального. Втайне от министра он разрешил снимать.

На главную роль – Электрона – претендовал Владимир Высоцкий. Он так хотел сниматься, что попросил меня заранее заказать ему ботиночки на пятисантиметровом каблуке, чтобы быть выше Татьяны Васильевны. И хотя пробы у Высоцкого были хорошие, мы с Эдиком не видели его в этой роли. Продолжая искать актера, обнаружили Сашу Лазарева – это был Электрон.

После «Старшей сестры» и «Еще раз про любовь» у Дорониной были и другие роли в кино. Но в 80-е она перестала сниматься и посвятила себя театру. Мы как-то говорили с Инной Чуриковой о Татьяне Васильевне, и она сказала: «Доронина – это глыба!» Я тоже так думаю. Эта могучая женщина руководит МХАТом имени Горького, играет главные роли, сама ставит спектакли... На мой взгляд, она достойна Героя Труда