Зиновий Бекман

Её знают и помнят не потому, что она была тещей знаменитого зятя, гениального артиста Иннокентия Смоктуновского, а потому что она, как и он, была чистой воды самородком - талантливой писательницей, ставшей явлением в еврейской литературе  двадцатого столетия.

   К сожалению, её имя недостаточно знакомо русскоязычному читателю. Она творила на языке идиш и герои ее рассказов и повестей разговаривают на языке своих предков маме – лошн (идиш).
Её по праву называют способной ученицей Шолом – Алейхема, выдающегося еврейского писателя и драматурга, одного из основоположников литературы на идиш.

   Её произведения лаконичны,  отличаются ярким и сочным языком, с добрым юмором и любовью к  своим персонажам, простым людям, любящим жизнь и труд. Это гордые, независимые и сильные люди…

   Её жизнь напоминает сюжет романтического  авантюрного романа.

     Шира Кушнир родилась в 1906 году в местечке Кроки Шауляйского уезда Ковенской губернии.
Когда началась первая мировая война она вместе с семьёй  переехала в Одессу. Вскоре, лишившись родителей, попадает в еврейский детский дом в г.Ковно(Каунас), затем переходит в молодежный лагерь «Ха-Халуц» («Первопроходец» - иврит). Какое- то время учится в Каунасском еврейском народном университете.

    В 15 лет  встречает свою первую любовь Хаима Хацкелевича, который не намного старше её, и выходит за него замуж.

    Через год юные еврейские идеалисты вместе с новорожденной дочерью Рут,  под влиянием  сионистских идей, вместе с отрядом колонистов уезжают в Палестину жить в коммуне, строить новую жизнь. Здесь они оказываются в рядах известного в Палестине Рабочего батальона (Гдуд ха-Авода) : Шира работает в кибуце Рамат- Рахели, а Хаим в каменоломнях.

   Вскоре у молодой четы одна за другой рождаются ещё две дочери: Соломея (Шламита) и Эля.

    В это время в движении «Гдуд ха-Авода происходит раскол: часть  «гдудников» во главе с известным деятелем рабочего движения Менделем Элькиндом, увлеченные коммунистической идеей  образуют левое крыло. Шира и Хаим оказываются по разные стороны.
Шира примыкает к группе Менделя Элькинда, которая принимает решение вернуться в Советский Союз и основать там еврейскую сельскохозяйственную коммуну.( Подробно об этом можно прочитать в моей публикации «Моя родина – забытая коммуна «Войо- Нова»)

   В 1928 году, расставшись с мужем Хаимом Хацкелевичем, она с тремя малолетними дочерьми в составе группы из 75 человек прибывает в Крым, где по решению Советского правительства в 25 км от Евпатории для образования коммуны выделен  степной участок земли.

    Так на месте бывшего помещичьего имения появляется еврейская сельхозкоммуна «Войо – Нова»( на эсперанто «Новый быт»). Коммунары молоды и преисполнены трудового энтузиазма.
Их привлекают  и вдохновляют условия коллективного труда и коллективного быта.
Начав  свою жизнь в коммуне буквально с нуля, они через несколько лет  добиваются грандиозных успехов в производстве сельхозпродуктов: зерна, мяса, молока и овощей.

    В коммуне  «Войо – Нова» Шира работает бригадиром  молочной фермы.  Под её началом доярки и пастухи. Моя мама, которая работала в её бригаде дояркой, вспоминала, как Ширка
лихо скакала на лошади, часами не слезая с седла, объезжая пастбища, удобряя их солью.

      Ей было всего 23 года и, несмотря на то, что она   уже была матерью  трёх дочерей - она  была хороша собой и, даже ватные брюки не скрывали её необыкновенную привлекательность и женственность. Молодые коммунары, глядя на неё, тайно вздыхали… Но она была неприступна,
к  тому же, остра на язык.

Шира Горшман с молодыми журналистами «Биробиджанер штерн», 5 июня 1988 года. Пятеро из шести журналистов, изображенных на фото, – давно в Израиле

       Любовь,  нежданная и судьбоносная, пришла совсем с другой стороны. В 1930 году из Москвы в коммуну «Войо - Нова» приехала в творческую командировку  группа художников.

   Один из них Михаил (Мендл) Горшман, увидев Ширу, влюбился в неё с первого взгляда и она, по собственному признанию, потеряв голову, ответила ему взаимностью. Мои родители  рассказывали, что их роман развивался стремительно на  виду у всей коммуны. Вот как она сама пишет об этом, в своей, по сути,  автобиографической повести «В созвездии Тельца и Овена»
Когда во время первого свидания в ночной степи он  «…наклонился к ней, обнял её с силой обеими руками и осыпал градом поцелуев, она почувствовала, как сердце её словно вспыхивает и гаснет вновь. И в ту счастливую все предопределившую ночь она больше не могла сопротивляться судьбе».   Впервые в жизни встретившись  с такой любовью, она в этой же повести признается: «…Она была оглушена, словно колокольным звоном, желанными чувствами, пронизывающими
всё существо».

        Целый год влюбленные переписывались. В 1931 году  М. Горшман  повторно приехал в командировку в коммуну. И тогда они зарегистрировали  свой брак в сельсовете и сыграли скромную коммунарскую свадьбу. После чего,  Шира Григорьевна с присущим ей чувством юмора, с улыбкой  рассказывала мне: «Мендл привез меня с тремя детьми в Москву на радость своей а идише (еврейской) маме…».

    В Москве они сняли комнату на окраине города. Шира устроилась работать кастеляншей в пригородном детском доме, а Мендл, как художник – график по договорам работал в книжных издательствах, иллюстрируя книги.

    Именно, как художник - график, Мендл Горшман (1902 –1972 ) снискал большую известность. Он иллюстрировал изданные произведения А. Пушкина, Шолом Алейхема, Мендел- Мойхер-Сфорима, И.Бабеля, И.Уткина,  Н. Помяловского,  И.Переца, Л.Квитко и многих других писателей и поэтов. Значительный вклад  внес художник, как мастер акварели, пейзажной живописи и
портретист.    

На фото: В гостях у Ширы Горшман в Ашкелоне в доме для престарелых ( Я,внук Илья,жена Елена и наши друзья.Октябрь 1996 год)

     В формировании личности Ширы Григорьвны, как человека и будущей писательницы, Мендл Горшман, несмотря на то, что он был против её писательских опытов, сыграл решающую роль.
С его помощью Шира выучила русский язык, и начала читать  запоем Толстого и Диккенса.
Первое посещение Художественного музея на Волхонке и спектакля «Принцесса Турандот» оставили в её душе  неизгладимый след.

    Шира впитывала в себя, как в губку, все новое и неизведанное. Она попала в новую для себя среду выдающихся людей, друзей Мендела. Среди них его учитель, известный художник Николай Куприянов, поэты Лев Квитко, Перец Маркиш, Шмуэль Галкин. Все они были частыми гостями у них дома.

     Лев Квитко первый обратил внимание на  необычайно темпераментные, сочные и смешные устные рассказы Ширы и посоветовал ей их записывать.

…    На календаре начало тридцатых годов. Впервые в жизни Шира держит в руках две еврейские газеты: «Дэр Штерн»(Звезда), Харьков  и «Дэр Эмэс»(Правда),Москва, в которых напечатаны её первые рассказы. Читатели и критики  выражают свою благосклонность. Это вдохновляет. Всё свободное время Шира проводит за письменным столом.

      Рождение в 1937 году  в семье Мендела и Ширы Горшман сына Александра совпадает с началом массовых репрессий. Шира узнает об аресте в Москве бывшего председателя коммуны «Войо – Нова» Элькинда Мендела и  большинства бывших  коммунаров в Крыму.
Больше  двух лет Шира Горшман живет в состоянии страха и томительного ожидания, держа наготове  узел с приготовленными вещами.
   
      Однако, переехав в Москву, Шира избежала трагической  участи большинства  «палестинцев».

   Когда началась война, Шира  с детьми вместе   с другими семьями московских художников эвакуировалась в Чувашию. Во время долгой и тяжелой дороги проявилась лучшая черта её характера, ни при каких обстоятельствах не терять присутствия духа. Она становится опорой многим попутчицам. Обосновавшись в одном из колхозов, Шира, используя опыт жизни и работы в сельхозкоммуне, помогает всем адаптироваться в непривычных для большинства условиях.

Фото: Еврейские эмигранты на станции Тихонькая

    В 1942 году после тяжелой болезни умирает её младшая дочь Эля. Тяжело переживая потерю ребёнка, Шира находит в себе силы жить, работать и писать рассказы, которые один за другим публикуются в газете «Эйникайт»(«Единство») Москва.

    В 1944 под редакцией Переца Маркиша выходит сборник её рассказов «Цук Зиг» («К победе»).

    И именно в этот в этот период  Еврейский Антифашистский Комитет знакомит зарубежных читателей с её проникновенными  рассказами.
    Вот несколько  строк из  рассказа «Наши мадонны»:
«…Дарья, оставшаяся с пятью детьми, полола сорную траву и стонала, как тяжело больная. Однажды она заломила руки и запричитала:
      - Ох, горе нашим хатам, сироты наши дети! Стирала я вчера бельишко, доливала воду из глаз…
Что это за стирка без мужчинского белья? Где сложит мой свою бедную головушку? Ой, горе горькое нам!...»
         В этих обжигающих сердце строках выражено безмерное горе, свалившееся на головы  матерей, жен, детей, ради которых их сыновья, мужья и отцы, сражаясь,  кладут свои головы.

    Вернувшись из эвакуации в Москву, Шира Григорьевна много и плодотворно работает, даже в период сталинской реакции (1949 – 53г.г.), когда была полностью разгромлена еврейская культура: закрыты еврейские театры, газеты и журналы. В этот период  она печатает свои произведения в Биробиджанских издательствах.

В 1960-е годы некоторое время жила в Бельцах, затем вернулась в Москву.

     Далеко не полный список изданных ею произведений лишний раз подтверждает  уровень её дарования и работоспособности: Сборник рассказов «Сила жизни» (Москва1948 год), сборник
«Тридцать три новеллы» (Варшава1963 год),  сборник переводов на русский язык «Третье поколение» (Москва 1963 год. Издательство «Советский писатель»), Объёмный сборник- рассказы и повесть «Жизнь и свет» в русском переводе (Москва1974 год. Издательство «Советский писатель»),  Рассказы и повести «Свет и тени» (Москва 1977 год), Сборник путевых заметок
«Люблю путешествовать» (Москва 1981 год), Сборник «Праздники в будни» (Москва 1984 год).
В этом же году её произведения напечатаны в США.

   Много лет Шира Григорьевна была членом редколлегии журнала «Советиш Геймланд», в котором печатала свои рассказы и путевые репортажи.

    В 1989 году уже на склоне лет она снова совершает поступок типичный её неуемной натуре – вторично эмигрирует на Ближний Восток, но теперь уже не в Палестину, а в государство Израиль. Здесь она случайно встречает друга далёкой юности, коммунара Даниэля, отставного офицера Армии Обороны Израиля, участника всех войн Израиля и выходит за него замуж. Но после очень скорой размолвки с мужем переезжает в приморский город Ашкелон, обосновавшись в Доме для престарелых.

       Невзирая на возраст, она продолжает много работать. У неё дрожат руки и она не в состоянии держать  ручку или карандаш. Свои сочинения она диктует старшей дочери Рут, живущей в этом же Доме для престарелых. Титанический труд венчается изданием сборника повести и рассказы
«Выживание» (Тель–Авив 1992 год)  и повести «Стада и отары Ханы» (Тель–Авив1993 год) и несколько других сборников на идиш, в которые наряду с новыми  вошли ранее написанные рассказы. Ей присуждается престижная литературная премия Израиля имени Давида Гофштейна и о ней снимается документальный фильм.

     Анализируя её творчество, следует отметить, что большое место в нем занимает тема коммуны
«Войо – Нова» в Крыму, одной из основательниц которой была сама писательница .Сюда входит цикл рассказов «Коммунары» и повести «В созвездии Тельца и Овена», «Стада и отары Ханы».
Лаконичным языком, как художник, одним-двумя мазками, с любовью и с юмором, она воспроизводит целую галерею узнаваемых образов коммунаров, раскрывая их внутренний мир, мысли и чаяния. А как ею выписаны в рассказах  образы природы. Я читаю, и во мне пробуждаются знакомые с детства ощущения: это и дыхание крымской степи, безбрежное звёздное небо, аромат полыни и аскетический, но прекрасный облик цветов бессмертника.

     Автору этих строк судьба подарила радость общения с этой удивительной личностью и необыкновенной женщиной. Более сорока лет я не просто был знаком с Широй Григорьевной, а дружил с нею и её семьёй. Её связывали с моими родителями  многолетние добрые чувства и память о совместной жизни и работе в двадцатые – тридцатые  годы в Палестине в «Рабочем батальоне»  и еврейской сельхозкоммуне «Войо – Нова» в Крыму.

    Я познакомился с ней в 1958 году, когда она приехала в Крым по заданию журнала «Советиш Геймланд», будучи  членом его  редколлегии, собирать материал о бывшей коммуне и коммунарах. Моя мама продолжала жить в этом селе, а Шира уехала из него в Москву более четверти века тому назад. Моя мама обладала не просто феноменальной, а скорее фантастической памятью. Она рассказала Шире о судьбе буквально каждого бывшего коммунара.
Помню, как затаив дыхание , я слушал их  воспоминания о жизни в коммуне. С какой теплотой они вспоминали те годы, и с какой любовью говорили о своих друзьях – коммунарах.

   Шира гостила у нас более недели. Она поразила меня своей эрудицией, начитанностью, своим особым взглядом на литературу, художественным чутьем и любовью к музыке. В то время я был студентом  музыкального училища и, естественно, мы много говорили о музыке. Навсегда самым любимым  музыкальным произведением у неё было несравненное (её слова) «Болеро» Равеля.
 И это неудивительно! Остинатное изложение  главной темы в мощном динамическом развитии гармонировало с её личным характером и неуёмной внутренней энергией.
Шира открыла мне Хемингуэя, Платонова и Булгакова.
   Она пригласила меня посетить Москву, в которой я   никогда не был. И с тех пор на протяжении нескольких десятилетий, бывая в Москве, я неизменно останавливался у неё. И каждый раз наши беседы продолжались, но при этом я старался больше слушать.

     Прошло много лет, но я помню её добрую несколько ироничную улыбку, пронизывающий с хитринкой взгляд. Она творила добро и жила ради добра, в любых жизненных ситуациях готовая прийти на помощь, даже просто добрым советом.

     Однажды, показывая на одну из соседок, пожилую женщину, Шира Григорьевна сказала, что её жизнь заслуживает отдельного рассказа. Женщина относилась к тому поколению тридцатых годов, которому начало войны, помешало ходить в школу. Рано начала работать и в итоге ни писать, ни  читать не могла. Полная безграмотность. Когда, подросшая дочь, пошла в первый класс, Шира Григорьевна посоветовала  молодой женщине регулярно вместе с дочерью делать уроки…Прошли годы. Дочь и мать одновременно получили аттестаты зрелости. Мать сдала экзамены экстерном.

       На протяжении многих лет мы обменивались короткими письмами, чаще поздравительными открытками, преимущественно к Новому году и к 8  Марта. У меня сохранилось не менее 20 её
открыток и записок, причем, написанных не  на типовых  почтовых открытках, а на открытках с иллюстрациями картин различных художников.

Она была удивительно остра на язык, причем по–доброму,  не злобно. И никогда, как принято говорить, не лезла за словом в карман. Как–то она приехала в гости к моим родителям, когда мы уже все жили в Симферополе. Однако мама уходила на целый день присматривать за нашими малолетними детьми,своими внуками. Шира оставалась с моим отцом, который вернулся после реабилитации. У них было о чем поговорить, в том числе о годах совместной жизни в Палестине и коммуне в Крыму. Вечером, когда мы с женой возвращались с работы, она с отцом приходила к  нам на «чай» и, буквально с порога бросала фразу: « Ну, что, Манечка, на сегодня твоя поденщина уже закончилась?» и, подмигнув мне, начинала  тихо смеяться.

     В конце августа 1996 года я  с семьей репатриировал в Израиль. Буквально через месяц я узнал о том, что Шира Григорьевна живет в Ашкелоне в Доме для престарелых и через несколько дней навестил её. Мы очень тепло встретились, и потом  каждый раз бывая в Ашкелоне, я обязательно её навещал со своей семьей и, даже с друзьми. К нашим визитам она проявляла большое радушие, читала нам свои новые рассказы и угощала чаем.  К сожалению,  состояние здоровья Ширы и моей мамы не позволило им встретиться.
Как–то я её спросил, находит ли она разницу между евреями, жившими тогда в Палестине и, живущими сейчас в государстве Израиль(я имел ввиду происшедшие за последнее время демографические изменения в связи с законом о возвращении).  Она,прищурившись,лукаво усмехнулась:
      - Раньше в Палестине жили ЕВРЕИ, а теперь в Израиле – ШЕКЕЛЬМАНЫ.

        В  первый свой приезд в Крым в 1958 году,  Шира Григорьевна рассказала нам о своей жизни в Москве, о том, как она стала писательницей, о своей семье. В этот вечер я впервые услышал  фамилию Смоктуновского, провинциального артиста, за которого недавно вышла замуж её дочь Соломея. Я отнесся скептически к её словам 
  о том, что он «чертовски талантлив и скоро станет знаменитым». Когда же через  пару лет я приехал в Москву, Смоктуновский уже триумфально играл князя Мышкина в спектакле «Идиот» в
Ленинградском БДТ. Театральная критика единодушно называл его  явлением на театральных подмостках.
     Шира не преминула мне напомнить наш разговор в Крыму:
  - Я сразу поняла,как он высок и как низок наш потолок.

   У  тёщи с зятем с самого начала сложились добрые отношения, основанные на взаимном уважении. Он ценил в ней острый природный ум и дорожил её мнением. Она была его самым доброжелательным и вместе с тем самым взыскательным зрителем и критиком.

Ш. Горшман в Израиле, 1995 год

   Два знаменитых человека. Но поражает простота и естественность их человеческих отношений. После смерти мужа  Шира жила одна в кооперативной квартире. С её слов, она никогда не пользовалась услугами слесарей или сантехников. Все неполадки в её квартире любил устранять сам Иннокентий Смоктуновский, и спорить с ним на эту тему было бесполезно.

    Иннокентий Михайлович приезжал в Израиль. Он с восторгом  отзывался о Святой Земле и    Святом городе Иерусалиме. В Ашкелоне он навестил в Доме для престарелых
свою любимую тёщу. Что бы не расставаться с ней, даже ночью,  Иннокентий не уходил в гостиницу, а устраивался на ночлег в её комнате на топчане. Это была их последняя встреча. Скоро выдающегося артиста не стало.

Фото:  Иннокентий Смоктуновский  

А ещё через семь лет, не дожив несколько дней до своего 95 –летия, ушла из жизни Шира Горшман, талантливая еврейская писательница и теща знаменитого зятя.
   
     На её похоронах  кто - то сказал:
     - Погасла «Шаровая молния»