В отличие от древних денежных единиц пруты и шекеля и относительно старинной лиры, мелкая израильская разменная монетка агора была придумана совсем недавно, лишь в 1960 году. Экономика Израиля в тот год стала наконец оживать. Благодаря репарациям из Западной Германии страна сумела выбраться из тяжелой экономической ситуации, при которой была введена карточная система распределения продуктов первой необходимости.

Тем не менее инфляция, сильно уменьшившая стоимость израильской лиры и вымывшая из обихода монеты мелких номиналов, требовала денежной реформы.

От идеи заменить лиру, фактически доставшуюся в наследство от британского мандата, валютой с еврейским названием, в конечном итоге отказались. Лиру оставили, но разделили ее не на тысячу частей, как раньше (такое деление сохранялось еще от английских колонистов), а на сто.

Так на смену мелкой монете пруте в оборот вошла агора. Название для нее было предложено Академией языка иврит, использовавшей цитату из Танаха: «И вот, всякий, оставшийся из дома твоего, придет кланяться ему из-за агоры серебра…» (Шмуэль 1, 2:35). Точное значение древнего термина осталось невыясненным: им просто назвали сотую часть лиры. Серебро же было заменено куда более скромным и доступным алюминием.

Забавную историю о том, как выбирали дизайн для реверса новой монеты, рассказал мне однажды Цви, владелец одной из самых старых хайфских антикварных лавок, расположенной в нижней части города, неподалеку от порта. Правда это или нет, сказать сложно: никого из действующих лиц уже не осталось в живых. Во всяком случае, рассказчик убеждал меня, что все было именно так.

Как-то раз в лавке у Цви, точнее, у его отца, которому он подростком помогал разбираться с делами, заодно обучаясь антикварным премудростям, встретились два приятеля — Реувен Гехт и Герд Ротшильд.

Гехт был преуспевающим бизнесменом и страстным коллекционером древностей. В начале 1950-х ему удалось выиграть государственный подряд на строительство зернохранилища в Хайфе, сооружение которого заняло несколько лет.

Огромное здание элеватора, выполненное в стиле древнего финикийского храма, возвышалось рядом с портом и вмещало в себя три миллиона тонн зерна, что составляло три четверти всего израильского зернового импорта. Посещая строительные работы, Гехт неизменно заглядывал в антикварную лавку, находившуюся по соседству, и подолгу выискивал новые находки для своей коллекции.

Израильский художник и график Герд Ротшильд — автор многочисленных плакатов и брендов молодого еврейского государства, один из тех, кто предложил храмовый семисвечник, менору, в качестве символа Израиля, — тоже часто бывал в гостях у отца Цви. Он изучал старинные предметы иудаики, чтобы потом использовать элементы их дизайна в современном израильском искусстве.

И родившийся в Антверпене Гехт, и выходец из Германии Ротшильд были типичными «йекке» — евреями, выросшими на немецкой культуре, образованными, педантичными, степенными. И тот, и другой любили часами просиживать в антикварной лавке, разглядывая редкие артефакты, неспешно попивая кофе и обсуждая последние новости.

На этот раз речь зашла о быстро развивавшемся в те годы направлении психологии, связанном с влиянием на общественное сознание.

— В конечном счете все зависит от количества вложенных средств, — прагматично заметил Гехт.

— Не скажи, — возразил ему Ротшильд, — важна не столько сумма денег, которую ты потратишь на продвижение того или иного товара, сколько то, каким образом донесешь его до людей.

Слово за слово, дело дошло до спора.

— Давай возьмем что-то малоизвестное и проверим, кому из нас удастся познакомить с ним большее количество людей, — предложил Гехт.

— Хорошо, — согласился Ротшильд. — Что например?

— Предложи что-нибудь из своих «сокровищ», — обратился Гехт к отцу Цви, внимательно следившему за дискуссией.

— А вот хотя бы это, — отвечал антиквар, протягивая на ладони крошечную медную монетку.

— Что это? — заинтересовался Ротшильд.

— Монета Агриппы I, еврейского царя и внука Ирода Великого, — отвечал знаток древностей Гехт. — Отличная идея! На обратной стороне монеты изображены три колоска, я сделаю их эмблемой нового зернохранилища, и вся страна будет ее узнавать. Вряд ли ты со своими плакатами сумеешь добиться большего, — повернулся он к Ротшильду.

— Посмотрим, — таинственно улыбнулся тот. И приятели заключили пари.

Вскоре рисунок с древней монеты действительно украсил здание элеватора, став его символом. Герд Ротшильд, со своей стороны, предложил его же в качестве основы для реверса новой монеты. Предложение было принято. Три колоска с монеты еврейского царя Агриппы I, по-видимому, олицетворявших в древности благоденствие и изобилие, пришлись как нельзя кстати: именно экономического процветания с нетерпением ожидали в Израиле в 1960 году.

Новая маленькая агора попала в каждый без исключения дом в стране, и Реувену Гехту пришлось признать свое поражение.

Агора просуществовала без изменений двадцать лет. Пережив еще две реформы, став уже одной сотой не лиры, а шекеля, сменив дизайн и металл, она была изъята из обихода в 1991 году. Банк Израиля решил прекратить ее чеканку, поскольку затраты на изготовление монеты превысили ее стоимость.

В тот же год скончался и Герд Ротшильд, создатель самого первого дизайна для реверса агоры. Еще через два года умер Реувен Гехт. Его великолепная коллекция древностей перешла к Хайфскому университету, который создал на ее основе свой знаменитый археологический музей.

Так закончилась история израильской монеты в одну агору.