Я был свой человек в громадном еврейском дворе, которых было так много на окраинах Кишинева. Вообще, население Кишинева 1949 – 1953 годов было необычайно пестрым. Я не обладаю официальной статистикой, но, как мне кажется, молдаване составляли сомнительное большинство. На втором месте были евреи, затем русские, украинцы и прочие национальности. Не удивительно, что в конце 80-х годов на стенках домов можно было встретить такой лозунг: “Русские убирайтесь к себе домой, а с евреями мы как-нибудь справимся сами!”  Но это писали на стенах тогда, когда начало бурлить во всех республиках национальное самосознание. 
Я же хочу написать о конце 40-х и начале 50-х годов, когда еще не подросло молодое поколение. Тогда мы все, кто жил в нижнем Кишиневе, были почти одинаково бедны и одинаково добры (или мне так казалось?!). Мальчишеские разборки – не в счет. Они были намного “мягче”, чем в послевоенном Сталинграде, где русские составляли большинство.

Вернусь к еврейскому двору в Кишиневе. Этот двор представлял собой кольцо, в центре которого общались евреи. Здесь, т.е. в конце Кагульской улицы, не было серьезных драм, характерных для дворов со смешанным населением, как на соседней Огородной улице. Событие, о котором я вспоминаю, произошло в нашем дворе, в котором жили русские, румыны и украинцы, а рядом молдаване, евреи и румынские евреи. Справа жили скрытные люди, которых охраняла очень злая собака на цепи, а в конце двора была крохотная мазанка, в которой жили румынские евреи – мать, отец, взрослая дочь и подросток – Морик, ставший моим приятелем. По-русски говорили только Морик и его сестра. А слева жили зажиточные люди, прекрасно говорившие по-русски (скорее всего, они и были русскими). Весь громадный двор с виноградником и кустами малины, черной смородины, с яблонями и грушами. Во дворе была колонка с водой – стоило нажать ручку вниз, и толстая струя мгновенно наполняла ведро. Калитка,  массивные зеленые ворота, которые всегда была заперты и, чтобы войти, надо было подергать висячую ручку колокола, который очень громко звенел.
По-видимому, в этом раю жила семья какого-то знатного спецслужбиста.

Напротив нашего двора, всего в 50 метрах, жили совсем бедные молдаване и евреи. Как сейчас помню, соврем не говоривших по-русски старух – бабу Рухалу, бабе Локе и бабу Дыну. Как впоследствии выяснилось, этим старуха было немногм больше шестидесяти лет. В этом – то окружении русская молодая женщина (почти девушка) убила свою дочку 1,5 лет, и замуровала под кроватью в комнате, которую она снимала у доброй румынки. Подобие склепа было расположено под кровать, на которой молодая мама спала до тех пор, пока не стал разноситься трупный запах.
Молдаване и евреи никогда не встречались с подобным варварством, граничащим с сумасшествием. Хотя девушка (Ольга) была, как установлено, нормальной дочерью советского офицера.

Это были годы, когда на стенах домов Кишинева еще сохранились надписи вроде такой: “Проверено. Мин нет. Лейтенант А. Кузнецов". Так было в относительно мирной Молдавии. А в моем родном Сталинграде можно было найти все – от автоматов до орудия.

Жизнь еврейского двора, с которого я начал рассказ, была относительно спокойной и не характеризовалась конфликтами. Во дворе жило 10 или 11 семей. Вспышки ссор были, но они как быстро и бурно разгорались, захватывая поголовно всех, так быстро и гасли. Семья моего друга Бумы Кацапа занимала постройку в самом торце двора.  Все были умеренно бедны, все были внешне дружны, у всех были общие заботы, например, очистка переполненной  дерьмом уборной, или забота натянуть во дворе веревками для сушки белья. И, конечно, позаботиться об Александре  Македонском – одиноком и очень умном учителе математики. А он позаботится об успеваемости нерадивых еврейских чад.
Никто из мальчишек не знал истинного имени учителя – так и называли Александр Македонский. Он откликался на это имя и не протестовал, казалось, что ему нравится его приемное имя. Поговаривали, что его зовут Исаак.

Поражал резкий переход от бесконечной любезности и даже спаянности членов двора, к вспышкам разногласий. Дружно выходили убираться во дворе, дружно стирали и развешивали белье, так же дружно начинали варить в медных тазах джемы и варенья. Варенья из вишен и черешни, айвы и кизила, а джемы из слив. События, связанные с инфекцией у детей, вызывали общую тревогу, стоило только одному ребенку заболеть –  все знали и начинали принимать участие, помогая словами, а на деле – сторонясь сторониться.
Сдох (ни с того ни сего) общий любимец – щенок. Кто-то из членов еврейского подворья отвез его ветеринару, который установил бешенство. Вы бы видели, что случилось с евреями. Поголовно все заставили своих детей делать по 40 уколов. Поскольку я – кажется – тоже играл со щенком, как утверждала мама Бумы тетя Клара, меня заставили делать уколы. Я пытался отвертеться, но, вдруг, дядя Боря (отец Бумы) без всякого акцента произнес: “Надо, если хочешь приходить к Буме”.  Я хотел. Тетя Клара готовила такой борщ и такой сыр!

С другой стороны я тянул Бумку по математику, а Риту - сестру Бумы – по русскому языку. Я был не великий грамматей, но Рита, которую все прочили  мне в невесты ... Рита была нечто...
- Балела скрипам – написала она в дневнике, отмечая свою болезнь гриппом. От такого творчества (она училась на 2 класса позже), меня коробило – какие уж тут невесты.

Совершенно изумительными эпизодами были покупки муки, которую продавали к праздникам 1-ого мая и к Новому Году. Надо было занять очередь с ночи и провести в очереди почти весь день. Несмотря на блат (папа Бумы оповещал о продаже муки), не было случая, чтобы мы были ближе к началу очереди, чем двухсотые. Зато, какое счастье – купить 3 кг муки, и знать, что тебе будет особый подарок: лишняя сладкая плюшка.   

Еда в семье Кацапов – целое событие. Меня всегда приглашали к столу. Я долго жеманился, но все-таки соглашался и был за это вознагражден тем удовольствием, которое испытывал от вкусной еды. Особенно мне нравился сыр с черным хлебом. Как приготовлялся такой сыр – секрет, но я подсмотрел, что тетя Клара достает его из горшка со сливочным маслом.
Когда Бумка появлялся на большой перемене с громадным куском хлеба с таким сыром, то только и слышалось: “Дэ мэ кэцик” (смесь молдавского языка с жаргоном). 

Какой еврей не любит курочку. Причем, чем жирнее, тем ценнее. Кур несли с рынка за связанные ноги головою вниз, порой по две штуки. Читатель скажет: “He плохо жили”.
Во-первых, вы встречали еврейские семьи, которые экономят на еде?
Во-вторых, такая обжираловка была - только на праздники. Конечно, это не 1 мая. У евреев свои праздники и их надо знать, чтобы во время прийти.
И, наконец, куры и фрукты были не очень дороги.
Наконец фаршированная щука – фиш. Вы хотите знать, что это такое – почитайте Гоголя или Мамина-Сибиряка, я же – бессилен.
Правда, тогда, в послевоенную голодуху – все казалось чудом.

Кто из учившихся в южных районах страны не знал слова “казенить”, т.е. умышленно пропускать занятия, уходя, в частности, на речку Бык, в Кодры или на бассейн. Последний был исключительным местом для засушливого Кишинева. Этот бассейн располагался за железнодорожным Вокзалом в десяти минут ходьбы от него. Вход стоил 10 коп, но мальчишки легко преодолевали простенький забор, сделанный из вертикальных прутьев. Клали дощечку на эти прутья и перемахивали к бассейну. Он был громаден, с вышкой для прыжков. В той части бассейна, где располагалась вышка, не рекомендовалось плавать. Это место принадлежало спортсменам, но они были очень редко и симпатичные девчонки оккупировали эту часть бассейна. Сюда же стягивалась более активная часть мальчишек.

Подныривание – почти официальная часть поведения в быссейне. Она заключалась в том, что мальчишка выныривал как раз под плывущей девочкой. В процессе подныривания  происходило как бы случайное общупывание девочки. Девочкам это нравилось и они никогда не возражали против такого способа знакомства.

Если весь день провести в бассейне, то нетрудно и набрать в уши грязной воды, содержащей большое количество сероводорода. Кто только не страдал от такой болезни. Она сопровождалась сильными болями в среднем ухе. Я и Бумка знали последствия такого длительного купания в сероводородной воде.  Тетя Клара сразу распознавала сентябрьские купания друзей. Чтобы прекратились резкие боли в ушах, надо было заливать в них теплое подсолнечное масло. 

Впервые я получил лечения ушей от румынки, которая пережила случай с Ольгой Ф. Марица (румынку так звали) жаловалась моей матери на полное отсутствие желания у мужа – довольно молодого мужчины. Как-то я встретился с ним в бане, и он все лез обнять меня. Марица, смеясь, все объяснила моей матери, и они вместе смеялись долго-долго. А мама предупредила меня, чтобы я держался подальше от мужа Марицы.

Впервые мы начали курить на заднем дворе Бумкиной квартиры. Курили Беломор и курили много. Ощущение было очень плохое, если не сказать отвратительное. Но мы продолжали пускать дым через каждый час. Наконец, что-то случилось, и я упал в обморок. Бумке тоже стало плохо, и он улегся на траву. Так нас и застала тетя Клара. Она нашла фельдшера (еще бы еврейская мама не сделала все для сыночка). Фельдшер нашел большое число окурков и констатировал отравление дымом папирос. Друзей отпаивали козьим молоком, но нас бесконечно тошнило. Постепенно приступы тошноты прекратились. Этот случай нам часто напоминали, когда речь заходила о курении.

Я еще не приехал в Кишинев, а 15 мая 1948 года образовалось государство Израиль. Когда мы появились в Кишиневе, евреи чувствовали себя с большой поддержкой Израиля и США. Теперь им никто не мог крикнуть - “жид”, правда, это слово по-украински – еврей, но все равно, его воспринимали как обидное слово.
Евреи стали не скрывать свое происхождение (как тут скроешь!). Я лично не верил никаким рассказам о еврейском обычае пить кровь младенцев.
- Что за чушь – думал я. Вообще, во мне рано проснулся дух интернационализма. Я сам на четверть был латыш, гордился этим (из-за духа противоречия!) и всегда говорил об этом.
Многие евреи стали собираться в Израиль, но естественное чувство страха  за будущее перевешивало. Из моих знакомых (а их было не мало) никто не уехал.

Валери Таразо