22 июня 1941 года у моей мамы был день рождения. Но ночью летали самолёты, были слышны взрывы снарядов, всё гудело и сотрясалось. Папа сказал: «Это война». Авианалёты на город происходили ежедневно. Во время бомбёжек мы вместе с соседями, как и многие горожане, прятались в глубоком погребе во дворе. В таких погребах в те годы было принято хранить продукты, теперь же мы проводили здесь многие часы. Так прошли первые дни войны. Но стало очевидным, что далее оставаться невозможно и нужно бежать от нацистов. Мы оставили Кишинёв за семь дней до оккупации города, доехали до Тирасполя, что в 70 километрах от него, долго не могли выбраться дальше; здесь у меня украли пальто, еще какие-то вещи. Тогда взрослые установили ночные дежурства – кто-то из них не спал, следил за вещами. Я же не выпускала из рук доверенный мне папин врачебный саквояж, с которым он обычно ходил к своим пациентам.

Следующая запомнившаяся мне остановка – Таганрог, где я впервые увидела море. Мы продолжали продвигаться дальше на Восток, в пути нас часто бомбили. В такой обстановке наступил мой день рождения, и я даже получила подарок – небольшой упругий мяч, который хранила всю жизнь, с ним в детстве играла и моя дочка. И вот, наконец, мы оказались на Волге. Сначала мы были в самом Сталинграде. Помню полнейшую темноту вечером и ночью на улицах – светомаскировка соблюдалась очень хорошо. Но в городе оставаться было опасно: фронт стремительно приближался. Нас, эвакуированных, решили переправить через Волгу на пароходах, которые нещадно бомбили гитлеровцы. Не всем суждено было переплыть реку, но бомба пролетела мимо, и наш пароход благополучно причалил к противоположному берегу Волги, конечному пункту нашего вынужденного путешествия. На этом же пароходе находилась большая группа цыган, которые тоже убегали от фашистов. Мне запомнилось, как задорно танцевали и пели их дети.

Мы поселились между селами Иловаткой и Колышкино, а за Волгой, на другом берегу, гремело и пылало – там уже шли бои.
Жили мы в открытой степи – здесь находилась районная больница, куда моего отца, Давида Иосифовича Систера, направили главврачом. Он также работал терапевтом, рентгенологом и хирургом, консультировал коллег в находящемся неподалеку военном госпитале. Медицинское образование отец получил в Карловом университете Праги. Энергичный и волевой человек, никогда не терявший самообладания, он был врачом от Бога.

Военный корреспондент – отец Розы Александр Иолин был очень общительным человеком, интересным рассказчиком. Мне помнится, что он жил в Иловатке, работал в местной газете, а также часто вылетал на задания от газеты «Красная Звезда». Когда появлялась редкая возможность повидаться с дочкой, он приезжал к нам. У нашей семьи сложились с ним очень тёплые отношения.
Однажды Иолин привёз с собой стихотворение «Девочка в степи», которое он написал и посвятил мне. С тех самых пор оно хранится в нашем семейном архиве, написанное карандашом на листе уже давно пожелтевшей от времени бумаги. (Мы приводим лишь последний куплет. – Ред.)

...Разгромим разбойников-фашистов,
Близок час, когда вернется вновь
С папой, с мамой наша Алла Систер
В свой родной, любимый Кишинёв.

* * *

В нашем семейном архиве хранится также письмо, которое Александр Иолин прислал маме: «Глубокоуважаемая Евгения Моисеевна! Случилось так, что мы (я и Розочка) пересели посреди дороги и я не успел поблагодарить Вас за то поистине благородное и глубоко человеческое отношение, которое Вы проявили к моей дочке. Только нежное материнское (и притом – еврейское) сердце способно проявить такую ласку и доброту к несчастному ребенку, каковым является в настоящий момент моя дочь. Трудно выразить словами ту теплоту, какую ощутила Розочка в вашем доме. Она не перестаёт бредить хорошей тётей Женей и чудесной Аллочкой <…> Впервые с тех пор, как грянула война и на нас обрушились такие лишения и страдания, она улыбнулась настоящей детской улыбкой…».

После отъезда Розы я снова осталась одна. Меня окружали только взрослые, все они работали и не могли уделять мне внимания. В редкие моменты отдыха сотрудницы больницы, молодые, симпатичные, которые меня любили, а я отвечала им взаимностью, собирались и пели частушки. Весь их репертуар я знала наизусть, помню и сейчас. Тогда я услышала и знаменитую «Катюшу».

Я научилась читать довольно рано, но книг у нас не было. Мама где-то раздобыла и переписала для меня детские стихи, которые я заучивала наизусть. Стихотворение В. Маяковского «Что такое хорошо и что такое плохо» я быстро запомнила. Листик пожелтевшей бумаги, на котором маминым почерком написано это стихотворение, чудом уцелел, я храню его как дорогую реликвию, как память о маме, добрейшем любящем человеке, настоящей «аидише мамэ». Стихотворение «Девочка в степи», которое А. Иолин написал печатными буквами, чтобы нам с Розой легче было читать, я тоже выучила наизусть.

Я всегда находила себе занятия и не скучала. Каждый день надолго уходила гулять. Зимой часами каталась на санях, деревянных с металлическими полозьями, которые кто-то смастерил для меня. С ними я забиралась на горку и спускалась вниз, лихо въезжая прямо в настоящий лес, в котором водились ежи и зайцы, а порой вдалеке мелькали и пробегавшие мимо волки. Однажды появилась другая лесная гостья: к больничной ограде подошла лисица и долго смотрела мне прямо в глаза, потом повернулась и ушла.

 Серая лошадь, Серуха – единственное средство передвижения отца – слушалась только меня. Поэтому я становилась возницей при папе, когда ему необходимо было поехать в райцентр. Часто папа оставался работать в медкомиссии по набору новых солдат, и обратно мы с Серухой возвращались одни. Лошадь дорогу знала и привозила меня прямо в больничный двор. Мне было хорошо и удивительно спокойно на душе. Теперь я понимаю, что это было откликом на гармонию природы. В зимнюю пору снег застилал землю, а ветки деревьев укутывал белыми муфтами. С тех пор я полюбила снежную зиму, узорчатые снежинки, падающие на лицо и одежду, парящие в воздухе, как в волшебной сказке.

Мы переехали в Кировоград, поближе к родным краям. В этом городе я окончила первый класс. У меня появилось много друзей, я уже не была одна, как в степи на Волге. Здесь мы встретили День Победы. В конце мая 1945-го вернулись домой в Кишинев. А дальше началась жизнь после войны.

Примечания. Моё настоящее имя Юлия, но дома меня звали Аллой. Так было до поступления в школу. Свое 8-летие, как сказано в «Приказе Великого Оптимиста», я отпраздновала в Кишиневе. Мой двоюродный брат Лев Кацыф, к сожалению, с войны не вернулся, как и младший брат мамы, Хаскель. Алексей Кацыф был ранен, вернулся в Кишинев, окончил мединститут, стал известным врачом, доктором наук.