«У меня очень большой участок работы»

28 октября Николай Цискаридзе был назначен и. о. ректора Академии Русского балета им. Вагановой в Петербурге. Накануне Нового года у Цискаридзе много работы: нужно не только быстро войти в курс дел, но и уже начать менять жизнь в Академии — в частности, оптимизировать учебный процесс. Несмотря на большую загруженность, Цискаридзе всегда лично присутствует на репетициях. Корреспонденту АиФ удалось побывать на репетиции «Щелкунчика». Несмотря на то, что премьера состоялась 21 декабря на сцене Мариинского театра, вагановцы продолжают трудиться, так как в спектакле задействовано пять составов учащихся. Всех учениц Цискаридзе знает по именам и объясняет, как правильно выполнить то или иное па. «Каждая из них хочет, чтобы её заметили, — объясняет и. о. ректора. — Я тоже был когда-то на их месте».

Через час после репетиции в Академии состоялся Рождественский бал, на который были приглашены курсанты Суворовского училища. Цискаридзе открыл бал приветственной речью и даже принял участие в нескольких танцах. В промежуток между репетицией и балом Николай ответил на вопросы АиФ.ru.

Яна Хватова, АиФ.ru: Николай, 31 декабря, накануне Нового года, у вас день рождения. Каким этот год был для вас? Чем он вам запомнится, кроме смены места работы?

Николай Цискаридзе: Год был странным. Я вообще очень хорошо отношусь к цифре 13, это моё любимое число. Я не могу сказать, что было только плохое в уходящем году. Было очень много хорошего, в том числе весёлого. Но было и очень много разочарований в людях, которых много лет знаешь. Люди часто бывают жестокими животными, а сейчас, по-моему, и в отношении меня стали ими ещё больше

– Прошло уже почти 2 месяца с момента вашего назначения. Что изменилось за это время в Академии Русского балета? Какие нововведения были внедрены, какие инициативы вы высказали? И как вы сами оцениваете первые результаты своей работы?

– Оценивать свою работу у меня никогда не получалось. Я и в артистической карьере всегда говорил, что оценку даёт время. Сейчас у меня роль чиновника. Мне иногда хочется высказаться по-старому, более эмоционально, а приходится сдерживаться, говорить более осторожно. За моей спиной стоит целое учебное заведение и его репутация. У меня очень большой участок работы. Академия находится в замечательном состоянии в творческом плане — здесь самые древние традиции. Когда с горы катится снежный ком, он постепенно нарастает. С другой стороны, в этот ком попадают всякие щепки, ненужности. От них надо избавляться. Надо ещё много чего сделать. Хочется, чтобы дети были здоровы, чтобы спектаклей у них было больше, чтобы учились они хорошо и с комфортом.

За два месяца ушло несколько проректоров. 1 января придут три новых достойных человека. Это Жанна Аюпова, прима-балерина Мариинского театра, которая становится первым проректором. По учебно-воспитательному процессу на должность проректора придёт Леонид Меньшиков, а по научной работе — Светлана Лаврова. Это два специалиста из Консерватории с большим опытом работы в вузе.

Недавно у нас была проверка. Сделали много замечаний по тому, как велись бумаги, как велось обучение. К сожалению, законы меняются регулярно. Каждый день выходят поправки. Их нужно регулярно просматривать, жить в ногу со временем и ни в коем случае нигде не опаздывать, а Академия, к сожалению, опаздывала и делала ошибки последние 6–7 лет. Это всё надо исправлять. Я вчера общался с одним нашим педагогом. Я ей сказал: «Понимаете, мне и так нелегко последние два месяца. Вы хотите, чтобы я всё сразу исправил? Такого не бывает».

Знаете, почему «Титаник» всё-таки погиб? Они видели айсберг уже издалека, но корабль шёл на большом ходу. Невозможно лайнер резко повернуть, его можно только остановить. Мы останавливаться не имеем права, мы должны идти вперёд — это дети, учебный процесс. И погибнуть мы не имеем права. За каждой нашей ошибкой — реальные человеческие судьбы.

«Друзья подарили оборудование для залов»

– Всегда ли ваше мнение совпадало с мнением учёного совета, сотрудников Академии? В чём именно были расхождения, и как такие ситуации разрешались?

– У нас ещё нет учёного совета. Очень долго была проверка. Мы официально ещё не получили её результаты. Проверкой было установлено, что учёный совет здесь нелегитимен уже последние три года. Здесь такое количество нарушений, что всё, к сожалению, сложно. Надо будет принимать новый устав, надо будет сделать выборы в новый учёный совет. Всё нелегитимно либо незаконно, поэтому работу приходится начинать с нуля. Люди здесь трудятся взрослые, и они привыкли работать в каком-то определённом режиме. Сначала они воспринимали всё не то что в штыки — немножко в оторопи были. Потом показываешь им: этот закон изменился в 2006 году, этот — в 2004-м, а вы всё живёте, как до царя Гороха. Так нельзя, это нарушение законодательства, преступление. Люди соглашаются и пытаются быстро всё изменить. Бумажные дела, к сожалению, быстро не делаются. У каждой бумаги есть свой срок.

– Как вы оцениваете состояние АРБ с точки зрения технического оснащения здания?

– У нас было всего лишь два зала, где была не самая современная аппаратура. Мои друзья подарили Академии около 2 млн руб. Это оснащение шести репетиционных залов — полностью новое оборудование — и спортивного зала, которого тоже не было в Академии, даже шведские стенки отсутствовали. Аппаратура ещё не полностью поступила, что-то придёт в январе. Много залов остались необорудованными. Если вы пойдёте в школу Бориса Яковлевича Эйфмана, вы увидите, что залы оборудованы по последнему слову техники. Вот, пожалуйста, разница в ремонте. Деньги на Академию были выделены гигантские. Это надо было сделать в первую очередь! У нас историческое здание с потрясающе красивыми лестницами, но они без ковров — каменные и скользкие, и это очень опасно. Здесь бегают дети, и для них любая травма — это катастрофа. Сейчас ищу деньги — а мне надо около 5 миллионов, — чтобы положить на все лестницы ковры.

– Вы планируете получить это финансирование от государства или будете использовать свои дружеские и профессиональные связи?

– Мне пообещали, что это нам тоже могут подарить. Пока не свершилось, я не могу говорить. Я стараюсь быстро исправить вещи, которые вижу. Мне очень странно, что этим никто не занимался.

– На днях вы сказали, что российскому балетному образованию нужны единые стандарты. Какие сейчас проблемы существуют в этой сфере? И как их нужно решать?

– Проблема в том, что 22 года страна руководствовалась единой системой. На сегодняшний день, к сожалению, это не так. Недавно я встречался с нашими студентами с педфака. Подошли две девушки, они живут в одном из крупнейших городов нашей страны. Там есть  учебные заведения, где они работают. Но они учатся у нас, а мы номер один в области балета. Когда они приезжают работать, им говорят, что они делают неправильно. Такого быть не может. Всё, что создано в Петербурге в Академии им. Вагановой и в Москве в Академии хореографии, должно быть законом для всех. Если какое-то учебное заведение, называется балетным колледжем, хореографическим училищем, они должны следовать тому, что общими законами принято. Если сказано, что в неделю должно быть 12 часов классического танца, везде должно быть 12 часов. По-другому они не имеют права работать.

 В Советском Союзе страна была поделена невидимой линией на две части.  Половина училищ относилась к Петербургу, половина к Москве. Педагоги Москвы и Петербурга регулярно ездили принимать экзамены: они следили за тем, чтобы образование было единым. Это серьёзно, мы же не ерундой занимаемся. Всё это изменилось, просело. Сейчас люди предпочитают делать фестивали. Ребёнок на фестивале выходит на сцену, и ты понимаешь, что его просто некачественно учили.

«Очень жду встречи с БДТ»

– Какие предложения лично вы будете вносить в координационный совет по хореографическому искусству?

– Я уже внёс очень много предложений. Первое, что нам надо — добиваться отсрочки от армии. Либо нам должны предлагать альтернативную службу, либо отмену службы. Балет и армия — несовместимые вещи.

– Многие ожидали, что с вашим приходом в Вагановскую академию ситуация с мужчинами-танцорами улучшится. А недавно вы пожаловались, что в АРБ катастрофически мало мальчиков-учеников. В чём дело, почему юноши теряют интерес к балету? Как их стимулировать? С девушками-балеринами дело обстоит лучше?

– Это не юноши теряют интерес к балету. Его теряют их мамы и папы. Из всех мальчиков, учащихся в Академии, всего несколько человек, которые пришли добровольно, как я когда-то. В основном это люди, которых привели родители, и по-другому не бывает. У учеников тот возраст, когда родители сначала приводят, а потом наступает момент отбора: ты или остаёшься, или уходишь. В Советском Союзе это была очень престижная профессия, была возможность выезжать на гастроли за рубеж. Зарплаты были совсем другие. С девочками при поступлении нет проблем, потому что девочки всегда хотят быть снежинками и в пачках. С мальчиками — другая история.

– Вы говорили, что ваши ученики сильно загружены — за месяц бывает по 22 выступления. Как вы как глава Академии собираетесь регулировать этот вопрос? Сколько выступлений, на ваш взгляд, могут дать дети, чтобы это не принесло вред их организму?

– Это я рассказывал о другом хореографическом училище. В октябре у нас было 22 выступления с Мариинским театром. Мы не имеем права не сотрудничать с ним, потому что это смысл профессии. К сожалению, иногда репертуар бывает так составлен, что дети очень сильно заняты. Есть закон: если дети заняты вечером в спектакле, на другой день они учатся с 11 утра. Получается, они прогуливают несколько уроков, которые начинаются с 9 часов — так 22 дня. Это не очень хорошо, но нарушать законодательство мы не имеем права. Прежде всего, главное — это здоровье ребёнка. Мы хотим, чтобы дети и танцевали, и хорошо учились, получая достойное образование. Нужно балансировать.

– Если подводить культурные итоги этого года — как вы считаете, какие яркие и важные события произошли в 2013-м в мире балета, театра и других видов искусства? Были ли события, которым вы искренне порадовались?

– Много что нравилось, много что удивляло. Я считаю, тенденция, которая началась в Москве,  когда молодым режиссёрам моего поколения — Кириллу Серебренникову, Миндаугасу Карбаускису — дали театры — это великолепно. Каждый из них служит по второму сезону: коллективы ожили, в них реальная новая, свежая жизнь! Я был на предпремьерном показе спектакля «Кант» Карбаускиса в театре им. Маяковского. Просто удовольствие смотреть, как хорошо известные артисты — Костолевский, Филиппов, Немоляева — с таким наслаждением играют. Им интересен и материал, и режиссёр. Такие вещи очень радуют. Я тоже буду старым человеком, и, может быть, это прозвучит жестоко, но должен быть возрастной ценз, до которого должен работать худрук и директор театра. Пожалуйста, ставьте спектакли, но руководить театрами должны молодые люди. Эти коллективы испытывали кризис, но ожили. И это факт.

К сожалению, я, находясь в Петербурге два месяца, не смог себе позволить сходить ни в один театр, кроме Мариинского, да и то — по работе. Я всё время проезжаю мимо Александринки и думаю: «Господи, может быть, настанет такой счастливый день, что я в Александринку схожу и получу удовольствие». Я очень жду встречи с БДТ Могучего. Я с большим уважением отношусь к Могучему, но для меня БДТ — всё-таки другой театр. У БДТ был другой стиль, но мне очень интересно, что сделает Могучий. Очень хочется это увидеть.

«Главное — служить Академии»

– К Новому году ваши ученики приготовили новую версию «Щелкунчика». В ней будет что-то инновационное, какие-то эксперименты?

– Никаких инноваций! Начо Дуато в Михайловском театре поставил новую версию спектакля, а мы танцуем одну из самых старых версий 1934 года Василия Вайнонена. Она основана на первой постановке Льва Иванова 1893 года, когда была написана эта великая музыка. Мы — Академия Русского балета, мы — эталон. Поэтому должны показывать ту планку, от которой все должны танцевать. Есть замечательное произведение, тема с вариациями. Мы — классическая школа. Когда наши замечательные учащиеся уйдут отсюда, они будут строить вариации так, как посчитают нужным.

– Вы сами впервые за много лет в это 31 декабря не выйдете на сцену. Как проведёте свой день рождения и Новый год?

– Свободно, без балета. Не буду никуда спешить. Я обожаю свою профессию. Большой театр всегда был, есть и будет моим домом. Другого дома у меня никогда не будет. Кто бы что ни говорил, но я всегда останусь танцовщиком Большого театра. Я вчера был на юбилее Елены Васильевны Образцовой в Большом театре. Ко мне подходило такое количество людей, они говорили: «Николай, мы как обычно купили билет на «Щелкунчика» только в расчёте на вас. Сейчас мы пытаемся пристроить куда-то свои билеты, потому что без вас мы не хотим видеть спектакль». С одной стороны, мне очень приятно. С другой стороны, я им говорю: «Господа, жизнь пошла дальше». Мне не обидно. Я знаю только одно: мне не хочется опустить планку. Я в «Щелкунчике» танцевал самую сложную редакцию. В моей карьере не было такого, чтобы что-то не доделал. Что касается дня рождения — у меня его никогда не было. Я 21 год 31 декабря выходил на сцену. Не вышел только два раза — один раз лежал в больнице. Во второй раз у нас был миллениум. Владимир Васильев, который тогда был директором, устроил в Большом театре новогодний бал. Я в тот день пошёл в цирк со своим школьным педагогом.

– Какие цели — профессиональные, творческие и личные — вы ставите перед собой на 2014 год? И каким вам бы хотелось, чтобы для вас стал следующий год?

– Я не ставлю перед собой целей. Главное для меня сейчас — честно служить Академии, чтобы на всё хватило сил. Иногда не хватает суток, чтобы решить все вопросы. Я очень люблю спокойствие и не люблю нервничать, потому что в моей жизни было слишком много потрясений. Хочу, чтобы был спокойный, ровный год, чтобы можно было мирно и тихо работать, чтобы никто в прессе не устраивал истерику, непонятно на чём основанную. Вы сами видели атмосферу в Академии. Вчера в Большом театре все спрашивали: «Ну, как там у тебя дела?». Всё у меня нормально. Все сразу так удивляются — потому что пишут другое. За этот год большое количество людей попиарилось на моей фамилии. Эти люди не могут в жизни сделать ничего яркого. Это так надоело! Бог им судья.