Журналистикой занимается более 15 лет, в его «портфеле» множество развлекательных передач, но он отлично знает и местный политический класс. Решительно говорит, что думает о политиках, а также о политическом классе в Молдове. Как он описывает политический класс, когда, по его мнению, наша страна станет по-настоящему европейской, журналист Дорин Скобиоалэ говорил в своем интервью порталу ТРИБУНА.

Т.: Дорин, журналистикой ты занимаешься более 15 лет. В твоем «активе» немало развлекательных передач, но и отечественные политики для тебя не чужие. Что ты думаешь в целом о нашей политике, а также о политической журналистике?

Д. С.: Политики обычно не порядочные люди, ими не двигают добрые намерения по отношению к другим, они никогда не говорят, что думают, они часто меняют свое мнение (это я называю гибким внутренним стержнем). Вот почему я никогда не состоял в какой-либо партии, и не думаю, что вступлю когда-нибудь. По своему характеру и по своему внутреннему складу я предпочитаю обладать правом над собственным мнением и шел на жертвы лишь бы сохранить это право. Но  если приходишь в политику, ты уже перестаешь принадлежать себе, ты входишь в команду, ты задействован в некую игру, ты – винтик машины, в которой, обычно, не ты диктуешь правила игры.  Вот почему я всегда  избегал участия в политике,  хотя и было немало попыток привлечь меня в чужую игру. Я каждый раз  принимал решение об уходе и даже отказывался от должностей, даже отказывался от эфира, даже  отказывался от достаточно больших сумм, лишь бы сохранить за собой право верить и право говорить то, что я думаю. К сожалению, в молдавской журналистике такое происходит нечасто.     Журналистам (и я не виню их за это) приходится выживать, им нужно зарабатывать на кусок хлеба и содержать свои семьи.  Не секрет, что  у любого медийного учреждения есть хозяин, который,  в свою очередь, имеет связи  и политические интересы. Вот почему наша журналистская братия нередко оказывается в ситуации, когда она вынуждена служить интересам своих хозяев или, по крайней мере, применять некую самоцензуру, чтобы не наносить урон тому, кто финансирует и кто выплачивает  зарплату. С этой точки зрения я был в более привилегированном положении, у меня всегда была альтернатива. Я всегда знал, что если я откажусь от работы ради  сохранения своих принципов, у меня есть  другое  предложение, или  же у меня всегда было еще несколько работ параллельно и, если я  уходил с одной, у меня оставалось еще несколько, благодаря которым я не оказывался на улице или не умирал с голоду в те периоды.

Т.: Ты первым взял интервью  у политика Влада Плахотнюка. Можешь рассказать о каких-то любопытных аспектах?  Каково было, так сказать,  вывести Влада Плахотнюка на подмостки?

Д. С.: Тот первый эфир, то первое появление Влада Плахотнюка  обросло таким количеством мифов и получило такое широкое освещение в прессе,  что мне уже хочется улыбаться, когда меня в 244000-ый раз спрашивают о том эфире. Ко мне приклеился ярлык «человек, который вывел Плахотнюка в свет». Но не я это сделал. Я отвечал на  этот вопрос, не скажу точно сколько раз, но, несомненно, более ста – начиная от незнакомых людей, с которыми оказывался за одним столом на свадьбе, и до моих студентов из Школы передовой журналистики. Г-н преподаватель, раз осталось еще пять минут  до конца лекции, можете рассказать и нам о том, какой была первая передача с Плахотнюком? Мне  довелось услышать немало мифов и нелепиц, таких как, что, к примеру,  во время передачи перед ним стоял телесуфлер, что  у него был наушник, в который советник нашептывал ему ответы… Это чепуха. Да, признаю,  но признал и он, что волновался. И вполне естественно  волноваться, когда ты впервые появляешься перед камерами, когда тебе раньше не  доводилось стоять перед камерами. Каждый из нас волновался, когда впервые появился перед камерами. Он этого не скрывал, и я думаю, для первого раза он достаточно хорошо справился.  Кое-кто из тех, кто до настоящего времени продолжает делать   злорадные комментарии насчет этой передачи, даже выложил ее в Интернет. Я им признателен за это и призываю вас посмотреть ту передачу еще раз. Мне в качестве журналиста, в качестве профессионала, который  брал интервью, не в чем себя упрекнуть.  То, как я вел дискуссию, как формулировал свои вопросы, было правильным. Мало кто помнит, что до того вечера никто не знал, ни сколько лет  этому человеку, ни как он выглядит, ни какие у него корни, ни откуда он начинал ни  даже на каком языке он разговаривает.  Существовал миф о Плахотнюке, все слышали о неком Плахотнюке, который, по слухам, во времена Воронина был всесильным, но никто ничего не знал о нем.  Я показал человека Плахотнюка, никто уже не помнит, что я впервые показал Плахотнюка. Если же говорить о том, сколько правды было сказано в той передаче, то это не относится к моей ответственности в качестве ведущего передачи. Я задавал определенные вопросы, а то, как он на них отвечал, уже его   ответственность и его выбор. Тот факт, что многие из сделанных в тот вечер заявлений, впоследствии оказались недостоверными, чтобы не  называть это по-другому, не может быть вменен мне в вину. Я спрашивал его и об отношениях с Владимиром Ворониным, я спрашивал об его делах с Олегом Ворониным, я спросил, есть ли у него самолет. Я спросил и в моей передаче он впервые  заявил о своем втором гражданстве, я просил о причастности к монопольным схемам, а также о  рейдерских захватах. Повторю, мне не в чем упрекнуть себя в качестве автора этого интервью, а мой гость ответил так, как посчитал нужным.

Т.: В настоящее время существует ли партия, политик, которым ты лично доверяешь? Или же ты ждешь новой политической силы?

Д. С.: Я не доверяю ни одной из нынешних партий. Впрочем, не думаю, что в следующие 10 лет в нынешней Республике Молдова появится партия, способная убедить меня  отдать за нее мой  голос, не рискуя при этом разочароваться в который раз.  Я был очень разочарован, когда 4 апреля 2005 года Юрие Рошка (за которого, признаю, в той  кампании я голосовал), который за два дня до этого кричал:  «Не хотим больше терпеть президента-большевика» («Nu mai vrem nici un pic un preşedinte bolşevic») и «Лучше мертвым, чем коммунистом» («Mai bine mort, decît communist»), проголосовал за Воронина. Другое разочарование меня постигло, когда спустя почти пять лет после событий 7 апреля 2009 года мы так и не узнали правду и кое-кто ждет, чтобы истек этот пятилетний срок давности, после которого уже никого  нельзя привлечь к ответственности.   Должно смениться еще одно поколение (вероятно, идет речь о тех 40 годах, о которых написано в Библии), чтобы у грядущего поколения был иной менталитет.

Т.: Как ты можешь описать нынешний политический класс? Как ты думаешь, кто из политиков попадет в следующий парламент?

Д. С.: В будущем парламенте, за небольшими изменениями, будет нынешняя структура, будет нынешний состав и он почти никак не изменится. Парадокс молдавского общества лучше всего  иллюстрируют ответы наших сограждан во время социологических опросов. Я помню опросы той поры, когда ПКРМ была у власти и когда  последовательность вопросов была примерной такой: Как Вы считаете,  Республика Молдова развивается по верному или неверному пути? Ответ: По неверному! Считаете ли Вы, что Ваша жизнь изменилась к лучшему за последние несколько лет? Ответ: Нет!  Довольны ли Вы тем, как управляют страной? Ответ: Нет!  Если в воскресенье состоятся  выборы, за кого Вы бы проголосовали? Ответ: За Партию коммунистов! Итак, нет никакой логики в нашем мышлении, в наших ответах на соцопросы, в нашем голосовании. Мы недовольны своими правителями, мы поносим их дома, на кухне, когда получаем зарплату, пенсию, когда  приходят счета, когда колесо попадает в ухаб, когда наступаем в грязь, а в день выборов все равно голосуем за них.

Т.: Как ты думаешь, что произойдет после Вильнюсского саммита? Есть ли у Молдовы шансы стать по-настоящему европейским государством?

Д. С.: На facebook  я видел плакат, на котором было написано: Хочешь жить в европейской стране? Перестань плевать в лифте, выбрасывать мусор мимо мусорного бака,  не включай музыку на полную громкость в позднее время и т. д. и т. п., и тогда  ты даже не заметишь, что живешь в цивилизованной стране.  Чтобы жить хорошо, нам не нужно ни парафирование, ни документы, ни какие-то трюк. Чтобы жить хорошо, не нужно  вести себя в обществе, как  в хлеву. У меня складывается впечатление, что многие, в том числе и мои соседи по округе, выросли  в хлеву, и кажется, что они по-прежнему там живут, поэтому Вильнюс ничего не изменит. Что может изменить это парафирование?  Ч не верю даже в обещание о свободном перемещении с 2014 года или с 2015.  В качестве сроков  введения либерализованного режима были установлены 2010, 2011, 2012 и 2013 годы. И где гарантии, раз  вы меня обманывали четыре раза? Откуда мне знать, что вы не обманете меня еще два раза – в 2014 году или в 2015? Меня это не волнует и особо не интересует –   у меня почти уже 20 лет есть румынский паспорт, у всей моей семьи есть румынские паспорта, и мы в любом случае можем свободно перемещаться. Для меня, гражданина Республики Молдова, и для остальных примерно 300 тыс., у  которых есть европейские паспорта, это парафирование абсолютно ничего не значит.

Т.: Через год состоятся очередные парламентские выборы. Чего нужно ожидать?

Д. С.: Будет грязная кампания, в которой опять прозвучит множество упреков, политические оппоненты припомнят друг другу множество грешков, но забудут вспомнить и о своих,   хотя у них собственных грехов не меньше. И как я говорил, в парламент попадут те же четыре партии. Я не вижу иной силы, способной профинансировать свой приход в парламент,  так как, прежде всего,  речь идет об огромных суммах. Возможно, исчезнет один из нынешних игроков, возможно  у нас будет парламент, состоящий из трех формирований, и именно поэтому, в частности, ПКРМ не следует проявлять такое категорическое отношение   –   не  ведем ни с кем переговоры, так как мало шансов, чтобы одна из этих трех или четырех партий набрала достаточно мандатов и могла в одиночку править страной.

Т.: Ты готов к политической карьере? Тебя прельщает, скажем, депутатское кресло?

Д. С.: Нет! Не прельщает, не интересует. Я предпочитаю заниматься тем делом,  которое  умею хорошо делать, хотя я уверен, что окажись я в депутатском кресле, я буду лучше  подготовлен, чем половина нынешних депутатов. Но меня это не прельщает. В новейшей истории Молдовы, то есть после независимости, не было ни одного независимого депутата, и даже, если в парламент и попадет независимый депутат, он мало что сможет изменить, ведь он будет единственным среди 101.  Чтобы стать депутатом по партийным  спискам, я тебе это говорил в начале, я не приемлю маршировать вместе с другими 10-20  только потому, что так мне сказал полководец, а в данном случае руководитель партии или глава фракции. Я представляю себе свою реакцию, будь я депутатом от ХДНП тогда, в 2005 году, и, зная, что в парламент я попал благодаря антикоммунистическим лозунгам. Если бы в день избрания президента кто-то пришел ко мне и сказал, что я обязан проголосовать за Воронина, хотя я его и ненавижу, я бы его послал очень далеко. Такой уж я. Люди, которые обязательно хотят заниматься политикой, должны  быть несколько гибче, несколько податливее, более склонными к компромиссам, а я не такой, поэтому предпочитаю заниматься своей работой,  делать то, что я умею  делать. И я пытаюсь не давать обещаний, которые я не смогу выполнить, что опять не характеризует меня как потенциального кандидата для блестящей политической карьеры.  Политики именно так и поступают: обманывают нас, в кампании обещают, а забывают на следующий день после того, как мы проголосовали.