О коррупции, организованной преступности и импотентности правоохранительных органов рассуждают каждую неделю. Но почему в условиях хронических реформ ситуация не меняется?

Это, в интернет-передаче «Без мифов» в студии газеты «Панорама», Владимир Тхорик попытался выяснить у главного прокурора Кишинева Ивана Дьякова, работающего в правоохранительной системе более 30 лет.

– Действительно ли у прокуроров нет рычагов влияния, чтобы доводить до конца крупные коррупционные скандалы в государстве? 

– У нас все кому не лень дают советы и рассуждают о том, как бороться с коррупцией. Называют конкретные цифры, людей, но самое удивительное, что об этом, озвучивая имена оппонентов, говорят чиновники высокого ранга. Это убеждает  рядовых граждан в том, что в стране все коррумпированы, что без взятки ничего не решается... В этом есть лишь доля правды. Каждый случай необходимо рассматривать отдельно. Также не стал бы утверждать, что коррумпированы все прокуроры или, например, судьи. 

Последнее время стало модным показывать дома или банковские счета судей и утверждать, что все они взяточники.

– Но если у прокурора зарплата составляет 3-5 тысяч леев, а дом за миллион, могут же быть основания...

– Есть основания подозревать, но говорить о том, что он коррумпирован – нет оснований. Существует презумпция невиновности, да и у каждого могут быть свои объяснения происхождения имущества. Огульные обвинения, без доказательств, на руку настоящим коррупционерам, «растворяющимся» в общей массе честных. 

– Вам принадлежит высказывание «Нынешняя прокуратура не отказалась от коммунистического наследия». 

– Если говорить о советских временах, то тогда профессиональный уровень прокуроров и честность были очень высокими. Наверняка были отступления от норм закона, но вопиющих нарушений я не припомню. Да, присутствовала идеологическая составляющая, необходимость в которой сегодня отпала. А к остальному нужно вернуться. Ведь все годы много говорили о реформах, но не было передачи профессионального опыта. Молодежь, в том числе  начинающие прокуроры, хотят всего и сразу: денег и красивой жизни. 

– Некоторые прокуроры сами выставляют на показ, то есть в соцсети, свою красивую жизнь: роскошные особняки, машины...

– Вот вы тоже говорите во множественном числе, а известен лишь случай об одном прокуроре. Мне, кстати, очень стыдно за него и за то, что он до сих пор находится в рядах прокуратуры. Считаю, что в таких случаях нужно увольнять, чтобы другим неповадно было. А также сообщить обществу обстоятельства расследования этого дела. Из-за таких и мне приходится оправдываться. Я же не могу ходить с табличкой на груди с надписью типа «Я честный прокурор». 

― Если говорить об эффективности, то несколько лет назад в интервью «Панораме» вы сомневались в способности нового генпрокурора избавиться от политического влияния. 

― Я считаю, что сам вопрос о политической зависимости генпрокурора ставят неверно. В условиях абсолютной политизации общества, когда любой может давать советы политического характера, людей обманывают, говоря о возможности нахождения какого-либо варианта аполитичного генпрокурора. Ведь он, как министр юстиции и глава МВД, является политической фигурой, и все они должны оставаться таковыми. Пускай за их поведение морально отвечает политическая партия, выдвинувшая их на должность. Другой вопрос в том, может ли генпрокурор, будучи сторонником какой-либо партии, исполнять свои функциональные обязанности. Чтобы не возникало подобных вопросов, необходимо максимально ограничить его процессуальные права. Пусть он будет политической фигурой и представляет возглавляемую им структуру в правительстве, парламенте и в обществе...

– Вы читали концепцию реформирования прокуратуры? 

– Да, и изучал. Там признается, что обозначена необходимость обеспечения полной процессуальной независимости прокуроров первого уровня и генпрокурора. В то же время полномочия районных прокуроров предложено максимально ограничить, что в корне неправильно. На них нужно возложить полную ответственность и наделить правом отмены решений прокуроров первого уровня. И последнее слово должно быть за судом. Это позволит обществу не волноваться о том, какого политического «цвета» прокурор любого ранга. Например, для меня господин Гурин — десятый генпрокурор, с которым я работаю за последние 35 лет. И если допустить, что все руководители ведомства были разного «цвета», никто не сможет утверждать, что я в качестве прокурора – как радуга. Я как был Дьяковым, так им и остаюсь. 

– То есть вы считаете, что и нынешний генпрокурор зависим от какой-либо партии?

– Факт, что он выдвинут на должность определенной партией. Наверняка ему говорили о том, что он обязан делать, и он согласился с условиями назначения. Но чтобы не было злоупотреблений, его полномочия необходимо ограничить. А сегодня генпрокурор может  позволить себе забрать у любого прокурора дело и передать тому, кому захочет. 

– Вы предлагаете сделать его свадебным генералом?  

– Да, пускай представляет ведомство в правительстве и парламенте.

– Перед нашей встречей я нашел информацию о том, что в 90-х вы активно боролись с организованной преступностью.
 
– Я был руководителем группы по раскрытию убийств, совершенных в условиях неочевидности. Это будет нескромно, но я единственный в нашей стране, кто прошел подготовку в Санкт-Петербурге. Кстати, юридического понятия «организованная преступность» в Молдове не существует. Можно еще говорить, как любит повторять господин Воронин, «организованные преступные группировки» – ОПГ. Но когда хотят создать целую прокуратуру по борьбе с организованной преступностью, то я не понимаю, как они намерены бороться с тем, что законодательно не определено. 

Необходимо, чтобы и Антикоррупционная прокуратура,  и Национальный центр по борьбе с коррупцией сконцентрировались на делах группы лиц ранга  министров и депутатов, а остальные коррупционные дела передать территориальным прокуратурам.Сегодня же концентрация разных дел в одной прокуратуре приводит к показухе. Где дела по депутатам, министрам?! Никто расследовать их не может. 

– Есть же несколько уголовных дел по министрам. 

– Это детский лепет.  Выборы закончатся, и, если человек уже не станет министром, отпадет необходимость расследования дела в отношении него. 

– Есть ли у преступных авторитетов влияние на политиков?

– Этих авторитетов в Молдове вообще нет. 

– А мафия в стране есть?

– Мафия – это когда происходит сращивание преступного мира, правоохранительных органов и власти. Если она есть – ее должны признать. 

– Сама же она себя не признает таковой...

– Так пусть общество этим займется и вы, журналисты. Кстати, даже некоторая часть журналистов коррумпирована. 

– Не все.

– Как не все прокуроры. Но чтобы понять роль и журналистов, и прокуроров, и общества, давайте рассмотрим пример несчастного случая в заповеднике «Пэдуря Домняскэ». Генпрокурор и другие участники охоты покрыли убийство. Да, кто-то из политиков этим воспользовался, но почему журналисты не довели дело до конца, почему сейчас о нем молчат? 

– Прокуроры тоже не много рассказывают. 

– Но я хочу сказать о роли СМИ. Посмотрите, в охоте участвовали около 40 человек, а  обвинения в незаконной охоте предъявили лишь нескольким. Разве это не плевок в лицо всему обществу? Почему журналисты не спрашивают прокуроров о причинах того, почему обвинения предъявлены не всем? 

– Вам же проще об этом спросить. 

– Я не вправе вмешиваться. 

– Хорошо, давайте поговорим о том, во что вы вправе вмешиваться. На что чаще всего жалуются в прокуратуру Кишинева жители столицы? 

– На незаконное строительство, которого очень много. Например, недавно мы направили в суд дело на бывшего работника Генпрокуратуры, который разрушил исторический памятник и начал строить дом. В Кишиневе около 200 домов в зеленой зоне построены незаконно, и их нужно сносить. 

– И прокуратура ничего не может сделать?

– Мы открываем уголовные дела. 

– Но потом их разваливают.

― Это другая проблема. Бывает, что дела тянутся годами, кто-то в них что-то меняет, запутывает следы посредством различных экспертиз...

– За время вашей работы какие способы коррумпирования вы встречали?

– Деньги — самый распространенный вид взятки. Кому-то предоставляют земельные участки, кому-то помогают строить дом, дарят машины... Но я не научный сотрудник, а потому предпочитаю заниматься не классификацией, а практической работой, то есть расследовать случаи коррупции. 

– В период выборов активно обсуждается проблема финансирования партий из-за рубежа. Есть основания подозревать в этом политических конкурентов?

– Нет преступлений без следа. Существует плохая работа правоохранительных органов, преступная халатность, злоупотребления, давление. Многие причины не позволяют сказать обществу правду. Но уверен, что все можно доказать, нужна лишь политическая воля. 

– Почему громкие дела до сих пор не расследованы, например дело о дурлештском маньяке? Я понимаю, что этот случай расследует Генпрокуратура, но все-таки интересно ваше мнение.

– Уже два года преступление не повторяется. Я анализировал и считаю, что человек, совершивший убийство в Дурлештах, арестован. Я приглашал отца мальчика из Дурлешт, предлагал ему написать заявление, чтобы уголовное дело передали мне. Предлагал это и матери погибшего ребенка, но она так и не приехала ко мне на встречу. 

У меня есть подозрение, что лицо, совершившее преступление, сегодня находится в местах отбывания наказания, и с ним нужно работать. Мне нужно, чтобы это дело было сконцентрировано в прокуратуре Кишинева. Но у меня есть условие: всех, кто работал по этому делу, от участкового до прокуроров, отстранить от расследования. Ведь многие люди уже пострадали из-за незаконных подозрений, арестов... А этот человек, которого я подозреваю, уже получил тюремный срок на 23 года.

– Это был заказ или убийца действительно маньяк?

– Если оценивать психологический портрет, то многие его проблемы тянутся из детства. У него сложное воспитание, и к этому (к убийствам. – Прим. «Панорамы») он шел всю жизнь. Он уже сидит два года, и теперь, чтобы «раскрутить» его на признание,  предстоит кропотливая работа. 

По делу убийства в Дурлештах я хотел начать расследование от обратного, но родители сказали, что вообще уже ничего не нужно. Причина в том, что уже несколько раз правоохранительные органы объявляли, что нашли подозреваемого. Представьте себе состояние потерпевших во время каждого такого объявления. Они поняли, что власть, то есть правоохранительные органы, – импотентны. И так, как Гурин и другие используют этот случай в политических целях – бессовестно и безответственно. 

– Понятно, значит, им тоже еще нужно европеизироваться. Кстати, что для вас означает европейская интеграция?

– Надежда на лучшую жизнь. Например, около месяца назад несколько чиновников из ЕС давали оценку работе сектора юстиции в нашей республике. Так вот они заявили, что в Молдове занимаются шоу, а не реальной борьбой с коррупцией. И у меня вопрос по этому поводу: европейцы нам говорят в лицо, что мы коррумпированные, что транжирим деньги. Но при этом дают нам финансирования, тогда почему за этим нет должного контроля? Это как если бы мама, знающая, что ребенок потребляет наркотики, каждый раз давала бы ему деньги, понимая, что он их снова потратит на наркотики. 

– Но деньги же выделяют постфактум, после того, как выполнен определенный этап работы. 

– Не знаю, но мне не понятно, что в системе юстиции реформировано за 13 млн. евро.  Я не говорю, что ничего не делали, но ситуация же ухудшается. 

– Может, европейцы заинтересованы в этом? 

– Нет, думаю, причина в безответственном отношении наших. В Академии наук, допустим, есть целый институт по реформе в юстиции, мнением которого при написании концепции реформы юстиции даже не интересовались. А комиссию, работающую над концепцией, возглавляет адвокат, который защищает и преступников. Я с реформой вообще не согласен. То они крутились вокруг независимости генпрокурора, то еще что-то придумывали. Как я уже говорил, в Молдове в принципе невозможен политически независимый генпрокурор. Пора понять, что органы власти формируют партии, потому и генпрокурор не может упасть нам с луны. 

– Тему реформирования можно развить в отдельном интервью. У меня последний, традиционный вопрос для формата нашей беседы: мешают ли мифы развиваться стране?  

– В прокуратуре уж точно мифами не руководствуются. В обществе, конечно же, есть мифы о тотальной коррупции в государстве. С этим бороться невозможно. Нужно противостоять конкретным нарушениям, руководствуясь  конкретными заявлениями. Допустим, если называют случай с Banca de Economie, то необходимо создать специальную группу, открыть уголовное дело. А то получается, что кто-то запускает какой-то слух и в мутной воде претворяет в жизнь всякие шалости. Поэтому мы должны работать только по конкретным фактам, а общество вправе с нас спрашивать.