Предлагаем вниманию читателей ещё одну главу новой книги нашей бывшей соотечественницы, живущей в Германии, профессора Греты Ионкис.

 

– таким предстал Кишинёв в песне композитора Евгения Доги, которая стала визитной карточкой города в середине 1970-х годов. И в этом превращении была немалая заслуга местных евреев и русских «оккупантов». На белый каменный цветок город начал походить, когда наш герой Ольшанский приблизился к полувековому рубежу, а я уже почти 10 лет трудилась на ниве молдавского просвещения. Для истории – срок ничтожный.

 

Своим превращением в столицу солнечной Молдавии из более чем наполовину безнадёжно разрушенного провинциального города, на окраинах которого рядом с глинобитными, крытыми соломой мазанками паслись козы, визжали свиньи и простирались огороды, Кишинёв во многом обязан советской власти, которую Ольшанский недолюбливал. Но объективности ради следует признать, что в отличие от румынских властей, которые смотрели на окраинную Бессарабию как на «нелюбимого ребёнка», а точнее – как на аграрный придаток Румынии, своего рода колонию, из которой можно качать и качать, а потому ничего значительного в Кишинёве не построили, советская власть сделала немало для его расцвета. Власть эта, заботясь о своём имидже, всячески поддерживала – прежде всего в глазах зарубежных недругов – миф о братстве и равенстве народов, якобы добровольно объединившихся в единую семью – СССР, а потому в союзные республики, но особенно в Молдавию, эдакий форпост у юго-западной границы, закачивались немалые средства. Это позволило к концу 50-х восстановить город, разрушенный осенним землетрясением 1940 года и дальнейшими взрывами и бомбёжками, «перепахавшими» верхнюю европейскую его часть.

 

Город быстро рос и вширь, и ввысь. В ход шёл не только камень-известняк – белый котелец, добываемый по соседству. Начиналось панельное домостроение. В городе уже налаживали работу комбинаты по производству железобетона, поскольку Кишинёв находится в сейсмически опасной зоне: рядом Карпаты, где процесс горообразования продолжается. На исходе 1940-х годов сюда из Москвы прибыли специалисты-геологи, которые составили сейсмологическую карту новой республики. При университете даже был открыт геологический факультет.

 

В конце 50-х – в 60-е годы застраивались нижняя Рышкановка и нижняя Ботаника, возводили в основном типовые трех-пятиэтажки, их потом стали называть «хрущобами», а тогда получить квартиру в них было большим счастьем. Излишеств в архитектуре в эту пору не допускали, штамповали «коробки».

 

Но архитектор Роберт Курц умудрился и в это время обойти шаблон и при въезде на Ботанику отстроить настоящий дворец, в котором разместился Институт туберкулёза. Для послевоенной Молдавии, где свирепствовал туберкулёз, этот институт был жизненно необходим. Посетители испытывали потрясение и восторг даже при подходе к нему. Здание с колоннадой и портиком стояло на холме, а к нему вела роскошная, я бы даже сказала, помпезная лестница. Так что больные входили туда как в храм Асклепия/Эскулапа. Мне довелось тоже подниматься по ней: в Лечсанупре заподозрили у меня туберкулёз почки. В лаборатории Института туберкулёза мою мочу (пардон!) ввели морской свинке. Потянулось трёхмесячное ожидание. Оборудование там было первоклассное – привезли из Москвы. К счастью для меня и свинки, результат оказался отрицательным.

 

В начале 60-х, по проекту того же Курца, была построена гостиница «Кишинэу» – рядом с Академией наук. И её он умудрился украсить башенкой. От гостиницы вниз к вокзалу шёл бульвар Негруцци, переходящий в бульвар Гагарина. Их разделяла небольшая круглая площадь, где уже почти 30 лет возвышалась конная статуя – памятник Григорию Котовскому работы скульптора Дубиновского. По мнению европейских скульпторов, конь – уникальный.

 

Новостроек было немало. В 1964 году был возведен Дом правительства (арх. С. Фридлин). Фасады здания решены в виде светлых пилонов, покрытых блоками из белого котельца, объединённых в уровне верхнего этажа единым элементом карниза. Пилоны разделяли широкие оконные проёмы с анодированными в чёрных и золотых тонах алюминиевыми переплётами. Чёрный гранит облицовки цоколя и наличников входов создавал контраст с белым котельцом, придал строгость всему сооружению. В народе его называли Белым домом.

 

В 1974 году неподалеку поднялся дворец «Октомбрие» (ныне Национальный дворец), тоже детище С. Фридлина. Замыкало квартал со стороны улицы Киевской здание Национальной библиотеки (арх. А. Амбарцумян).

 

Когда в 1969 году я с годовалым сыном приехала в Кишинёв из голодного Комсомольска-на-Амуре, пройдя как доцент по конкурсу в пединститут, жизнь здесь нам показалась сущим раем. Войдя в кишинёвские продуктовые магазины, я поначалу норовила упасть в обморок от сказочного изобилия. О впечатлениях от продуктового рынка я лучше умолчу. Не только мне, но многим командированным из России Кишинёв представлялся сказочным оазисом: жители Тамбова, Калуги, Рязани уже привыкли жить за счёт поездок в столицу, маршрутные поезда так и называли – «колбасными».

 

А я в Комсомольске на протяжении пяти лет видела в свободной продаже в магазинах только лошадиные ноги со шкурой и копытами и мясо кита кровавого цвета. Иногда «выбрасывали» сазанов горячего копчения, выстраивались очереди, мне всегда не хватало, но попробовать довелось у соседки: вкус – божественный, а по Райкину – просто «спецццфицццкий». Работающим на заводах кое-что перепадало, существовала система распределителей и пайков.

 

В больничном бараке, куда меня упекли местные выпускники медучилищ, приняв пиелонефрит за брюшной тиф, поесть приносили под видом супа помои и слипшиеся рожки серого цвета со следами перемолотых жил, это блюдо у них именовалось «макароны по-флотски». Уносили это месиво нетронутым. Моя просьба о стакане кефира вызвала шок, будто речь шла о птичьем молоке, и была воспринята как бунт. Помню, на вечере выпускников в качестве деликатеса нам подали по сосиске; такую роскошь за пять лет работы я увидела впервые. Невольно напрашивался вопрос: почему легендарный город юности, центр дальневосточного кораблестроения (завод им. Ленинского комсомола, производящий подводные лодки) и самолётостроения (посёлок Дзёмги с аэродромом для испытательных полётов), город, в котором и металлургия имела место быть (завод «Амурсталь»), жил впроголодь, а Молдавия, которая не производит ничего подобного и где советской власти без году неделя, утопает в изобилии?! Как всякий риторический вопрос, он остался без ответа.

 

В аграрной испокон веков Бессарабии при мне уже существовала промышленность, притом не только перерабатывающая сельскохозяйственную продукцию. Кто бы мог поверить, что в Кишинёве вплоть до 1945 года действовало лишь несколько оставшихся от царских времён металлообрабатывающих предприятий – Сербова, Ланге, Мокану? При румынском правлении даже такой малости не создали. В Кишинёве за годы советской власти до моего приезда и уже при мне появилось множество заводов: «Молдавгидромаш», производящий насосы, «Мезон», напичканный электроникой, «Счётмаш», «Микропровод», «Виброприбор», «Электромашина», «Молдавкабель», «Сигнал», тракторный завод большой мощности, Плодсельхозмаш, завод холодильников, полиграфический комбинат, при мне вошёл в строй телевизионный завод «Альфа» – это наиболее крупные предприятия и объединения союзного значения. Все они возникли на базе и с помощью союзной (в основном российской) промышленности. Россия поставляла станки, оборудование, технологии и специалистов. Кроме этих предприятий, работали две крупные ТЭЦ и успешно развивалась пищевая и лёгкая промышленность: табачный комбинат, кондитерская фабрика «Букурия», трикотажная фабрика «Стяуа рошие» («Красное знамя»), ювелирная фабрика, швейно-пошивочный комбинат, обувное объединение «Зориле», мебельно-деревообрабатывающий комбинат «Кодру», хлебозаводы, множество ателье, мастерских, наконец, Дом быта. На них было занято огромное количество людей. Множились средние и высшие учебные заведения. Правда, специалистов уже в 70-е годы готовили в основном из лиц «коренной национальности», по принципу – «числом поболее, ценою подешевле». Но на фоне сегодняшних выпускников, когда образование в независимой Молдове упало ниже плинтуса, это были корифеи.

 

При мне застраивались верхние Рышкановка и Ботаника, а также микрорайоны Скулянка, Боюканы и Чеканы. Наряду с котельцовыми домами улучшенной планировки, строились панельные дома и возводились высотные двадцатиэтажныез дания. Завод им. Котовского производил металлическую опалубку для изготовления железобетонных изделий – основного элемента антисейсмического монолитного домостроения. Технологию изготовления скользящей и переставной опалубки для строительства высотных домов разработал тоже «оккупант» – архитектор Г. Соломинов. Мартовское землетрясение 1977 года стало испытанием для жителей Кишинёва и его строителей. Мы жили на четвёртом этаже пятиэтажного котельцового дома на углу улиц Чернышевского и Белинского, сданного в эксплуатацию в 1972 году трестом «Сельстрой». Когда поздним вечером 4 марта тряхнуло, амптитуда колебаний дома была такова, что соседа в квартире напротив, принимавшего ванну после смены, вместе с водой выплеснуло на пол, но дом устоял, даже трещин не появилось.

 

А в соседней Румынии произошла настоящая катастрофа. Землетрясение, длившееся 55 секунд (эпицентром была Вранча), разрушило 33 многоэтажных здания в Бухаресте, погибло 578 человек. Елена Чаушеску, посетившая Кишинёв вскоре после несчастья, узнав, что здесь строят с учётом сейсмичности района, была поражена: ведь это намного удорожает строительство!А строили, между прочим, русские и евреи, инженеры, знакомые с новой технологией, разработанной в России, и внедрившие её в республике. Все новостройки Кишинёва устояли.

 

Помимо массового жилищного строительства в городе возводились общественные сооружения. Трест «Гражданстрой» при мне сдал в эксплуатацию Республиканскую больницу, 2-ю и 3-ю горбольницы, республиканский Центр охраны матери и ребёнка, корпуса сельскохозяйственного института в Петриканах, корпуса политехнического института на Студенческой, новый корпус нашего педагогического института на улице Чернышевского, здание Совета профсоюзов и горкома партии. Не были забыты детские сады, школы, гостиницы. Всего не перечислить. Кишинёв хорошел во многом за счёт России-матушки. В 1971 году особым постановлением Совмина на развитие Кишинёва из федерального фонда выделили миллиард рублей. Это была огромная сумма, российскому Нечерноземью такое и не снилось.

 

В 1975 году, 9 мая, открылся Мемориал Воинской славы, в центре которого – 25-метровая пирамида из пяти стилизованных винтовок красного камня. У её основания – Вечный огонь. Мой сын, будучи школьником, успел постоять на часах в сменяющемся у Огня почётном карауле.

 

В 1975–1978 годах была произведена реконструкция известного здания банка, перестроенного под Органный зал. Таково было решение И. И. Бодюла, первого секретаря ЦК, дочь которого Светлана, выпускница Московской консерватории, мечтала о достойном зале для концертов классической музыки. Орган был заказан у мастеров Чехословакии, его сработали на славу. Зал, отличавшийся великолепной акустикой и рассчитанный на 500 мест, располагал тремя концертными роялями, среди которых были и Бехштейн, и Стейнвей. Внутренняя отделка зала в бело-голубых тонах и уникальные люстры чешского хрусталя были великолепны (сказался вкус Клавдии Петровны Бодюл). Первый концерт состоялся 16.09.1978 г. Выступал органист с мировым именем Гарри Гродберг, пела Мария Биешу, национальная гордость, принимал участие хор под руководством Вероники Гарштя.

 

В дальнейшем в Органном зале выступали Государственный камерный оркестр под управлением Виктора Третьякова, ансамбль Московской филармонии «Мадригал», неоднократно концертировали Игорь Ойстрах, Владимир Спиваков (его мне удалось послушать, в тот вечер приехавшая с ним Алла Демидова читала «Реквием» Ахматовой в музыкальном сопровождении). В Органном Зале проводились ежегодно Международные фестивали «Мэрцишор».

 

В эту же пору было полностью реконструировано старинное здание на Киевской, где когда-то помещалась 1-я мужская гимназия, а в 60-е годы – один из корпусов Политехнического института. Теперь его пришлось полностью разобрать и восстанавливать заново по сохранившимся чертежам. Это была непростая задача, но работники треста «Гражданстрой» справились. Ныне в здании – Исторический музей.

 

После землетрясения 1977 года на Московском проспекте вырос красивый девятиэтажный дом со своеобразной системой лоджий, это был подарок Кишинёву солнечного Узбекистана. Возводили его ташкентские строители, и необходимые блоки доставляли оттуда.

 

В 1980 году распахнул двери долгострой – новый Театр оперы и балета (арх. Н. Куренной и А. Горшков). В 1982 году был введён в эксплуатацию цирк, строившийся более 10 лет по проекту архитектора Семёна Шойхета. По его же проекту на моих глазах на углу Лазо и проспекта Ленина вырос кишинёвский «небоскрёб» для Министерства сельстроя. А рядом с ним – здание Верховного Совета республики, позже ставшее резиденцией президента и его администрации. Моя маленькая внучка его определила как «дом, на котором растёт флаг».

 

Уже при мне транспортная эстакада связала через Долину Роз центр города с Ботаникой и аэропортом. На исходе 60-х в начале проспекта Ленина выросла 17-этажная гостиница «Интурист», в ту пору она была самой комфортной. Затем её переименовали в «Националь», правда, при этом качество её не изменилось. Если спуститься ниже, ближе к вокзалу, то за памятником Котовскому, установленным ещё в 1954 году, поднялась многоэтажная гостиница «Космос» (1983). В начале 80-х годов на проспекте Ленина (это была уже не улица, а проспект) усилиями московских проектировщиков и строителей начал расти многоэтажный ЦУМ. Когда его открыли в 1983-м, покупатели были поражены вместительностью и комфортом торгового центра. Между этажами двигались эскалаторы, при этом имелись и лестницы. Никакой сутолоки, часть товара – в открытом доступе. Здание радиофицировано.

 

Напротив ЦУМа в 1989 году Союз художников открыл Выставочный зал имени французского скульптора-авангардиста румынского происхождения Константина Брынкуша (Бранкузи). На его фасаде были укреплены фигуры двенадцати муз, выполненные из лёгкого металла. Я его часто посещала и даже купила несколько графических работ Ильи Богдеско и акварели Эмиля Килдеску. Там проводились выставки знакомых художников: талантливой керамистки Юлии Курту-Коварской и её ныне покойной матери, заслуженной художницы Молдавии Луизы Янцен. Её работы «Пушкин и цыгане», «Цыганка» по сей день украшают залы Дома-музея Пушкина.

 

Так, лепесток к лепестку, на моих глазах вырастал Кишинёв – белый каменный цветок. По мере того, как он рос, как возникали новые микрорайоны Рышкановка, Ботаника, Боюканы, Скулянка, Чеканы, «особенный, еврейско-русский воздух» в нём разрежался, истончался, чем дальше, тем необратимей, пока на исходе 90-х и вовсе не истаял.

 

Строительный бум 70–80-х годов совпал с расцветом культурной жизни в республике. К этому времени самым массовым видом искусства стало кино (тут основоположник оказался прав). <…> (В связи с тем, что и наш портал, и другие местные СМИ не раз писали о роли союзного центра в развитии кинематографа МССР, о создании первых молдавских фильмов, о картинах М. Калика «Человек идёт за солнцем» и «Любить», о ленте Вадима Дербенёва «Последний месяц осени», об идеологическом разгроме «Молдова-филм», о фильмах Эмиля Лотяну, мультстудии «Флоричика» и мн. др., мы опускаем эту страницу книги Г. Ионкис. – Примеч. редакции Dorledor.info)

 

…В 60–70-е годы Русский драматический театр им. Чехова переживал творческий подъём. На меня колоссальное впечатление произвёл спектакль по пьесе американца Теннесси Уильямса «Трамвай „Желание“», в котором играли Виктор Бурхарт и Павлина Конопчук. По окончании я забилась куда-то под лестницу и долго безутешно рыдала. Вконец растерявшийся мой спутник извлёк меня оттуда силой и повёл зарёванную домой, благо зрители давно разошлись, стемнело и свидетелей не было. Затем в этом театре смотрела «Кошку на раскалённой крыше» (тоже Уильямса), «Старшего сына» Вампилова, «Рыжую кобылу с колокольчиком» Друцэ. Незадолго до отъезда побывала на «Поминальной молитве» Горина.

 

На гастроли в Кишинёв приезжали многие московские театры: МХАТ, Малый, им. Станиславского, им. Вахтангова, им. Маяковского, театр Сатиры, «Современник» и даже ленинградский БДТ. Народ ломился на спектакли, билеты, что называется, отрывали с руками. Бóльшую часть привезённых спектаклей я видела в Москве, потому воспринимала приезды прославленных театров спокойно. Но когда в Кишинёве наметились гастроли балетной труппы Большого театра, я проявила инициативу и добыла билеты на все спектакли. На одном из них мой кумир Майя Плисецкая оказалась по соседству со мной, и я не спускала с неё восхищённых глаз, забывая глядеть на сцену.

 

Зачем я пишу о том, что, на первый взгляд, не имеет прямого отношения к теме? Мне хочется напомнить дорвавшимся до власти в Молдавии националистам о том, что вхождение или возвращение Бессарабии под юрисдикцию Советского Союза обернулось не только незаконными арестами и насильственной депортацией многих граждан, не только голодом, в котором отчасти повинна страшная засуха лета 1946-го и в не меньшей степени – головотяпство и желание выслужиться нового советского начальства, отнимавшего у голодающих последнее в фонд государства. И хотя у меня имеется свой счёт к советской власти, я понимаю, что в прошлой жизни были не только репрессии и ГУЛАГ, что, несмотря на неправедность режима, ложь идеологии и вопреки подлости власть предержащих, существовало в нашей жизни многое – работа, прежде всего, а далее – книги, театр, добрые мультфильмы, отдельные телепрограммы, прекрасные концерты, искусство кино, дружеское общение. Всё это приносило радость, позволяло оставаться людьми и чувствовать себя самодостаточно.

 

Я хочу,чтобы экономическое и культурное развитие этого края и его коренного населения в 1950–1980-е годы оценивалось трезво и по достоинству. В эти годы молдаванам грех было жаловаться на притеснения. Неблагодарность никого не украшает. Как справедливо замечает кишинёвец Сергей Эрлих, историк, представляющийся в Петербурге молдавским гастарбайтером, «Молдавия накануне развала СССР – самый благополучный островок советского архипелага». И далее – «по инициативе “русских оккупантов” было создано индустриальное сельское хозяйство с гигантскими животноводческими комплексами, значительная перерабатывающая промышленность (консервные и винодельческие заводы), но главное – в городах – крупные производства в области радиоэлектроники. Заканчивалось строительство компьютерного завода. Оборонные заводы, напичканные дорогостоящим оборудованием, с большим числом обученных кадров». Сейчас впору закричать: «Где это всё? Куда подевалось?» Но не станем опережать события. Пока мы в ином времени. Пока можно вторить Софии Ротару, исполняющей полюбившуюся всем песню Евгения Доги на слова Георге Водэ (русский текст Владимира Лазарева):

 

 

Эти слова передают и отношение к городу в то время, и самоощущение в нём его жителей, независимо от этнической принадлежности.