«Я вояка, солдат! Какой, к черту, из меня политик!» — говорит о себе министр внутренней безопасности Израиля Ицхак Ааронович. Он рос в приграничном с Ливаном мошаве, постоянно подвергавшемся ракетным обстрелам, лез под пули врага там, где оказывался по долгу службы, в 41 год стал генералом ЦАХАЛа, в 2006-м пришел в большую политику и, возглавив Министерство туризма, отменил визовый режим с Россией. О том, как «вояка», никогда не интересовавшийся политикой, оказался в министерском кресле, Ицхак Ааронович рассказал в интервью Jewish.ru. 

— Ваши родители пережили Холокост. Что они рассказывали о том времени? 

— Мои родители родом из Литвы, из Каунаса. Оба пережили Катастрофу. Вся семья матери погибла. У отца лишь сестра осталась в живых. У него от первого брака было двое сыновей, моих братьев, которые тоже погибли. Я был в Литве, искал могилы родственников среди массовых захоронений. Какие там могилы… Ничего не обнаружил. Обычная трагедия еврейской семьи… Встретились мои родители в… лесу. Мать была совсем юной, 16-17 лет, скиталась, скрывалась от карателей в лесах. На все вопросы отвечала одно: не знаю. Спрашивали, как зовут, — всякий раз новое имя выдумывала. 

Я просил отца описать в дневнике все пережитое им во время войны. Страниц 30-40 он написал на идиш. Позже я перевел их на иврит, передал в музей Холокоста «Яд Вашем». Он ведь молчал всегда, не мог говорить о том времени. В 1942-43 годах в Каунасе построили концлагерь «Слободка». Нет надобности рассказывать вам, что литовцы в жестокости превзошли немцев. 

— Наслышаны...

— Отец писал про это. Он очень плохо к ним относился, ненавидел. Коллаборационисты старались выслужиться перед немцами. Они были администрацией концлагеря. 

Дома у нас почти не упоминали о войне. На разговоры о ней было табу. У матери смешались все даты, она путалась в хронологии событий. Для отца очень тяжелым воспоминанием была потеря его первой семьи. И мощнейшим стимулом жить дальше была надежда возродить дом, создать новую семью на своей исторической родине. 

— Где они обосновались в Израиле?

— В Иерусалиме пожили недолго у родственников и переехали на север, в мошав Дишон. В комнате три на два метра проживало шесть человек: двое взрослых и четверо детей. Комната и кухня — вот все, что было в сохнутовском доме, жили мы впроголодь. Мать работала официанткой, помощницей повара и могла брать какую-то еду домой. В конце недели ей выдавали пару банок консервов, немного сахара и 200 лир. Так у нас в мошаве жили в 1950-е годы. Программа называлась «Из города в деревню». Государство беспокоилось об укреплении «живым щитом» приграничных районов: Иорданской долины, границы с Ливаном, Сирией... Наша семья получила от Еврейского агентства бесплатный дом, точнее то, что я описал выше. Километр от границы с Ливаном, с территории которого террористы проникали в наш мошав. 

— Это большими сионистами надо быть, чтобы согласиться в такую глушь поехать…

— Сейчас в голову никому не придет рвануть в такую даль, только пионеры Израиля были способны на такое. Сегодня есть примеры подобного сионизма в приграничных с Газой районах. Но там хотя бы киббуцы, в них коммуной живут, это не мошав, где каждый сам по себе. Мы разводили помидоры, огурцы, перец, табак даже выращивали — до сих пор технологию помню. 

В армию я призвался в парашютно-десантную бригаду «Цанханим», шел, конечно, добровольцем. Гордость переполняла: у нас в мошаве все были либо из «Голани», либо из «Цанханим» — бойцов взращивали. Во время одной из спецопераций в Иорданской долине я получил ранение в лицо. Был прорыв террористов, в перестрелке мы уничтожили пятерых, у нас был один убитый, мой друг. Это был вечер Судного дня. На вертолете меня эвакуировали в больницу в Иерусалим.

— Вы ведь еще и в Войне на истощение участвовали?

— Во время Войны на истощение я провел два года в районе Суэца. Творилось там нечто совершенно ужасное. По сравнению с этим происходившее летом в Газе — просто цветочки. Там была полномасштабная война. В 1970 году я участвовал в спецоперации «Родос» на острове Шадуан в Суэцком канале. Остров служил закрытой базой египетской армии. Задача состояла в том, чтобы забрать в плен как можно больше египетских солдат и подорвать вражеские коммуникации, склады с оружием, с чем наши отборные десантные части успешно справились. 

Демобилизовавшись со срочной службы, я призвался в МАГАВ, пограничное военизированное подразделение полиции. Прошел путь от командования ротой до управления регионом и общенационального командования. Потом два года провел в Ливане во время Первой ливанской войны. 

— Пограничная полиция вела активные боевые действия? 

— Мы вошли в Ливан вслед за регулярной армией. Я вел взвод в Цор и Цидон. Цель — ликвидация террористов, оружия, складов, ночные спецоперации… И так два года. А дальше Газа. Помню, сижу как-то в пятницу вечером дома и вдруг получаю извещение, что ведется бой с террористами в Рафиахе, в лагере беженцев. Вскочил в машину и понесся через всю Газу, Хан-Юнис, лагеря, за час добрался до места боя. Солдаты спрашивают: «Откуда ты взялся?» Для меня было жизненно важно находиться рядом со своими бойцами во время боя, видеть их глаза, слышать, ощущать. Сумасшедшим меня называли...

— Генералом вы стали в 41 год... 

— А в 51 закончил карьеру. Сказали, что старый, пора увольняться. Сдал ключи: раз объявили стариком, значит, все, пора домой. Занимал на тот момент пост главы израильской полиции. 

— Неужели работники с таким опытом, как у вас, оказались не нужны? 

— Так мне и сказали: мы ищем молодых. Ладно, теперь это уже история. По прошествии нескольких дней мне неожиданно позвонил Авигдор Либерман. Я спросил, откуда он меня знает? Он ответил, что много слышал обо мне, и пригласил на собеседование. Говорили о тезисах его партии («Наш дом Израиль», НДИ — Прим. ред.). Я об этом мало что знал в то время, политиком никогда не был. 

— И даже не интересовались политикой? 

— Не интересовался. Я вояка, солдат, мне не до политики. Перед выборами того, 2006 года вновь позвонили из штаба министра, говорил его помощник. Я был дома, жена подняла трубку. 
— Где Ицхак? 
— В душе, — жена говорит. 
— Мне срочно нужно с ним поговорить.
— Что срочного? Он через 10 минут перезвонит вам.
— Мы хотим включить его в предвыборный список, на седьмое место. 
— Ицик! Седьмое место — это хорошо? 
Я кричу: 
— Какое, к черту, седьмое! Не влезу с ним никуда. 

НДИ прогнозировали три-четыре мандата. Жена кричит: «Скажи “да”»! Ну не хватало мне еще позориться перед людьми — не попасть в Кнессет с седьмого места, непроходимого... Получили мы в итоге 11 мандатов. 

Началась Вторая ливанская война, и Авигдор решает войти в правительство [Эхуда] Ольмерта, находящееся в кризисе. Получили два министерских поста: Либерману достался портфель министра по стратегическим интересам, а депутат Эстерина Тартман должна была стать министром туризма. В связи с ее назначением разгорелся громкий скандал: выяснилось, что она заявила о второй университетской степени, таковой не имея. Журналисты разнюхали это, и началось! Ее сняли с поста после всех перипетий, а на совещании депутатов НДИ нежданно-негаданно выбрали новым министром меня. Всего полгода прошло с момента моего избрания в Кнессет. Мне очень нравился пост министра туризма. Я, например, отменил визы для россиян. 

— Так вот кто это сделал! 

— Полиция сопротивлялась, в Министерстве юстиции тоже были против. Они опасались растущего потока прибывающей в Израиль мафии, проституток, незаконного пересечения границы. Я потребовал у полиции представить материалы с официальной статистикой правонарушений. Сам знал, что показатели там несерьезные. «Не стыдно вам? — сказал им. — Столько потенциальных туристов из-за ерунды потерять!» Сейчас Россия стала вторым после США источником турпотока в Израиль. 

Похожим образом действовал и в случае с Украиной. К тому времени я уже был министром внутренней безопасности. И снова полиция сопротивлялась, те же самые доводы приводила. Я им ответил: не рассказывайте сказок, хватит. После этих двух прецедентов, российского и украинского, вопрос отмены визового режима стал решаться проще: Молдова, Беларусь и далее по списку. 

На нынешнем посту тоже нашлось чем заняться. Добились миллиардных бюджетных вливаний, увеличения персонала в подведомственных учреждениях: в полиции, ШАБАСе (Управлении тюрем), пожарной службе. После пожара на горе Кармель была проведена самая большая реформа в истории страны: Управление пожарной службы перешло из МВД, которое с ним не справлялось, в ведение моего ведомства. Сейчас борьба с пожарами, частым бедствием нашей страны, ведется на качественно новом уровне. 

— Почему только с вашим приходом удалось добиться выделения средств на финансирование этих программ? Неужели предыдущие министры не стремились к тому же? 

— Я не знаю. Одно могу сказать: есть сильная партия, руководит которой Авигдор Либерман. Он может так стукнуть кулаком по столу, что любое дело будет делаться. Либерман — заместитель главы правительства, министр иностранных дел, он тесно связан с Министерством финансов и очень влиятелен. 

— Думаете, у него есть шансы стать следующим премьер-министром Израиля? 

— Я смотрю на депутатов, на членов правительства — никаких сомнений в этом быть не может. Это вопрос времени. Нет никого, кроме Авигдора, кто мог бы достойно заменить Биби Нетаниягу. Либерман очень прагматичен, способен ориентироваться и адаптироваться к любым обстоятельствам. И как раз он может наконец сдвинуть с мертвой точки мирный процесс. В политике я недолго, но уже понял, что неважно, кто ты и как тебя зовут, — судить о тебе будут по поступкам. Я считаю, что у Либермана огромный потенциал, особенно если сравнивать его с другими. Нет звезд ни в коалиции, ни в оппозиции. 

— А Лапид? 

— Лапид еще должен поучиться, причем серьезно. Он отличный человек, мне он очень нравится, но опыта у него мало. Одно дело управлять министерством и руководить партией. Но стать премьером такой тяжелой страны, как наша… Тут помимо выдающихся личных качеств и харизмы необходим огромный опыт. У Авигдора есть именно этот необходимый опыт, который он набрал, работая в разных министерствах. Не все его любят, но тем он и хорош, что движется против течения. 

— А себя как политика вы как бы охарактеризовали? 

— Про себя могу одно сказать. Тот, кто работает в моем окружении, прекрасно знает, что я очень уперт, даже агрессивен, когда речь идет о достижении результата. Со мной очень непросто работать, потому что, закончив один проект, я сразу принимаюсь за новый. 10 часов вечера? Что у нас дальше, работаем!